Глава IX

Обдумывая планъ экспедиціи къ полюсу на саняхъ, Нансенъ прежде всего останавливался на мысли, кто долженъ предпринять ее? Всего пріятнѣе было бы ему отправиться вмѣстѣ со Свердрупомъ, съ которымъ онъ переходилъ на лыжахъ черезъ Гренландію, и Свердрупъ съ величайшимъ удовольствіемъ пошелъ бы съ нимъ; но вмѣстѣ они не могли оставить Фрамъ. Одинъ изъ нихъ долженъ былъ взять на себя обязанность благополучно довести остальныхъ на родину, другой долженъ былъ стать во главѣ экспедиціи; иначе нельзя было, такъ какъ только они двое обладали достаточною опытностью и знаніемъ дѣла.

«Я не могу отпустить Свердрупа, — разсуждалъ Нансенъ, — такъ какъ, несомнѣнно, оставаться на суднѣ менѣе опасно, чѣмъ идти; а я не могу поручить ему болѣе опасное дѣло и оставить себѣ менѣе опасное. Если онъ погибнетъ, я никогда не прощу себѣ, что отпустилъ его, если даже это будетъ по его собственному желанію. Онъ на девять лѣтъ старше меня; мнѣ было бы слишкомъ тяжело взять на себя отвѣтственность за его жизнь. Для безопасности остальныхъ совершенно все равно, который изъ насъ останется на суднѣ: они довѣряютъ обоимъ намъ, и я убѣжденъ, что каждый изъ насъ въ состояніи благополучно доставить товарищей на родину. Съ другой стороны, Свердрупъ, какъ капитанъ, долженъ вести корабль, а производство научныхъ наблюденій лежитъ на моей обязанности. Мой долгъ идти, его долгъ — остаться. Онъ и самъ найдетъ это вполнѣ справедливымъ».

Въ спутники себѣ Нансенъ выбралъ Іогансена, отличнаго лыжебѣжца, необыкновенно ловкаго и выносливаго человѣка, мастера на всѣ руки. Онъ сообщилъ ему свой планъ и просилъ его обдумать хорошенько, хочетъ ли онъ принять участіе въ экспедиціи, такъ какъ это дѣло серьезное, опасное, при которомъ ставится на карту жизнь.

— Мнѣ нечего обдумывать, — тотчасъ же отвѣчалъ Іогансенъ. — Свердрупъ давно говорилъ мнѣ, что, можетъ быть, такая экспедиція состоится. Я тогда же все обдумалъ и рѣшилъ, что если вы меня возьмете съ собой, я буду несказанно благодаренъ вамъ!

— А подумали вы, какія опасности ожидаютъ насъ? Вѣдь, можетъ быть, намъ не придется больше увидѣть ни одного человѣческаго лица. Если даже мы благополучно вернемся домой, сколько трудовъ и страданій предстоитъ намъ перенести!

— Я все это отлично понимаю.

Послѣ этого Нансенъ объявилъ о своемъ намѣреніи всему экипажу. Вечеромъ, когда всѣ сидѣли вмѣстѣ въ общей каютѣ, онъ произнесъ цѣлую рѣчь, въ которой въ короткихъ словахъ напомнилъ имъ тѣ соображенія, на основаніи которыхъ составленъ былъ имъ планъ ихъ настоящей экспедиціи. Судно, затертое льдами на сѣверѣ отъ Сибири, должно быть увлечено теченіемъ на сѣверо-западъ, пройдя между землей Франца-Іосифа и полюсомъ, и выйдетъ въ Атлантическій океанъ. Поэтому, задача экспедиціи заключается въ томъ, чтобы изслѣдовать это теченіе по невѣдомымъ морямъ. По тому, какъ дѣло шло до сихъ поръ, можно надѣяться, что задача эта будетъ выполнена.

