Вместо введения

Во всем мире распространен взгляд, что норвежцы являются какими-то «природными» полярными исследователями, что географическое положение и характер их страны, ее суровый климат, уменье норвежцев с малых лет обращаться с лыжами создают особые условия и только в этих условиях рождаются и вырастают люди, способные к успешному преодолению всяких трудностей, связанных с полярными путешествиями. Этот взгляд разделяется и самими норвежскими исследователями. Конечно, и географическое положение страны, и привычки норвежского населения не могут не сказываться на характере норвежского моряка, но этого еще мало, чтобы сделать из него полярного путешественника.

Почему не прославились своими открытиями в Арктике или Антарктике исландцы, жители страны, где снег и лед — обычнейшее явление? Почему прежде не было замечательных исследователей полярных областей среди наших поморов или жителей Архангельска, Мезени, Онеги? Ведь они тоже вели не менее суровую борьбу с морем и льдами, чем норвежцы? Да и климат побережья Белого моря куда суровее климата Норвегии, особенно западного ее берега, омываемого теплыми водами мощного морского течения — Гольфстрема.

Некоторые пытаются объяснить это, во-первых, врожденными свойствами, какими-то особенными способностями и талантами скандинавских народов; во-вторых, тем, что они, мол, потомки древних викингов, которые смело пускались в далекие плавания по океанам на хрупких суденышках, даже не имевших палубы. Самой жизнью, самой судьбой норвежцы обречены на борьбу с морем, с холодом, с суровой и скудной природой. А все это закаляет волю, выковывает характеры, создает человека, отважно вступающего в бой со стихиями. И в результате маленькая страна, в которой всего два с половиной миллиона населения, прославилась на весь мир, а имена Фритьофа Нансена, Руала Амундсена¹ и Отто Свердрупа запечатлелись в памяти людей навсегда.

Нетрудно доказать, что на самом деле никаких особенных свойств в характере скандинавов вообще и норвежцев в частности нет. И родство их с викингами, конечно, не играет ни малейшей роли при исследовании полярных стран. Конечно, человек легче приспособляется к местности, климат и характер которой близки к климату и характеру его родины, но не это является основным условием успеха полярного исследователя. Бывший начальник советской колонии на острове Врангеля А.И. Минеев попал в полярные области прямо из Туркестана, но тем не менее занял одно из первых мест в списке не только советских, но и мировых полярников. Японцы посылали свою экспедицию в Антарктику. Итальянцы также достигали замечательных успехов в Арктике. Французский полярный исследователь Шарко (погибший в 1936 г. у берегов Исландии), которому у себя на родине вряд ли приходилось ходить на лыжах, сделал весьма ценный вклад в историю исследования полярных стран. Первой научной экспедицией в Антарктику была русская правительственная экспедиция Ф.Ф. Беллингсгаузена в 1819—1821 годах на военных судах «Восток» и «Мирный», команда которых, может быть, была укомплектована крестьянами Тамбовской или Черниговской губерний! А величественный подвиг советских исследователей Арктики, научного коллектива коммунистов и комсомольцев, так блестяще завоевавшего Северный полюс? Разве невиданное мужество этих замечательных людей объяснимо расовыми бреднями фашистских идеологов? Разве не ясно, что только благороднейшая всечеловеческая идея завоевания природы, воспитанная нашей славной ленинско-сталинской партией большевиков, нашей великой социалистической родиной, дала этим сынам трудового народа силу, выдержку и отвагу для совершения подвига, венчающего искания лучших людей прошлого мира.

Если обратиться к истории полярных исследований, то окажется, что со времен полулегендарных викингов до середины XIX века норвежцы почти не принимали участия в сколько-нибудь значительных экспедициях в Арктику. Первыми полярными путешественниками нового времени (если считать начало этой эпохи с открытия Америки) были англичане. Они не состояли в непосредственном родстве с викингами, но были людьми очень предприимчивыми, энергичными и успешно занимались торговлей. Отправлялись сотни лет тому назад в полярные плавания и голландцы, хотя их знакомство со льдом ограничивалось только уменьем бегать на коньках. Но Голландия в ту эпоху выходила на первое место среди других могущественных морских держав.

Что же должно было перемениться и в какой именно области жизни, чтобы в конце концов в первых рядах полярных исследователей прошлого оказались норвежцы?

Ответ необычайно прост — изменилась экономическая обстановка. Пока норвежское приморское население занималось рыбной ловлей и промыслом морского зверя для собственных нужд или для нужд еще очень мало развитой городской промышленности, норвежские моряки вполне довольствовались плаванием у родных берегов. Правда, преследуя китов, норвежские суда заходили иногда довольно далеко на север и уже в раннюю эпоху совершали плавания в водах Шпицбергена. Однако первыми учеными исследователями и здесь были англичане. Норвежские же промышленники, как, вероятно, и русские, посещали берега Шпицбергена только как охотники и ни своими наблюдениями, ни (вывезенным из плаваний опытом не пополняли сокровищницы знаний.

