Правовые обычаи; лагман, закон и право

Изучение правовых порядков, которые отражены в сагах, показывает, что формирование устного обычного нрава, которое формально господствовало по меньшей мере до середины XII—XIII в., должно было обязательно пройти через важный этан, который заключался в переходе от привычных правил и местных, подчас сугубо узких норм и обычаев — к общему обычному нраву как системе относительно типичных ситуаций, которая хотя существовала в вербальной форме и состояла из прецедентов, но была уже относительно стройной правовой институцией.

Интерес, который в этом отношении представляют исландские саги, безусловно, велик, потому что они зафиксировали в исторической памяти народа именно этот переход от разнородных, подчас противоречащих друг другу или не вполне совпадающих обычаев или казусов — к обычному нраву как системе, хотя и сохраняющей вербальную форму; ведь только на основе сложившегося обычного права был возможен и совершался решающий следующий переход — к записи обычного нрава. При этом в разной мере и до известного времени сохранялись и допускались отдельные, часто достаточно древние правовые нормы. Соответственно эволюционировали и наказания, постепенно превращаясь в принятую традицию. Консолидация права была естественным следствием оформления отдельных политических образований-земель и стала тем более необходимой после их соединения в единое государство. Иначе говоря, эволюция права от местного обычая к общему письменному закону шла рука об руку с процессами политических преобразований и появления новых властных структур.

В Норвегии записи-компиляции обычного права областей являются самыми ранними в регионе. Законы трендов действовали, судя по «Саге о Сверрире», и в XII в. Первые записи законов Гулатинга относятся к концу XI — началу XII в., но до нас этот закон дошел лишь в записи, относящейся к правлению короля Магнуса Эрлингссона (1163—1184). Конечно, к этому времени он уже претерпел изменения и прошел не одну редакцию; наряду с архаическими установлениями он неизбежно включал в себя и ряд нововведений XII в., отражающих в том числе интересы короля и церкви. Запись законов Фростатинга также восходит к началу XII в., а к концу этого и началу следующего столетия появляются уже две разные редакции; одна из них содержит правку того же короля Магнуса Эрлингссона относительно престолонаследия, а также церковные главы, разработанные епископом Эйстейном Золотое Перо. Во время гражданских войн конца XII — начала XIII в. существовали уже две различные редакции этого закона. Еще и в 1244 г., при конунге Хаконе Хаконарсоне, единый текст не был окончательно скомпилирован из-за разногласий Хакона с архиепископом Сигурдом. Окончательная редакция относится только к 1260 г. А в 1274—1277 гг. уже появляется Ландслов — общенорвежское Уложение.

В Швеции самыми ранними записями областных законов являются Старшая редакция Вестгёталага и Гуталаг, относящиеся к 20-м гг. XIII в. В Дании такие записи принадлежат XII—XIII столетиям.

Все эти записи включают формулу «старый добрый закон», на основании которой внушается идея, что принятые законы основаны на старых, мудрых, опробованных поколениями предков традициях и имеют целью лишь кое-что исправить в старинных обычаях, придуманных «мудрейшими людьми древности». Такой подход обнаруживается во всех записях областных законов, в которых подчеркивается, что они не изменяют, не нарушают традиции народа, а только исправляют и улучшают привычные распорядки. Не случайно норвежский король Магнус, при котором был кодифицирован общий закон страны Ландслов, вошел в историю с прозвищем Исправитель Законов.

Во всех Скандинавских странах областные законы писались на родном языке, лишь некоторые их термины заимствовались из латыни, особенно по мере проникновения в Скандинавию канонического права — проникновения достаточно позднего, следовавшего в регионе за христианизацией и устроением церкви. Областные кодексы продолжали действовать в ландах еще долго после появления общих земских законодательств, впрочем, также составленных на родных языках.

Областные законы, особенно в их ранних редакциях, дают представление о тех юридических проблемах, которые решались обычным правом: вопросы собственности и форм ее отчуждения, проблемы семьи и наследования имущества, уголовные преступления и наказания, вергельды, сборы ополчения, выборы и властные полномочия короля, порядки проведения тингов, права и обязанности церкви и церковнослужителей. Главы, касающиеся церкви, в последующие общие земские законы вообще не вошли, в связи с тем, что церковь в XIV в. уже пользовалась собственными установлениями, исходящими из Рима; на местах же продолжали прибегать к главам о церкви областных законов. Но до второй половины XIII в. влияние на законодательство со стороны короны и церкви не было сколько-нибудь значительным. Конечно, саги освещают не все правовые позиции, вошедшие в кодексы, хотя отсутствие там некоторых положений вовсе не означает, что они не рассматривались на тингах в эпоху саг: ведь какие-то установления представлялись авторам кодексов как бы само собой разумеющимися.