Произведенныя изслѣдованія имѣютъ громадное значеніе, все равно, дойдетъ ли Фрамъ до полюса, или нѣтъ. Но можно сдѣлать еще больше... Тутъ онъ изложилъ имъ подробности своего плана проникнуть дальше къ сѣверу на саняхъ. Всѣ слушали внимательно, всѣ выражали искреннее желаніе успѣха новому предпріятію Нансена, но при этомъ каждому хотѣлось и самому принять въ немъ участіе. Нансену пришлось долго убѣждать ихъ, что хотя, несомнѣнно, очень важно проникнуть какъ можно дальше на сѣверъ, но что нисколько не менѣе важно благополучно провести Фрамъ черезъ полярное море и выйти на противоположную сторону, сохранивъ въ цѣлости судно, а главное — не пожертвовавъ ничьей жизнью.

Начались приготовленія къ новой экспедиціи. Нансенъ думалъ отправиться въ путь въ концѣ февраля или началѣ марта, когда взойдетъ солнце, но до тѣхъ поръ многое предстояло сдѣлать. Каякъ, устроенный Нансеномъ изъ бамбуковыхъ прутьевъ и обшитый парусиной, оказался очень легкимъ и удобнымъ; Могштадъ взялся сдѣлать второй точно такой же, а Нансенъ и Іогансенъ приготовляли для него обшивку; изготовлялись ручныя санки, особенно прочныя и гибкія, которыя могли бы выдержать путешествіе по неровнымъ льдинамъ; производились опыты съ походной кухней: шелковая палатка приводилась въ порядокъ; осматривали, чистили и пробовали всѣ инструменты, какіе могли понадобиться путникамъ; Свердрупъ шилъ спальные мѣшки; Могштадъ приготовлялъ и примѣрялъ упряжь для собакъ; Блессингъ составлялъ небольшую походную аптечку; журналъ плаванья Фрама и научныхъ наблюденій, произведенныхъ во время этого плаванья, списывали въ сокращенномъ видѣ на тонкой бумагѣ, такъ какъ Нансенъ на всякій случай хотѣлъ взять ихъ съ собой. Гансенъ составлялъ таблицы, въ которыя путники должны были заносить свои наблюденія, и кромѣ того рисовалъ карту всего путешествія.

Между тѣмъ Фрамъ продолжалъ медленно подвигаться впередъ. 12 декабря онъ дошелъ до 82°30′ сѣверной широты. Такъ далеко на сѣверъ не заходило еще ни одно судно на свѣтѣ, и экипажъ имѣлъ полное право задать по этому поводу пиръ. На праздничномъ обѣдѣ пили тосты за Фрама, за присутствовавшихъ и за тѣхъ, кто дома съ тоской и надеждой ждалъ ихъ возвращенія. За обѣдомъ и послѣ обѣда играла музыка. Ларсъ Петерсенъ исполнилъ нѣсколько характерныхъ танцевъ, и весь вечеръ прошелъ въ пріятныхъ разговорахъ.

Снова настали рождественскіе праздники.

«Второе Рождество, — пишетъ Нансенъ, — проводимъ мы во мракѣ пустыни, въ царствѣ смерти, и на этотъ разъ мы подвинулись еще дальше на сѣверъ, въ глубь этого царства. Какъ-то странно чувствуется при мысли, что это наше послѣднее Рождество на Фрамѣ. Почти грустно становится, когда думаешь объ этомъ. Корабль сталъ нашей второй родиной, мы привязались къ нему. Можетъ быть, товарищи проведутъ на немъ еще одно Рождество или даже нѣсколько, а насъ съ ними не будетъ: мы удаляемся отъ нихъ въ пустыню!»

Рождество принесло экипажу Фрама подарокъ: судно достигло 83° сѣверной широты и продолжало подвигаться впередъ. Поэтому первый день праздника прошелъ вдвойнѣ весело. За обѣдомъ подавались разные сладкіе пироги и печенья; Нансенъ и Блессингъ умудрились устроить изъ сока морошки шипучій напитокъ, который они назвали «Полярное шампанское 83-го градуса», и который всѣмъ очень понравился. Послѣ обѣда Могштадъ игралъ на скрипкѣ, а Петерсенъ пѣлъ пѣсни и танцевалъ. Его примѣру скоро послѣдовали и прочіе. Въ каютѣ открылся настоящій балъ, Нансенъ и Гансенъ играли роль дамъ. Петерсенъ былъ неутомимъ. Онъ давалъ честное слово, что если по возвращеніи домой у него еще останутся сапоги на ногахъ, онъ станетъ танцевать, пока не изотретъ всѣхъ подошвъ.