Таким образом, норвежские промышленники-моряки этой эпохи ничем не отличались от моряков-китобоев и зверобоев Шотландии, Канады, Соединенных Штатов и Северной России. Ведь наши беломорцы тоже в очень стародавние годы плавали к берегам Груманта (так назывался тогда Шпицберген) и Новой Земли. Остатки старинных построек и крестов на новоземельском побережье относятся ко времени, отделенному от нашей эпохи несколькими веками.

Можно с некоторой уверенностью — предположить, что Новая Земля была известна еще в древнейшие времена русской истории; вероятно, ее открыл кто-нибудь из наших русских «викингов» — какие-нибудь «ушкуйники», древние искатели приключений и наживы, услыхавшие от своих данников о существовании на севере каких-то громадных островов.

Морской зверобойный и китобойный промыслы шли рука об руку с исследовательской деятельностью норвежских моряков в полярных областях. По мере того, как киты уходили от берегов Финмаркена (на севере Норвегии) к Шпицбергену и к Гренландии, за ними двигались норвежские зверобойные суда. Районы охоты передвигались на север и северо-запад. Волей-неволей приходилось пускаться в далекие плавания. Когда кит совсем исчез в европейских водах, а развившаяся промышленность — сначала свечная и мыловарная, потом маргариновая — стала требовать все больше сырья, зверобои двинулись в воды Антарктики.

Ради своей же выгоды и пользы, для обеспечения себе дальнейшей возможности безопасного плавания в полярных водах в следующий «промысловый сезон» норвежские шкипера стали усердно заниматься изучением состояния льдов, течений, ветров. Измеряли температуру воздуха и воды, отмечали колебания барометра. Делали промеры глубин, наносили на карты очертания малоизвестных берегов и т. п.

Так, вслед за моряком-зверобоем в полярные области проникло научное исследование. И наука многим обязана простым, не очень уж грамотным и обученным морякам и зверобоям. Достаточно вспомнить знаменитые плавания норвежских зверобоев в нашем Карском море или в морях Антарктики.

С конца 60-х годов прошлого столетия промысловые суда норвежцев начинают совершать изумительнейшие по смелости плавания в Карском море, высаживаются на берегах Новой Земли, обходят вокруг нее и мало-помалу разрушают легенду о полной непроходимости этого моря.

В результате долгой и упорной выучки норвежских промышленников в водах Северной Европы, у берегов Шпицбергена и Гренландии, в Карском море создаются крепкие кадры умелых норвежских моряков, готовых к продолжительным плаваниям в полярных водах и к успешной борьбе со всеми трудностями и невзгодами, сопряженными с подобными плаваниями.

Любопытно отметить, что почти ту же самую эволюцию проходят и английские, в частности шотландские, и американские зверобои и китобои. Начальное изучение антарктических областей в значительной мере — дело их рук.

Характерно, что особой устремленности исследователей к Северному полюсу (а затем Южному) очень долго вообще не наблюдалось. Мореплаватели ставили себе гораздо более практические цели: поиски северо-восточного или северо-западного морского пути из Атлантического океана в Тихий. Северный полюс, как самоцель, начинает волновать умы исследователей только в последней четверти прошлого века. Если оставить в стороне более ранние и потому из-за своего технического несовершенства заведомо обреченные на неудачу попытки, то первые серьезные шаги к завоеванию Северного полюса делаются лишь в 1886 году (начало гренландских походов Р. Пири). В этом отношении никаких значительных сдвигов не произошло и в связи с усовершенствованием техники кораблестроения, потому что, несмотря на появление пароходов, еще долго продолжают пользоваться парусными кораблями при экспедициях в Арктику и Антарктику.

Само собой разумеется, что в эту эпоху правительства различных стран относились к полярным экспедициям вполне равнодушно и ни финансовых, ни моральных забот по отношению к их организаторам не проявляли. Крупных практических результатов они не приносят, а зверобои-промышленники могут еще обойтись и без строго научных данных.

Но если в те времена для организации особых научно-исследовательских полярных экспедиций достаточных экономических предпосылок не было, то дальнейшие поколения, вооруженные накопленными знаниями и опытом, вынуждены были вплотную заняться решением выдвинутых новой эпохой задач и оказались к этому вполне подготовленными.

Первым среди этого поколения был Руал Амундсен.

Примечания

1. Норвежское имя Roald произносится как Руал, потому что «о» произносится как русское «у», а конечное d вообще не произносится. Поэтому весьма распространенное у нас написание имени Амундсена «Роальд» ошибочно и абсолютно не соответствует живому норвежскому произношению. Кроме того, все чисто норвежские имена собственные и фамилии имеют ударение на первом слоге.