К. Бекетов. «Там, в далёких норвежских горах»¹

К вечеру 17 августа 1997 года ситуация складывалась следующим образом: я задумчиво сижу на берегу озера Сторуман в Северной Швеции, километрах в двух от окраины одноимённого городка, и лицезрею весьма туманные горные очертания на горизонте. За небольшим перелеском шоссе Е12, ведущее в норвежский Му на побережье Атлантики; периодически с дороги доносится гул проходящей машины и я пытаюсь определить направление её движения. Если она ушла на юго-восток — мне всё равно, а если в сторону гор — очень плохо, может и уехал бы: Вообще-то не люблю я автостоп, какое-то психологически тяжёлое занятие, и очень жёсткие ограничения по весу и объёму снаряжения. Еду вроде в горы, а у меня ни палатки, ни ботинок — ничего нет. Осень на носу, уже холодно спать в синтепоновой «ноге» под звёздным небом. Ладно, надо ехать.

— Гу да! Я-а талар интэ свэнска! (мои познания в шведском: добрый день! Я не говорю по шведски!). Андэстэнд? Андэстэнд! Ну тогда поехали.

Подобрала меня какая-то девчонка, одна за рулём, не боится. Рашн? Оу! Едем, шоссе слегка извивающейся лентой раскачивается на увалах. Увалы всё выше. Ски? Клайминг? Я понемногу тоже. Сайберия? Ну, спрашиваешь!.. А ты где была? Ах, Тибет! Понятно, понятно: Ну и как в Кении? Я так и думал.

Доехали до посёлка Тенабю. Хелен говорит, что здесь живёт Ингемар Стенмарк. Знаю ли я, кто такой Стенмарк? Ну естественно я знаю, кто такой Стенмарк.

Километров за 10 до норвежской границы, проехав деревушку Клиппен, я начал свой путь пешком. Здесь, немного южнее Полярного круга, Скандинавский хребет не такой высокий, как на юге Норвегии. Горы редко превышают 2000 м. Со шведской стороны хребта антураж напоминает Приполярный Урал, только ледники длиннее и хвойного леса на дне долин нет и в помине. Вместо ёлок какой-то великорослый вариант карликовой берёзки. Зона этого, с позволения сказать, леса заканчивается метрах на пятистах от уровня моря. Я прямо от шоссе нашёл хорошую тропу, разогнался не на шутку, и на закате уже выскочил в горную тундру. Ночёвка а-ля бомж: в двадцати шагах от тропы на довольно покатом склоне, подстелив утлую пенку и завернувшись в кусок непромокаемой ткани. Над лицом как-то сиротливо ноют унылые шведские комары (наверно, чувствуют приближение осени). Готовлю скромный ужин на маленькой газовой горелке, уже лёжа.

Утром выпала обильная роса, всё отсырело. Тропа уверенно бежит по тундре, вверх по широкой долине. Погода в конце августа более-менее устойчивая, большие циклоны с Атлантики приходят редко, а маленькие не могут перевалить хребет и остаются в Норвегии. В горном массиве Норра-Стуръфьеллет у шведов что-то типа национального парка, поэтому тропы благоустроены, через откровенные болота перекинуты деревянные мостки. Ближе к полудню начинают встречаться прогуливающиеся граждане, они кивают мне: — Хай!; я отвечаю им тем же. На развилках троп стоят указатели, романтики маловато. Вдали на склоне бродит крупное стадо оленей. Прошёл избушку местной спасслужбы, а затем столкнулся нос к носу с местным спасателем (Рашн? О майн год!). Так, с шутками и прибаутками, прошёл я очень широкий и низкий перевал, похожий на Кукисвум в Хибинах, только шире и глубже. Странно, но и перевал и тропа были вполне читаемы на моей карте, а карта была советской военной десятикилометровкой, с умилительными условными значками «военно-морская база», «ракетный полигон НАТО» и тому подобное. То есть я чувствовал себя самым что ни на есть Штирлицем.

В конце концов идти по тропе надоело. Поглядев в свою чудо-карту, я решительно свернул в сторону, в направлении заметной довольно низкой седловины к северу от вершины Сютертоппен (1762 м). Идти без тропы оказалось несложно, болот в тундре немного и они не топкие. Очень много оленьих следов. Постепенный пологий подъём вдоль ручья привёл наконец к моренным валам под ледником северо-восточного цирка вершины 1762 м. Язык ледника обрывается в сравнительно обширное озеро с плавающими айсбергами. Слева и справа — высокие мрачные стены, вверху они даже нависают. Отсюда, с берега озера, уже полностью просматривался путь подъёма на перевал. М-да уж:

Я был обут в короткие резиновые сапоги с весьма стёртыми подошвами, и у меня не было ни кошек, ни ледоруба, ни лыжных палок. Наиболее простой путь подъёма заключался в хитрой лавировке между значительными трещинами на 30-градусном склоне. Пришлось найти плоский камень и им вырубать ступени. Жаль, что шведы с троп не сворачивают — пропустили бесплатное шоу. Соблюдая осторожность, я довольно быстро поднялся на перевал. Его седло — широкое каменное поле, на спуске слева подходит тело ещё одного ледника, в несколько километров длиной. Каким-то идиотическим глиссером, ловя равновесие и хватаясь за воздух, спустился. Внимательно озираюсь по сторонам, нет ли где хижины, ибо погода постепенно портиться, заволакивает вершины. Хижины в этой долине, увы, нет. Ну ладно, у советских собственная гордость, устраиваюсь между двумя большими камнями, натягиваю импровизированный тентик. Как стемнело, поднялся ветер, всё моё сооружение разметал к чёртовой бабушке. Ночь прошла в борьбе с ветром и холодом.

Утром вниз, вниз и вниз! Теплеет с каждым шагом, вдоль ручьёв встречается золотой корень — а мне казалось, что в Скандинавии это растение не произрастает.

Думаю, надо валить в Норвегию. Там и горки повыше, и ледники, мягко выражаясь, побольше. С такими мыслями к обеду вышел снова на шоссе Е12. Там, где шоссе пересекает реку Сюттербэк, выше и ниже моста каскад мощных водопадов, вода чистейшего голубого цвета. Невдалеке от шоссе отходит дорога к посёлкам Тенгватнет и Ронес. До Ронеса — 16 км. Мне туда.

Дорога грунтовая, попутных машин нет. Метрах в трёхстах слева тянется бурная протока, связывающая озеро Тенгватнет с рекой Умеоэльв. Периодически к порогам отходят туристские тропы. Вокруг всё тот же берёзовый лес, на речных берегах скалы. Рай для водника — пороги, разделённые короткими плёсами, но очень мощные и сложные, в основном водопадного типа.

Потихоньку добрался до посёлка Тенгватнет, а тот незаметно перешёл в Ронес. Табличка на въезде гласит, что деревня основана 150 лет назад, на шведском и английском рассказывается об истории и достопримечательностях района. О перевале, через который я намереваюсь пройти в Норвегию, сказано, что это древний торговый путь, известный уже 2000 лет и ныне окончательно заброшенный. Теперь тропа совсем заросла и пройти по ней совершенно импосибл.

Посёлок тянется довольно долго и заканчивается шлагбаумом с надписью, как я понял, «погранзона» (написано-то по-шведски). Смело миновав эту преграду, я зашагал по лесной дороге, в которую тем временем превратилась грунтовка. Шведские пограничники всё не появлялись. (интересно, а как в Норвегии с пограничным режимом, если там местами ширина всей страны 5 километров?!). Дорожка планомерно превратилась в заболоченную тропку, та потихоньку втянулась в глубокую широкую долину и там вскоре кончилась совсем. Приходится идти напролом через «пьяный» лес низкорослых берёз. Вскоре стемнело, и я вполне комфортно заночевал в криволесье.

Южный борт перевального ущелья крутой, высокий и скалистый, а северный (относящийся к горному массиву Арт-Фьеллет) — пологий и низкий. Наутро я довольно быстро дошёл до водораздельного участка, и тут начались заросли ивы. Ива была в человеческий рост и поразительно непроходимая. Я потерял счёт времени, пробираясь через неё. Ноги не доставали до земли, я шагал прямо по хитросплетениям стволов, ветви хлестали по лицу.

Неожиданно всё кончилось, ветви расступились, передо мной был ручей. Он тёк в ДРУГУЮ сторону — это была Норвегия.

Впереди, на западе, громоздились остроконечные горы, сверкая на солнце ледниками. Я спускался к Атлантическому океану по гранитным ступеням, разделявшим небольшие болотца с жёлтыми точками морошки. Ужасных стелющихся зарослей больше не было, ручей, служивший путеводной нитью, быстро набирал силу, гремел в водопадах. К середине дня я вышел на нахоженную тропу, и по ней к подвесному мосту. Мост надёжный, но очень шаткий, с непривычки идти по нему тяжело. Картина разворачивалась в обратном порядке: тропка сменилась колеёй, затем лесной дорогой и наконец обратилась качественной грунтовкой. Изменился лес по сторонам дороги, среди берёз появились сосны и ёлки.