Вѣтеръ и метель бушевали въ теченіе всей недѣли святокъ. Въ то же время опять началось сильное движеніе льда, и нѣсколько разъ корабль получалъ такіе толчки, что весь его корпусъ вздрагивалъ. На льдинѣ, съ лѣвой стороны его, образовалась трещина, которая то расширялась, то исчезала подъ напоромъ надвигавшагося льда. Утромъ 28 декабря Нансенъ вышелъ осмотрѣть эту трещину, и всѣ собаки тотчасъ же побѣжали за нимъ. Онъ только что подошелъ къ краю льдины, какъ какая-то темная фигура провалилась у самыхъ его ногъ. Оказалось, что это Панъ, одна изъ самыхъ большихъ собакъ. Она подбѣжала къ краю крутого обрыва, поскользнулась и слетѣла въ воду. Напрасно старалась она выкарабкаться: крутые края обрыва были покрыты мягкимъ снѣгомъ, за который нельзя было удержаться. Нансенъ нагнулся, чтобы помочь собакѣ, и самъ чуть не слетѣлъ въ воду. А между тѣмъ собаки съ визгомъ окружали его и заглядывали ему въ глаза, какъ будто прося помочь товарищу. Наконецъ-то удалось бѣдному Пану вылѣзть и, чтобы согрѣться, онъ сталъ, точно сумасшедшій, бѣгать взадъ и впередъ по льдинѣ. Остальныя собаки съ громкимъ лаемъ бѣгали за нимъ, вѣроятно, желая выразить свою радость, что онъ спасся. Чтобы вознаградить Пана за его несчастіе, его пустили въ салонъ, гдѣ онъ сушился все время послѣ обѣда.

Въ тотъ же вечеръ корабль испыталъ страшный толчокъ. Нансенъ вышелъ на палубу посмотрѣть ледъ; но изъ-за воя вѣтра не слышно было шума сдвигающихся льдинъ. Удары повторялись нѣсколько разъ все съ большей и большей силой; все судно качало. Очевидно, ледъ сдвигался гдѣ-нибудь вблизи. Въ 12 часу ночи Могштадъ, дежурившій на вахтѣ, сошелъ въ каюту и объявилъ, что передъ самымъ носомъ корабля образовалась высокая ледяная гора. Всѣ пошли съ фонарями посмотрѣть, что случилось. За 56 шаговъ отъ носа корабля возвышалась крутая куча льдинъ, тянувшаяся вдоль трещины, на которую былъ сильный напоръ. Ледъ трещалъ, скрипѣлъ и грохоталъ; шумъ то ослабѣвалъ, то снова усиливался. Гора образовалась, повидимому, большею частью изъ свѣжаго льда, недавно замерзшаго въ канавѣ, но среди него виднѣлись и старыя, огромныя льдины. Гора медленно подвигалась къ кораблю. Льдина около корабля дала трещину, а та, на которой стоялъ корабль, начала уменьшаться. Если бы гора надвинулась на корабль, она причинила бы ему огромный вредъ. Хотя разстояніе было еще довольно значительно, но Нансенъ распорядился, чтобы вахтенные зорко слѣдили за движеніемъ льда и разбудили его, какъ только ледяная глыба приблизится къ кораблю, или льдина подъ судномъ дастъ трещину. Ночью было нѣсколько ударовъ, затѣмъ все стихло, и дня три ледъ былъ совершенно спокоенъ. Наканунѣ новаго года снова послышался грохочущій шумъ, и Фрамъ такъ закачало, что въ каютахъ нельзя было ничѣмъ заниматься. Часа два продолжался грохотъ надвигавшихся другъ на друга льдинъ, потомъ все стихло.