Из материалов о формировании верховной королевской власти и Скандинавских государств в эпоху викингов явствует, что законодательная инициатива и правовые порядки, как и надзор за их исполнением, отнюдь не всегда принадлежали высшей власти. Деятельность тинга в процессе прихода королей к власти и затем осуществления этой власти показывает, что политико-законодательные функции продолжали во многом, а формально и целиком, находиться в компетенции народа, возглавляемого местной знатью. Саги свидетельствуют о том, что тинги справлялись с правовыми проблемами и законотворческой деятельностью, отнюдь не всегда прибегая к санкциям высших светских и церковных властей. Другое дело — отношение самой власти к народному суду, но об этом будет сказано ниже.

В сагах тинги фигурируют от случая к случаю, и цельная картина, подобная той, что вырисовывается из законодательства и грамот более позднего времени, возникает редко. Но тем более ценны такие описания саг, такие сюжеты, связанные с тингом, которые вошли в историческую память потомков. Их немало в сагах, где речь идет о собственно Исландии, они имеются в материалах о Норвегии, поскольку история целого ряда ее королей описана в тех же сагах. Некоторые сведения о тингах в Швеции, об отношениях там бондов и королей в эпоху викингов также содержатся как в исландских сагах, так и в «Житии св. Ансгария», и в сочинении Адама Бременского. Но при всех прочих условиях наиболее полные и многочисленные сведения о тингах дают «родовые саги», и практически ни одна из сколько-нибудь пространных саг этого типа не обходится без описания разбирательств на тингах.

Исландия, как известно, не знала государственности до своего включения в состав Норвегии в середине XIII в., хотя короли Норвегии с первых шагов создания исландского общества оказывали на население острова значительное давление. Значение, роль тингов всех степеней на острове в эпоху саг невозможно переоценить, как невозможно переоценить и обширные, хотя и довольно однообразные, сведения о судебных делах на тингах, которые в сагах содержатся. И это тем более важно, что при неизбежном, разнохарактерном и активном воздействии на Исландию со стороны соседних, уже более или менее развившихся в феодальном отношении стран, прежде всего родственной и тесно связанной с ней Норвегии, консервативность исландского общества позволяет все же представить себе народовластие, которое унаследовано там от патриархальных, догосударственных образований. Дополнения, вносимые в эту картину материалы по истории соседних государств, делают ее еще более убедительной, а само явление судебного тинга — широко представленным в традиционном мире Северной Европы.

Следующий далее материал этой части посвящен именно роли тинга как судебного органа, что составляло его повседневность. Каждая из главных правовых областей — лагсаг, лёгов, округов, фюльков — имела свои судебные полномочия, причем решения принимались по серьезным как уголовным, так и гражданским искам. Еще и в XII—XIII вв. правовая деятельность лагсаг была вполне обычной и там решались достаточно крупные дела.

Самой низшей территориально-судебной организацией в Норвегии был тинг местных правомочных жителей. В Трёндалёге, например, было 8 таких тингов. Административные округа-сюслы, которыми впоследствии управляли назначенные должностные лица — сюсламаны, своих тингов не имели. В шведских ландах помимо «третей» (например, в Вэренде, впоследствии вошедшем в Смоланд, было 12 «третей») существовало, как уже говорилось выше, характерное сотенное деление — на херады и хундари, у которых были свои тинги. Но собирались и общинные, местные тинги, где решались сугубо внутренние дела¹. Так же было и в Дании.

