XIX. На Фраме

Как же провели этот год на Фраме Свердруп и его товарищи. Вот что мы узнали из записок капитана, которые он вел во все время путешествия.

* * *

Жизнь на корабле, оставленном Нансеном, протекала мирно и довольно спокойно. Правда, не легко приходилось экипажу корабля, на целые три года отрезанному от всего света, в этой ледяной пустыне; — но на Фраме путешественники по крайней мере не терпели стольких мучений и неудобств, сколько выпало на долю Нансена и Иогансена. У оставшихся было все-таки верное убежище, верный друг — Фрам, который давал им и кров, и тепло и все необходимое; с ними был и славный их капитан — Свердруп, который настолько заботился о них, что всеми силами старался не давать унынию распространяться среди вверенных ему людей. Фрам с его уютными каютами большой библиотекой, кухней, устроенный, как самый удобный дом, всегда готов был приютить путешественников, доставить им тепло, и пищу и книги для чтения. Свердруп с своей стороны делал все возможное, чтобы жизнь на корабле протекала не слишком тоскливо. Как известно, лучше всего спасает от скуки работа, и Свердруп старательно следил за тем, чтобы никто не предавался праздности. К тому же дела у путешественников было, сколько угодно.

Когда Нансен оставил Фрам, наступила весна, и экипажу пришлось немало поработать расчищая скопившийся около Фрама лед. Этот лед мешал кораблю принять удобное положение, наклоняя его в одну сторону, и давил на борта, что все-таки вредило Фраму, не смотря на его крепкое устройство. Скоро появились первые птицы, и началась охота на них. В это лето зверей встречали немного, кроме тюленей и китов, которые отличались удивительной трусостью. Они не давали охотникам даже подойти на выстрел, поспешно скрываясь в воду. Птичья охота была необыкновенно удачна, и у путешественников к обеду очень часто подавалось свежее мясо. Каждое утро все должны были, по распоряжению Свердрупа, бегать на лыжах. Это делалось для здоровья; так как сидеть в закрытом помещении целый день очень вредно. Кроме того, всем путешественникам необходимо было наловчиться в беге на лыжах потому, что в случае гибели Фрама пришлось бы спасаться на них. Хотя никто из путешественников не сомневался в крепости верного друга, корабля; но несчастные случаи застают обыкновенно врасплох, — и на корабле каждый день после утренней прогулки кипела работа. Нужно было заготовить на всякий случай и сани, и пайки с железными наконечниками, и спальные мешки и много другого.

Кроме всех этих занятий, Свердруп старался еще доставить сбоим товарищам случай повеселиться. Особенно удалось ему это 17-го мая в день народного праздника Норвегии. Тут было все: и пальба из пушек, и норвежские флаги разукрасившие корабль, и праздничный обед, составленный из лучших блюд, и пение народных песен и музыка. Пир прошел шумно и весело, среди не смолкавших шуток смеха.

Летом, не смотря на то, что прогулки и охота отнимали больше времени, чем зимой, жители Фрама часто впадали в уныние. Причиной этого было движение льдов, которые теперь нередко несли корабль не вперед, а назад, отдаляя возвращение Фрама в Норвегию. Неудивительно поэтому, что на корабле стало веселее с наступлением зимней ночи; — он снова быстро понесся вперед вместе со льдами, и все путешественники подумывали о скором конце плавания. Медленно тянулась длинная зимняя ночь; в мастерских Фрама продолжалась работа, приготовления на случай гибели корабля; кроме того, нужно было заменить износившуюся обувь и одежду новыми. Путешественники сильно соскучились по свежему мясу; но вот 28-го февраля им удалось отведать его. В этот день рано утром машинист Петерсен ворвался в каюту капитана и с радостью объявил ему, что видел двух медведей около корабля. «Я поспешил выйти на палубу», рассказывает Свердруп, «но все еще было так темно, что я сразу не мог различить их, хотя Петерсен и указывал мне в ту сторону, где видел их. Наконец, и я увидел, что они медленно трусят по направлению к судну. Я попытался прицелиться, но было еще слишком темно, и потому я решился немного подождать, думая, что они подойдут ближе. Они постояли некоторое время, глазея на судно, но потом повернули и опять побежали назад. Я спросил Петерсена, не может ли он чего нибудь поджарить, что имело бы приятный и сильный запах и заставило бы медведей вернуться к Фраму. Петерсен. подумал немного, потом побежал вниз и скоро явился с сковородой, на которой был поджаренный лук в масле.

— Лопни мои глаза, если это на них не подействует», сказал он.

Было холодно. И я побежал вниз, чтобы надеть теплую куртку; но не успел я сделать этого, как прибежал матрос Бентсен и стал торопить меня, говоря, что медведи идут назад. Я поспешно выскочил на палубу, прицелился и промахнулся. Медведи были несколько удивлены и подумывали о бегстве. Я опять взвел курок и выстрелил в большого медведя. Он страшно заревел и упал навзничь. Тогда я выстрелил во второго. Все собрались на льду, и велика была общая радость. У нас слюнки текли при мысли о свежем мясе, которого нам должно было хватить надолго. Мы благословляли выдумку Петерсена, который своим жареным луком привлек медведей. Медведи были разрезаны на части; даже кости мы отложили с целью варить из них суп.