Эта тишина продолжалась дня четыре, изрѣдка прерываемая отдаленнымъ грохотомъ льдинъ или небольшими толчками. Экипажъ весело встрѣтилъ новый годъ тостами за здоровье присутствовавшихъ (въ томъ числѣ Фрама) и отсутствовавшихъ, взаимными пожеланіями всякаго счастья и надеждою, что наступающій годъ приведетъ ихъ къ цѣли ихъ путешествія.

Всѣ были спокойны, никто и не чуялъ бѣды, готовой обрушиться на нихъ.

3-го января съ утра начался напоръ льда въ трещинахъ за судномъ и съ лѣвой стороны его. Ледъ трещалъ и грохоталъ, все судно дрожало. Съ лѣвой стороны, шагахъ въ 30 отъ Фрама, вдоль большой трещины образовалась цѣлая ледяная гора, которая надвигалась на судно. Тотчасъ же стали переносить всѣ вещи, находившіяся на льду, съ лѣвой стороны судна на правую, и затѣмъ дѣлать приготовленія на случай, если бы пришлось оставить корабль. Сани и каяки разставили на палубѣ такъ, чтобы ихъ легко было спустить внизъ; на ледъ вынесли ящики и мѣшки съ съѣстными припасами, бочки керосина. Вечеромъ, когда всѣ сидѣли за ужиномъ, вдругъ послышался страшный трескъ льда; этотъ трескъ, повидимому, все приближался и разразился подъ самой каютой. Педеръ Гендриксенъ пошелъ посмотрѣть, въ какомъ положеніи находится ледъ, и, вернувшись, со смѣхомъ объявилъ:

— Лопается себѣ! Нельзя сказать, чтобы было очень красиво!

Ледъ треснулъ около самаго того мѣста, гдѣ лежали мѣшки съ провіантомъ для собакъ, и трещина распространилась подъ корабль. Кругомъ судна образовалось тоже нѣсколько трещинъ. Черезъ нѣсколько времени напоръ снова начался съ лѣвой стороны.

— Надобно спасать собакъ, — раздался крикъ Педера; — вода выступила на ледъ.

Дѣйствительно, вода заливала собачьи конуры. Педеръ по колѣни въ водѣ добрался до нихъ и открылъ двери. Почти всѣ собаки тотчасъ же выскочили и побѣжали на правую сторону судна, но нѣкоторыя со страху забились въ задніе углы конуръ и стояли по животъ въ водѣ, такъ что ихъ пришлось насильно вытаскивать оттуда.

Трещина образовалась внизу вдоль всего корабля, и оттуда вода хлынула въ лѣвую сторону, гдѣ льдина, поддерживавшая судно, постоянно опускалась вслѣдствіе тяжести навалившей на нее ледяной глыбы. Трещина грозила опасностью походной кузницѣ, которую пришлось поставить на сани и переправить на правую сторону. Тамъ мало-помалу устроился цѣлый складъ вещей, снесенныхъ съ Фрама. Весь день работалъ экипажъ; къ ночи на ледъ перенесенъ былъ провіантъ, котораго могло хватить на 200 дней, и всѣ легли спать въ одеждахъ, готовые, въ случаѣ надобности, всякую минуту оставить судно, которое подъ напоромъ надвигавшейся ледяной горы замѣтно склонялось въ лѣвую сторону.

Весь слѣдующій день, всю ночь продолжался напоръ льда, и появлялись все новыя трещины, между тѣмъ какъ старыя покрывались слоемъ новообразованнаго льда. Ледяная глыба зловѣще надвигалась на судно.