В Исландии роль тинга общины играло собрание годорда во главе с годи, которое, видимо, трансформировалось из родового в соседское; иногда в такой годорд входило несколько общин и хуторов. В Восточной четверти, например, было 9 годордов. Институт годорда в Исландии действовал с 930 г., причем в XI—XII вв. отмечается вряд ли возможная ранее практика передачи или продажи годорда другому лицу (см. выше). Вначале годордов было 39, затем 43. В связи с коррумпированностью местных судов, возглавляемых обычно знатными годи, реформой начала XI в. был, как уже говорилось, образован высший законодательный совет Исландии — лагретта, который состоял из всех годи страны. Именно лагретта выбирала теперь всеисландского старейшину — лагмана, буквально «человека права (закона)», правоохранителя и «законоговорителя», который хранил устное право, в случае необходимости возвещал его установление на альтинге и там же утверждал новые обычаи. На своем посту он должен был находиться в течение трех лет, но иногда правил и много сроков подряд². Например, глава всеисландского альтинга Снорри сын Хунбоги был лагманом пять сроков подряд (1156—1170)³.

Альтинг обычно собирался летом и продолжался, как говорилось выше, в течение двух недель. Весенние и осенние тинги — главные тинги четвертей — собирались весной (в мае) и осенью, через 14 дней после альтинга⁴. Главный тинг собирался у Мыса Тингов⁵, к этому месту примыкали Синие Леса⁶.

Мыс Тингов — название, довольно характерное для мест, избираемых для проведения и традиционных местных тингов, например тинга на Мысе Тора, у западного побережья («Сага о Гуннлауге Змеином Языке», гл. V). Этот тинг был учрежден одним из первопоселенцев Торольвом Бородачом, сыном Торстейна Трескожора. Одним из его потомков был известный Сенорри Годи (см. «Сагу о людях с Песчаного Берега» и «Сагу о Гисли»)⁷. Главным местом альтинга был Холм Тинга, или Скала Закона, служившая как бы трибуной тинга, на которую следовало подниматься выступавшим⁸. Это место идентифицировано археологами: небольшая долина на мысе, ограниченная с одной стороны морем, а с других — скалами и лесом. Холм Тинга представлял собой группу камней, непосредственно примыкавших к скалам, и выступавшие, поднимаясь на эти камни, становились, как полагают некоторые археологи, лицом к скалам, так что их речи отражались громким эхом.

Отношение к месту проведения тингов, как и к тингу вообще, было серьезным. Люди приезжали туда загодя, ставили вокруг палатки или использовали земляные домики без крыш, которые служили им годами; в нужное время надо было только закрыть крышу и стены коврами или драпировочными тканями. Со временем, когда социальные различия между простыми бондами и знатью углубились, хёвдинги и вообще знатные господа подчас позволяли себе не соблюдать правила размещения своих палаток. Так, Снорри, один из героев «Саги об исландцах», готовясь к тяжбе на тинге, поставил свою палатку выше Скалы Закона⁹.

Без оружия на тинг обычно не выезжали¹⁰. Но Поле Тинга было «местом мира», там действовал «закон мира»: на тинг полагалось являться без оружия или с так называемой «завязкой на ножнах» — символом бездействующего оружия, которое во время тинга обнажать не полагалось; копья ставили у стен палатки¹¹. Впрочем, это правило нередко нарушалось, возникали всякие схватки и стычки, начиная с того, что приехавшие раньше, угрожая оружием, не пускали на тинг представителей противной стороны. Судебные и прочие дела на тинге вообще привлекали множество народа¹², который вел себя по-разному. Поле Тинга не раз осквернялось возникшей там стычкой, пролитой кровью. Тогда его переносили на другое место, поблизости. «Осквернение» места тинга сурово наказывалось: так, виновный в преднамеренном убийстве на Поле Тинга объявлялся «вне закона»¹³.

Заинтересованные в судебном решении люди обычно старались приехать на тинг с большим числом «сопровождающих» — родичей, домочадцев, клиентов, друзей, а знать — и еще и дружинников. Снорри Годи (речь о его деле пойдет ниже) однажды привозил на тинг якобы 400 человек¹⁴. Бывали «свиты» и более многочисленные, хотя не исключено, что подобные цифры являлись следствием увлечения составителя саги.

В сагах еще упоминается особый круг на Поле Тинга, где в языческие времена осужденных к этому людей приносили в жертву богам. В этом круге стоял камень Тора, о который жертве разбивали голову¹⁵.

При судебных разбирательствах обычно руководствовались древним обычным правом. По древнегерманским обычаям участники тинга еще и в XII в. выражали свое согласие с решением дела как можно более громкими криками и потрясая оружием¹⁶. Если решение суда не нравилось, проигравшая сторона частенько начинала бесчинствовать¹⁷.