Не смотря на сильное давление льда в течение зимы, Фрам оставался почти невредимым; все, чем он поплатился, — была небольшая течь, которая не причиняла ему особенного вреда. Лето, наступившее вслед за этой зимой, было последним летом, которое путешественникам пришлось провести вдали от родины. Уже с 12-го июня лед вокруг корабля сделался настолько рыхлым, что можно было попытаться пробиться сквозь него. Свердруп приказал развести пары и двигаться вперед; но Фрам в этот день подвинулся очень мало. Через несколько дней сделали вторую попытку, удачнее первой, и, так как лед становился все более и более рыхлым, то идти вперед с каждым днем было легче. В первые дни Фрам пробивался сквозь ледяные поля на пять, на десять верст, а затем ему удавалось сделать и до ста верст.

Все время, пока продолжалось это движение вперед, на корабле было необыкновенно весело. Расстояние между Фрамом и Норвегией уменьшалось с каждым днем, с каждым часом, и надежда на то, что осенью они будут дома, уже не покидала наших путешественников.

Дом, родной дом! Трудно представить собе, сколько счастья рулят эти слова тем, кто провел три долгих года в далекой, пустынной, холодной стране; трудно представить, как бьется сердце от мысли: «А что же там с ними? Со всеми, кого я любил и кого оставил? Все ли по-прежнему в родном домике? И встретят ли усталого путешественника те, о ком он так часто вспоминал вдали от них»?.. С каким вниманием следят все эти люди за каждым движением своего Фрама, на которого теперь вся надежда. — Фрам, голубчик, не выдай! Кажется, так и говорят мужественные, загрубелые лица... И Фрам не выдаст. Крепкий, он грозно врезывается в лед, пробивая себе дорогу в ту страну, где, под зорким наблюдением своего славного строителя Колина Архера, он появился на свет...

Было 13-е августа. На корабле всю ночь работала машина, и Фрам неослабно шел вперед. С каждым часом двигаться становилось все легче. Никто на корабле не спал. Все ждали... Все были озабочены, каждому хотелось помочь судну в его работе... Быстро бежало время, и в 3 часа ночи Фрам освободился от льда и вышел в открытую воду... Это было море, широкое, синее море, которое весело приветствовало корабль шумом своих волн... Путешественники смотрели, слушали этот шум и не хотели верить, что они видят и слышат на яву... «Может быть, это только большая открытая полынья? Может быть, нам придется еще пробиваться через лед?» — вот что невольно приходило каждому в голову.

«Нет, это синее пространство было действительностью: свободное, ничем не скованное море расстилалось со всех сторон, и мы с радостью почувствовали, что Фрам тихо качается на волнах»...¹

* * *

Теперь уже ничто не останавливало Фрама. Ему легко было идти в открытом море, и он быстро двигался к берегам родной страны; но с первого же дня этого быстрого плавания на Фраме появилась, вместе с радостными чувствами, одна тяжелая забота. В этот же первый день, наши путешественники встретили норвежское судно, поджидавшее в Ледовитом океане тюленей. От капитана и матросов судна они узнали, что Нансен и его товарищ еще не возвращались на родину. И мысль о гибели Напоена и Иогансена мешала путешественникам радоваться своему возвращению. Решено было идти на родину и там узнать наверно; не вернулся ли Нансен теперь, после ухода норвежского судна, которое они встретили. Если Нансен действительно еще не возвратился, то Свердруп и его товарищи решили только запастись углем в первой гавани и отправиться к северу, на розыски пропавших.

* * *

20-го августа Фрам бросил якорь в одном из норвежских заливов, Квэнангерском. Было 2 часа ночи. Городок спал; но путешественникам не терпелось получить вести о Нансене, и тотчас же была спущена лодка. Свердруп поплыл к берегу. Он даже не хотел подождать, пока оденутся товарищи, желавшие отправиться вместе с ним. Свердруп бодро шагал по родной земле к телеграфной станции. Она была не освещена: все служащие спали. Свердруп долго напрасно стучал у дверей; когда же наконец отворилось окно во втором этаже, — Свердрупу пришлось выслушать не особенно ласковые слова, которые были первым приветствием на родине.

— «Кто там? Какой черт производит ночью такой шум?».

Это был начальник станции; он так описывает, что произошло дальше:

«Тут вышел вперед человек, одетый в серое, с большой бородой; он лукаво заметил: — "Да, это правда; но все-таки я должен просить вас открыть дверь: я явился с Фрама"».

— Это мог быть только Свердруп: — «Сейчас иду, капитан ответил я и, накинув самое необходимое платье, побежал вниз отворять ему».

От начальника станции Свердруп услышал радостную весть: Нансен и Иогансен уже несколько дней на родине. И Свердруп тотчас же послал Нансену уже известную нам телеграмму о прибытии Фрама.

Примечания

1. Из «дневника» Свердрупа.