Ход событий несет перемены

Семидесятые годы XIX в. ознаменовались победой национальной оппозиции в борьбе с попытками создать более прочный союз между двумя королевствами. Предвестником перемен стал жаркий спор относительно предложений совместного шведско-норвежского «Комитета по делам унии», сформированного в целях ограничения свободы действий короля во внешней политике. Комитет предложил, чтобы все внешнеполитические вопросы перешли в ведение «Совета министров унии», состоявшего из равного числа министров от обеих стран. Поскольку министры должны были отчитываться за принятые решения перед своими парламентами, подобная система стала бы большим шагом вперед в деле эффективного контроля над полномочиями короля во внешнеполитических делах. В качестве своего рода ответной уступки комитет предложил несколько смягчить ограничения права короля на использование вооруженных сил Норвегии за пределами страны. Камнем преткновения стал пункт о том, что пост министра иностранных дел должен будет занимать швед, а значит, и подотчетен он будет только шведскому парламенту.

В ходе дебатов по этим предложениям в стортинге, состоявшихся в 1871 г., сторонники точки зрения комитета изображали их как воплощение давнего стремления к установлению контроля народных представителей над иностранными делами. В ответ на критику предложения о том, чтобы пост министра иностранных дел сохранялся за представителем Швеции, они заявляли, что, поскольку о создании единого парламента унии речь не идет, министр иностранных дел должен отчитываться перед одним из национальных парламентов, и по практическим соображениям этим парламентом должен быть шведский «риксдаг». Но предложения столкнулись с весьма сильными возражениями, которые сводились к следующему: Совет министров унии неизбежно станет фактическим совместным правительством двух стран. Со временем это выльется в создание единого парламента, а в конечном счете приведет и к замене унии союзом двух государств. В таком союзе «норвежский суверенитет, национальность, свобода и автономия просто растворятся, ведь в количественном отношении она является более слабым партнером».¹ Так выразился депутат Юхан Свердруп, в то время уже превращавшийся в лидера национально-демократической оппозиции. Под воздействием подобных эмоций предложения о реформе унии потерпели сокрушительное поражение.

После того как вопрос о процедурной реформе процесса осуществления внешней политики был снят с повестки дня, и в отсутствие возможности для короля пуститься во внешнеполитические авантюры и отклониться с пути нейтралитета внешние связи Норвегии вновь свелись к вопросам торговли и морского судоходства. Экономика страны приобретала все более открытый характер, что требовало проведения торговой политики, построенной на максимальной свободе и минимальных размерах таможенных сборов. А это полностью соответствовало преобладающей тенденции в международной торговле второй половины XIX в. Отмена таких препятствий на пути свободной торговли, как Зундские пошлины, служившие важным источником доходов для датской казны, или тоннажные сборы с судов, взимавшиеся в устьях рек на подходах к Гамбургу и Антверпену, сопровождалась требованием о компенсации ущерба заинтересованным государствам. Из-за широкого участия норвежских судов в морской торговле немалая часть компенсации, которую должны были выплатить Соединенные королевства, ложилась бы на Норвегию. Это потребовало участия в переговорах норвежских представителей, что, в свою очередь, являлось еще одним небольшим шагом к признанию Норвегии в качестве суверенного и равноправного члена унии. Аналогичная ситуация возникла в ходе длительного переговорного процесса о новом торговом соглашении между Соединенными королевствами и Францией. В этом случае интересы норвежских судовладельцев столкнулись с интересами шведских и норвежских экспортеров, но достигнутый в результате компромисс — договор, подписанный в 1865 г., — был выгоден для норвежского торгового флота.

Что касается вопроса о торговой политике в целом, то в рамках унии не существовало таможенного союза. Либеральная торговая политика Норвегии была прямой противоположностью курсу Швеции с ее протекционистскими традициями. Шведское правительство в рамках усилий по укреплению унии давно уже стремилось к законодательной гармонизации таможенных тарифов обеих стран. Однако политические разногласия, возникшие как в отношении более широкого вопроса торговых интересов в целом, так и конкретного вопроса о государственных доходах от таможенных пошлин, сделали эту тематику весьма проблемной. Лишь в 1874 г., когда развитие промышленности в самой Норвегии снизило ее опасения оказаться поглощенной в конкурентной борьбе с более передовой промышленностью Швеции, закон о регулировании торговли между двумя странами был одобрен обоими парламентами. Таможенный союз так и не был создан, но был сделан большой шаг к превращению Соединенных королевств в зону свободной торговли. Эта мера так же, как последовавшее затем установление всеми тремя скандинавскими королевствами золотого стандарта и введение кроны в качестве базовой единицы монетной системы, стала своего рода победой сторонников более тесной шведско-норвежской унии. Однако националистическая оппозиция, проигрывая время от времени отдельные сражения, была по-прежнему преисполнена решимости выиграть войну. Победой для них стало бы максимально четкое разделение полномочий между двумя государствами под властью одного короля. Вопрос был в том, где провести черту.

Вопрос о пределах норвежской морской территории, а соответственно в перспективе и контроля страны над рыбными запасами имеет долгую историю. Мы уже видели, как в XVI в. датские короли стремились обеспечить интересы Норвегии, устанавливая ограничения на промысел иностранных рыболовецких судов у ее побережья. В XIX в. в этой области был достигнут значительный прогресс. В 1812 г. согласно документу, разработанному Датской канцелярией в Копенгагене, граница территориальных вод Норвегии на основе исторического прецедента устанавливалась как расстояние в одну географическую милю (определявшуюся как четыре морские мили) от внешней оконечности самых удаленных островов или шхер. Однако сложные очертания береговой линии, с ее многочисленными фьордами и островами, затрудняли определение, а тем более охрану этой морской границы. Поэтому в 60-х гг. XIX в. правительство постановило, что вся зона Вестфьорда, широкого залива между цепью Лофотенских островов и континентальным побережьем Норвегии, является частью ее морской территории. Последовавшее за этим выдворение французского рыболовецкого судна из района Вестфьорда привело к протесту со стороны правительства Франции. Однако после вручения пространного и подробного меморандума с изложением аргументов в пользу правоты норвежцев, подготовленного норвежским премьер-министром и получившего полную поддержку министра иностранных дел Швеции, Франция, а затем и Великобритании, признали новую границу.

Однако, когда на следующий год норвежское правительство применило тот же «принцип прямой линии» к другой полосе фьордов и островов, расположенной южнее, французское правительство вновь выступило с протестом, ссылаясь на общий принцип международного права, гласящий, что граница территориальных вод должна следовать очертаниям материковой береговой линии. В протесте было также указано, что общепризнанный предел для территориальных вод составляет три, а не четыре морские мили от берега. Норвежское правительство не уступило, протест французов «повис в воздухе», и это стало еще одним шагом к международному признанию «принципа прямой линии».

Примечания

1. Stortingstidende (Протоколы заседаний парламента). 17. April 1871. P. 378.