Поскольку время моего пребывания в Норвегии было сильно ограничено, да и пребывал я здесь совершенно нелегально, то нужно было быстренько посмотреть на местные ледники, грандиозные фиорды и прочую экзотику, и затем делать ноги «домой» — в Швецию (вот так и становятся космополитами). Поэтому, дойдя до первой же реки явно ледникового происхождения, я свернул с дороги и стал подниматься вдоль русла. Долго ли, коротко ли, я преодолел устьевой ригель и вышел в висячую долину, передо мной открылись склоны массива Оксколтен (или, на других картах, — Окслинден) с высшей отметкой в 1915 м и огромным ледниковым плато наверху. Над плато в виде нунатаков возвышались отдельные скалистые вершины, их превышение над дном долины больше километра. Всё вместе чем-то напоминало Западный Кавказ или Алтай, и уж совсем не походило на Урал, как в Швеции ещё позавчера. На дне висячей долины простиралось длинное узкое озеро с мутной водой и сильно заболоченными берегами. В этих болотах я увязал порой по колено, моих коротких сапог не хватало. А я раньше думал, что у буржуев вообще болот не бывает: Кое-где над этой болотистой местностью возвышались всевозможные бугры, обильно заросшие кустами, местами вдоль ручьев ещё лежал зимний снег, хотя уже кончалось лето.

Пора было подумать об очередном ночлеге. Проще всего было бы залезть в кущу кустов и более не ведать проблем, но внутренний голос подсказывал, что где-то должна быть избушка. Хотите верьте, хотите — нет, но избушки я чую почти безошибочно и издалека. Причём сила экстрасенсорных способностей прямо пропорциональна желанию найти домик. Проклятые норвежские империалисты надёжно спрятали свой домик среди морен в верхней части долины, но через полчаса я его нашёл. Небольшой такой вагончик был притянут к земле на четырёх стальных тросах, чтобы зимой ураганным ветром не унесло куда-нибудь в Швецию или Финляндию (или того похуже:). Но дверь была закрыта на ключ. Я размышлял о пагубности своего поведения минут сорок, а затем нашёл под крыльцом ломик и отжал замок.

Вы думаете, предметом моих вожделений была печка и я натопил как в бане? Нет!

Вы думаете, я рухнул на мягкую кровать и забылся глубоким сном? Нет!

Вы думаете, я перевернул всё вверх дном в поисках съестного? Нет!

Из соображений экономии объёма у меня с собой в этом путешествии из всей посуды был только маленький стальной ковшик (для кофе), в котором я на газовой горелке мог сварить за раз совсем мало еды. Так вот, в избушке на столе стояла ОГРОМНАЯ КАСТРЮЛЯ, в которую можно было кидать длинные макароны, не разламывая. Это был верх блаженства и достойная награда за все лишения. Ещё я всё думал, что делать, если вдруг придут хозяева, но так и уснул, не придумав.

Наутро был солнечный ветреный день. Хозяева не пришли. На всякий случай я прибрался в доме, с помощью того же ломика закрыл дверь, а рюкзак оттащил в кусты метров на двести. Прихватил я и кастрюлю — она была с макаронами, я с вечера бухнул их столько, что не смог доесть и утром.

Налегке я отправился в верхний цирк под ледником. На дне его было озеро, с почти отвесных стен срывался водопад высотой метров 300, наполняя пространство грохотом. Левее громоздился ледопад интенсивного голубого цвета. Без снаряжения проникнуть наверх, на ледник, из цирка практически невозможно. Чем-то, по субъективным ощущениям, по духу, что ли, цирк этот напомнил Большой Кичкинекольский ледник на Кавказе, в Узунколе.

Душа требовала подвига. Приспустившись немного к домику, я полез на одну из вершин, стоявших в отроге восточнее основного горного массива. Подъём по широкому гребню, уступами набирающему высоту. Попадаются скальные участки крутизной до 40 градусов. В скалах то тут, то там торчат крупные низкосортные гранаты, я наковырял себе немножко. Вот так, с короткими остановками, за пару часов я достиг вершины. В воздухе дымка, её тянет с моря, несмотря на солнечный день. Видны морские фиорды, видно, как возле города Му ледник падает прямо в Атлантику, рождая айсберги. Похоже, неспроста тут одна из деревушек носит название Круто.

Собственно, мой следующий шаг был уже первым шагом домой. Я спустился по пути подъёма, доел макароны, снова взломал домик, закинул туда многострадальную кастрюлю, вновь закрыл домик и отправился восвояси. Затем я:

• обогнув горы, дошёл-таки до фиордов и искупался в Атлантическом океане;
• набрёл на норвежскую реликвию — огромную сосну среди чисто берёзового леса — и под ней в специальном «гаст-буке» оставил наглую запись на плохом английском;
• под той же сосной внимательно изучил закатанную под стекло подробную цветную карту и понял, как лучше бежать в Швецию (какой сервис для шпионов!);
• идя по контрабандистской тропке, увидал довольно ржавый железный щит на палке, вроде наших «охота только по путёвкам», на одной стороне было написано «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ШВЕЦИЮ», а на другой — «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В НОРВЕГИЮ». В этот самый момент в фотоаппарате кончилась плёнка, и я пошёл не останавливаясь.

Скандинавия — Санкт-Петербург, 1997—1999 гг.

Примечания

1. Цитата из песни Визбора.