Снорри Стурулсон в «Саге об Олаве Святом» сообщает очень интересные сведения по поводу тингов в Швеции (гл. LXXVII—XXIX). Он пишет, что в каждой области Швеции был свой тинг и свои законы. На тинге предводительствовал лагман, его больше всего слушались бонды, «ибо то, что он возвестит на тинге, становится законом» (курсив мой. — А.С.).

Стоит обратить особое внимание на последнюю фразу, поскольку она исчерпывающе показывает, каким образом, с помощью каких действий местный обычай может стать или не стать обычным законом, т. е. частью неписаного, но фиксированного обычного права. Уже говорилось выше о том, что обычное право — это совокупность законодательных установлений, обязательных для исполнения, но только существующих в вербальной форме. И запись законов, создание письменного кодекса отнюдь не является, как казалось бы, первой ступенью процесса превращения обычного права в «нерушимый» закон, положения которого «не вырубишь топором». Как выясняется, еще до этого правовые нормы должны обязательно преодолеть важный барьер, отделяющий некие местные обычаи, порядки, оценки от тех установлений, которые вошли в обычное право в качестве законов ланда и, следовательно, обязательных для исполнения всеми его жителями¹⁸. Очевидно, что основой письменных кодексов становился не набор разрозненных обычаев, а совокупность обычных законов, обычное устное законодательство, пусть и не всегда систематизированное.

Один из конкретных актов введения нового установления в обычное право был результатом невероятной потасовки, которая случилась из-за того, что некоторые люди повадились справлять малую нужду на Поле Тинга, тем самым оскверняя его и причиняя неудобство присутствующим. В результате тингу пришлось принять особое решение, в котором для нуждающихся выделялись особые места вне Поля, но и не слишком далеко от него. Это решение лагман объявил в качестве закона, и так оно вошло в обычное право¹⁹. Данный инцидент интересен как раз тем, что раскрывает порядок введения некоего прецедента в систему обычного права.

Говоря о праве и законе, следует иметь в виду тогдашние различия между понятиями закон и право. Закон — лаг, лёг, лов, букв. «уложение», «[то, что] уложено», но, возможно, и от лат. lex, «закон». Кроме того, этот термин зачастую обозначал и судебный округ, а позднее он стал входить в названия письменных кодексов: Ландслов, Упландслаг и т. д. А право — это рэтт, рэттир (ratt, rattir), как бы «правильное право», «справедливый закон» (ср. в законах Магнуса Хаконарссона), принятый [всеми] обычай, то, что истинно, справедливо, подлинно, не поддельно²⁰. В областных законах слово «рэтт» входит в такие словосочетания, как право бондов, право (права) короля, право собственности или наследования и т. д. Термины лаг (закон о...) и рэтт (право на...), впрочем, нередко совмещались или путались даже в кодексах, например, в законах Фростатинга (II:1).

Что касается управления главными тингами, то эти функции, как уже говорилось, выполняли выборные лагманы. Эта должность была необыкновенно уважаема в эпоху викингов, о чем, в частности, упоминается в «Саге об Олаве Святом» (гл. XCIV) и мн. др. Но такая или сходная с ней по функциям выборная должность — яркая деталь наследия родо-племенного строя была, конечно, значительно старше эпохи викингов и саг. Лагман избирался, как упоминалось выше, на три года, и он же, возможно, председательствовал на местном совете знатных²¹. Он мог неоднократно переизбираться, так что некоторые лагманы оставались на этом посту многие годы. Лагман должен был назубок знать обычное право своего ланда, а также его сотен и четвертей и все правовые нововведения, которые были приняты на памяти данного поколения или запечатлелись в его исторической памяти; по мере необходимости он возвещал их на тинге. Согласно последовавшему письменному праву, лагманы все еще были обязаны «произносить» и разъяснять законы: ведь не все имели доступ к кодексу и вообще умели читать. Они же выносили судебные решения и должны были мотивировать их. Судя по ритмике правовых формул, известных по сагам, эти формулы, возможно, как бы выпевались или, во всяком случае, скандировались (см. ниже).