Въ 6-мъ часу утра 5 января раздался страшнѣйшій шумъ и трескъ. Свердрупъ вбѣжалъ въ каюту Нансена и объявилъ, что ледяная гора подошла къ Фраму, и что она сильно давитъ судно. Они тотчасъ же разбудили остальныхъ и стали переносить на палубу шубы и разныя вещи, еще остававшіяся въ каютахъ; потомъ отвязали паровой катеръ, висѣвшій на лѣвой сторонѣ, и стащили его на льдину. Весь день ледъ не двигался, но въ 8-мъ часу вечера снова раздался оглушительный трескъ и грохотъ, — глыбы снѣга повалили на палубу. Педеръ схватилъ лопату и принялся энергично сбрасывать снѣгъ съ открытой части палубы. Нансенъ хотѣлъ помочь ему, но сразу увидѣлъ, что смѣшно выступать съ лопатой противъ такого сильнаго врага.

— Пойдемъ лучше переносить остальныя вещи на ледъ! — позвалъ онъ Педера.

Только что они отошли, какъ снова раздался трескъ, за которымъ послѣдовалъ новый обвалъ снѣга.

— Еще минутка — и меня задавило бы и съ лопатой вмѣстѣ, — хохоталъ Педеръ.

Нансенъ позвалъ весь экипажъ наверхъ, приказавъ имъ подниматься не съ лѣвой стороны, а съ правой и захватить съ собой мѣшки съ бѣльемъ и одеждой, которые каждый держалъ около себя. Всѣ поняли, что опасность близка. Свердрупъ только что раздѣлся, чтобы взять ванну; онъ быстро набросилъ на себя одежду и бросился бѣжать. Амундсенъ впопыхахъ забылъ, что надо было выходить черезъ правую дверь, а пошелъ черезъ лѣвую. Въ темнотѣ онъ запнулся о порогъ палубы и упалъ. Снова раздался оглушительный трескъ; ему показалось, что палуба со всей массой снѣга валится на него, и онъ долго не рѣшался подняться.

«Никого не надо было торопить, — разсказываетъ Нансенъ:—всѣхъ подгонялъ ледъ, который сильно давилъ на стѣнки судна. Мнѣ нѣсколько разъ казалось, что настала послѣдняя минута. Проносить большіе мѣшки черезъ узкій проходъ машиннаго отдѣленія было очень трудно; всѣ толкались въ темнотѣ, а къ довершенію непріятности въ лампы забыли налить керосинъ, и онѣ погасли. Мнѣ пришлось еще разъ спуститься внизъ, чтобы надѣть теплую обувь, сушившуюся въ каютѣ. Когда я сошелъ внизъ, напоръ достигъ высшей степени. Балки потолка трещали такъ, что я думалъ, онѣ тотчасъ обвалятся на меня. Скоро всѣ мѣшки были вынесены изъ каютъ, и мы перетащили разныя вещи съ палубы на ледъ. Ледъ вылъ, трещалъ и съ такимъ шумомъ ударялъ о стѣнки судна, что мы не слышали собственныхъ словъ. Однако, все сошло благополучно, и скоро всѣ наши вещи были уложены въ безопасномъ мѣстѣ. Пока мы таскали мѣшки, напоръ льда, наконецъ, прекратился, и все снова стихло.

Фрамъ послѣ напора льда

Но какой видъ представлялъ нашъ Фрамъ! Лѣвая сторона его была совершенно засыпана снѣгомъ; изъ-подъ снѣга виднѣлась только крыша тента. Баканцы были покрыты снѣгомъ и льдомъ. Если бы мы вовремя не сняли съ нихъ паровой катеръ, онъ былъ бы уничтоженъ.

Когда напорѣ льда прекратился, экипажъ вернулся въ опустѣлыя каюты. Всѣ двери съ правой стороны были раскрыты, чтобы, въ случаѣ надобности, тотчасъ выскочить на палубу и сойти на ледъ. Положеніе было опасное; Фрамъ сильно склонился на лѣвую сторону и могъ не выдержать новаго натиска; но компанія въ каютѣ уже пережила минуту тревоги и, пользуясь временнымъ затишьемъ, отдыхала, покуривая свои трубочки и поѣдая запасы разныхъ лакомствъ, которыя не стоило беречь: всѣ думали, что скоро придется навсегда распрощаться съ Фрамомъ.

