Роковой полет

В гуще рыбацких судов, промышляющих у Лофотен, время от времени появляются большие корабли. Это рудовозы. С пустыми трюмами они идут через Вест-фиорд к грохочущим причалам порта Нарвика. Здесь составы саморазгружающихся вагонов сбросят им с эстакады шведскую железную руду и умчатся за новой партией груза. Глубоко осев под тяжестью, рудовозы отправятся знакомым путем в немецкие и английские порты.

Морские дороги, пролегающие еще севернее Лофотен, не знают такого оживленного движения кораблей, какое царит на южных трассах. Эти дороги связывают страну с ее владениями в Северном Ледовитом океане — с архипелагом Свальбардом, который у нас чаще называют Шпицбергеном, а также с островом Ян-Майен, омываемым водами Норвежского моря. На всех этих островах живет меньше норвежцев, чем в каком-нибудь из густонаселенных кварталов Осло.

Города норвежского Заполярья тоже далеко не многолюдны.

Самый крупный из них — Тромсё.

Он занял часть большого острова. Белый, высоко поднятый над проливом мост, под средней аркой которого могут свободно проходить океанские корабли, связывает город с материком. За проливом — снегоголовый хребет. А сам город удивительно зеленый, с очень ярко окрашенными зданиями.

В Тромсё есть даже «пальмы». Это зонтичное растение, борщевик, семена которого моряки случайно завезли из Сибири. Но я не узнал своего земляка. У нас борщевик поднимается человеку по пояс, иногда до плеч, а на улицах Тромсё — в три человеческих роста!

Я приехал в Тромсё в августе. Была теплынь, на улицах рядом с выставленными у магазинов чучелами белых медведей цвели алые тюльпаны. Но на четвертый день за какие-нибудь полчаса небо затянули тучи, и в воздухе закружились редкие снежинки.

Тромсё — город полярников. Его не миновала, кажется, ни одна норвежская арктическая экспедиция. Здесь ледовые капитаны и штурманы собираются на заседания Арктического общества. Узнав, что я автор повести о Фритьофе Нансене, правление общества пригласило и меня. Норвежцев особенно интересовало все, что относилось к путешествию Нансена в Сибирь, на Енисей. Один из ледовых капитанов до войны бывал в Игарке. Он нагрузил там свой корабль сибирским лесом и привел его в Лондон. Ему особенно запомнилось гостеприимство игарского клуба иностранных моряков. В память об Игарке у капитана до сих пор хранится балалайка, которую ему подарили.

Капитан проводил меня на площадь Фритьофа Нансена. Ведь именно на рейде Тромсё «Фрам» бросил якорь перед походом к полюсу, и здесь же в счастливейший из дней Нансен снова увидел свой корабль, благополучно выведенный из ледяного плена капитаном Свердрупом.

Потом мы пошли к берегу фиорда, к причалам. Этой дорогой ходят рыбаки и матросы. Вслед им с постамента на невысоком зеленом пригорке смотрит человек, одетый в костюм полярника. У него орлиный профиль, волевое лицо, изборожденное морщинами, глаза, которые как будто видят вдали то, чего не видят другие.

— Я знал его, — сказал капитан. — Я был тогда совсем молодым. Мы все бредили Руалом Амундсеном. Но я не провожал его в последний полет: был в плавании. На памятнике он таков, каким был в то утро.

Руал Амундсен, начав с матроса зверобойного судна, к закату жизни стал одним из величайших путешественников начала XX века. Еще до похода к Южному полюсу, о котором вы уже знаете, он участвовал в труднейшей антарктической экспедиции; затем на крохотном суденышке три года штурмовал недоступный Северо-Западный проход и сумел пробиться сквозь льды из Атлантического океана в Тихий вдоль северных берегов Америки.

Покорив Южный полюс, Амундсен попытался, подобно Нансену, достичь Северного полюса на вмерзнувшем в лед корабле. Неудача заставила его смело переменить план. Уже не синь морей, а голубой воздушный океан завладел мыслями дерзкого норвежца.

Теперь самолеты привычно летают к Северному полюсу и через него. Но Амундсен задумал полететь туда в 1924 году. Он начал, как говорили, «состязание в беге с самой смертью», потому что тогда самолеты были еще слабыми, тихоходными, ненадежными.

Едва не погибнув во льдах при первых полетах, Амундсен все же не отступал. Он заменил самолет дирижаблем. 12 мая 1926 года рука, водрузившая флаг на южном конце земной оси, сбросила вымпел с борта воздушного корабля, плывущего в небе над Северным полюсом...

Вернувшись из полета, Амундсен сказал встретившим его журналистам: он сделал все, что задумал, считает свою жизнь исследователя законченной и удаляется в тихий дом на берегу Осло-фиорда, чтобы на покое писать книги.

Мне посчастливилось побывать в этом доме. Тень огромного каштана падает на очень обыкновенную деревянную дачку, приткнувшуюся к замшелым скалам. Никаких резных драконов на крыше, внутри все тоже очень обыкновенно. До потолка можно достать рукой. Спальня хозяина едва ли больше каюты на «Фраме», в ней прорублено небольшое, как корабельный иллюминатор, оконце, выходящее на фиорд.

Я сфотографировал Тромсё с высоких скал, отвесно поднимающихся на другом берегу фиорда

В этом обыкновенном доме хранится обыкновенный с виду камень, принесенный из похода к Южному полюсу, обыкновенный рупор, в который отдавались команды во время штурма Северо-Западного прохода...

Настольный календарь раскрыт на 11 июня 1928 года. В этот день из шкафа был снова извлечен видавший виды полярный костюм. В Тромсё Руала Амундсена уже ждал самолет. Старый полярник собрался лететь в ледяную пустыню, на помощь команде разбившегося дирижабля итальянской экспедиции Нобиле.

На рассвете 18 июня 1928 года Амундсен прошел к фиорду через тот зеленый холм, на котором теперь стоит памятник. Гидросамолет «Латам» тяжело оторвался от воды и полетел из Тромсё на север.

Никто не знает, что произошло дальше.

Сначала на земле слышали самолет: Амундсен просил сообщить по радио сводку погоды. Потом связь оборвалась, но одному радисту показалось, что он различает слабый сигнал бедствия...

Уже под осень, после того как советский ледокол «Красин» снял со льдины несчастных итальянцев и затем вместе с тремя другими нашими кораблями безуспешно искал следы Амундсена, рыбаки заметили на волнах странный предмет. Они не сразу догадались, что это поплавок гидросамолета.

Потом море принесло пустой бак из-под бензина. На нем различили надпись: «Латам».

Это было все, что осталось от самолета, на котором ушел в свой последний рейс Руал Амундсен.