На слѣдующій день напоръ не возобновился. Большая часть экипажа спокойно выспалась утромъ, и послѣ обѣда всѣ принялись освобождать Фрамъ отъ льда и снѣга.

Въ этотъ день Нансенъ отмѣчаетъ въ своемъ дневникѣ:

«Сегодня послѣ обѣда Гансенъ произвелъ вычисленія, которыя показали, что мы достигли 83°34′ сѣверной широты. Ура! Съ понедѣльника мы подвинулись на 18′ и теперь находимся на такомъ пунктѣ сѣверной широты, какого до сихъ поръ еще никто не достигалъ! Весь шумъ и грохотъ, какіе производилъ ледъ за послѣдніе дни, былъ, можетъ быть, его салютомъ въ честь достиженія нами такого сѣвернаго пункта! Въ такомъ случаѣ надобно сознаться, что онъ сдѣлалъ намъ большую честь. Ну, все равно: пусть онъ себѣ трещитъ, какъ угодно, только бы подвигалъ насъ на сѣверъ! Теперь можно навѣрно сказать, что Фрамъ выдержитъ. Ни одна рея не испортилась. Тѣмъ не менѣе мы и сегодня ложимся спать одѣтыми, готовыми каждую минуту бѣжать съ корабля».

«Хотя мы сознаемъ свою силу, — пишетъ дальше Нансенъ, — но мы не можемъ не уважать противника, который располагаетъ такими средствами и въ нѣсколько минутъ можетъ привести въ дѣйствіе такіе страшные военные снаряды. Чтобы штурмовать насъ, ледъ выдвинулъ свои огромные тараны. Но Фрамъ оказался достойнымъ противникомъ. Никакое другое судно не могло бы выдержать приступа. Въ какой-нибудь часъ времени ледъ выстроилъ подлѣ насъ стѣну, отъ которой намъ придется освобождаться цѣлый мѣсяцъ, а, можетъ быть, и больше».

Еще нѣсколько дней продолжались напоры льда, но гораздо болѣе слабые и въ сторонѣ отъ Фрама. Трещины затянуло, ледъ пришелъ въ спокойное состояніе, и если бы не ледяная стѣна у лѣваго борта, ничто не напоминало бы экипажу о пережитыхъ волненіяхъ. Судно очистили ото льда, вещи, вынесенныя на ледъ, уложили въ порядкѣ, чтобы всегда можно было достать что нужно, и прикрыли брезентами и лодками.

Мало-помалу жизнь на Фрамѣ вошла въ обычную колею, и снова начались энергичныя приготовленія къ экспедиціи Нансена. Къ концу января начало разсвѣтать, и въ полдень можно было даже читать крупную печать на открытомъ воздухѣ.

«Каждое утро, прежде чѣмъ садиться за работу, — пишетъ Нансенъ, — я дѣлаю прогулку и привѣтствую начинающійся день. Какое-то особенное чувство овладѣваетъ мною при этомъ; я ощущаю въ глубинѣ души торжествующую радость при мысли, что съ восходомъ солнца всѣ мои мечты осуществятся; но когда я работаю среди обычной обстановки, мною овладѣваетъ часто глубокая грусть. Я какъ будто разстаюсь съ дорогимъ другомъ и съ роднымъ домомъ, долго служившимъ мнѣ пріютомъ; скоро покинемъ мы навсегда этотъ домъ и нашихъ милыхъ товарищей; я не буду больше ходить взадъ и впередъ по палубѣ, покрытой снѣгомъ, не буду пробираться подъ тентъ, слышать смѣхъ въ уютномъ салонѣ и сидѣть въ кругу друзей. Потомъ мнѣ иногда представляется, что когда Фрамъ разобьетъ наконецъ ледяныя оковы и повернетъ свой носъ къ берегамъ Норвегіи, меня на немъ не будетъ. Прощанье придаетъ всему въ жизни какой-то грустный оттѣнокъ, подобно вечерней зарѣ, когда кончающійся день — хорошій или дурной, все равно — со слезами скрывается за горизонтомъ».