Нередко лагманы были создателями новых законов и инициаторами исправления старых. И вообще, эти весьма образованные и сведущие люди долго пользовались непререкаемым авторитетом. Во всяком случае, во время кодификации обычного права областей в XII — первой половине XIV в. почти всю работу возглавляли и/или непосредственно проводили лагманы, чем можно объяснить определенную консервативность многих областных законов, их ориентированность на обычаи, подчас весьма архаичные. Это обнаруживается при сравнении их с практикой, отраженной, например, в дипломах. Почти во всех кодексах подчеркивается (об этом уже говорилось выше), что речь идет отнюдь не о каком-то новаторстве, но, традиционно формулируя, о «старом добром обычае», установленном «умнейшими людьми древности». И что интересно, многие, недавно появившиеся установления, как обнаруживается при их сравнении с дипломами, в кодексы не вошли, хотя, будучи новыми, они не являлись общеизвестными. Правовые расхождения можно проследить как при переходах от повседневных обычаев к устному обычному праву, так и затем — от последнего к записи обычного права. Доказательство тому можно обнаружить, например, в материалах о наследовании или касающихся супружеских обязанностей, конкубината и развода.

Лагман избирался бондами на тингах из числа знатных людей и мог быть на тинге же и смещен. То, что лагманы, «законоговоритель!», относились к родовой знати, в эпоху викингов было обычным явлением (см. хотя бы «Сагу о Гуннлауге Змеином Языке»)²² и, видимо, не новым. В Швеции Старший Вестгёталаг (старший извод этого областного закона, 1220) составлял и редактировал лагман ланда Эскиль Магнуссон (ум. 1227), старший брат регента и основателя династии Биргерсссонов-Фолькунгов ярла Биргера. Интересно, что в 1219 г. западногётские земли посетил Снорри Стурулсон, что, возможно, подвигло Эскиля на составление первого областного кодекса Вестергётланда. И только упландский областной закон, в отличие от всех остальных, хотя и был составлен местным лагманом (отцом св. Биргитты), но прошел и редактуру короля. Известно также, что знаменитый Снорри дважды был законоговорителем (1215—1218 и 1227—1231).

Из саг совершенно ясно, что лагман представлял собой выдающуюся фигуру скандинавского общества того времени. В Швеции при объезде страны конунгом, ярлом или епископом лагман «им отвечает от имени бондов, и бонды поддерживают его. И даже самые могущественные лица не рисковали являться на тинг (видимо, на «чужой». — А.С.) без согласия не только [местных] бондов, но и лагмана». Если же местные законы различались между собой, следовало «придерживаться Упсальского закона», — закона области Упланд, главной у свеев, а позднее в Швеции вообще. И все лагманы должны подчиняться лагману Тиундаланда («Десять ландов», часть Упланда. — А.С.). Такими же знатоками закона и знатными, могущественными людьми были лагманы Норвегии, Дании, Исландии²³.

Некоторые состоятельные и знатные бонды также хорошо знали законы и при случае могли дать нуждающимся в решении своего дела на тинге важный совет. Таким «законником» был мудрый и справедливый Ньяль, который многим помогал своими юридическими советами²⁴. Нередко в характеристике какого-либо персонажа саги подчеркивается, что он «был человеком умным и хорошо знал законы». Возможно, в знатных семьях детей специально обучали законам, разъясняли и толковали их, и это было частью воспитания и образования будущих видных граждан. Из числа таких «законников» в сложных случаях обычно выбирали ходатая по судебным делам, что-то вроде адвоката, поверенного или посредника, который и докладывал на тинге. Роль посредника была особенно важной, если требовалось решить дело миром. Если противники намеревались договориться вне суда, они могли пригласить авторитетного посредника, но ему требовалось предоставить гарантии безопасности при личной встрече (если она оказывалась необходимой)²⁵. Такой посредник мог привлекаться затем и к судебной процедуре в качестве, например, третейского судьи.

Лагманы нередко происходили из одной знатной семьи ланда. Такие факты содержатся в хронике «Лагманы вестгётов», из которой следует, что зачастую сыновья становились лагманами после отцов в течение нескольких поколений. Такой порядок существовал и до областных кодексов, в эпоху викингов. При всех условиях отношение к лагманам в сагах более чем почтительное, и сага никогда не забывает упомянуть, что тот или иной человек — лагман или сын (дочь, брат и т. д.) лагмана. Сведений об оплате должности лагмана в сагах я не нашла, хотя не исключено, что он пользовался какими-то привилегиями или получал некое возмещение за свои знания и труд, например часть судебных штрафов. Впрочем, сама по себе эта должность придавала ее носителю настолько большой вес в обществе, что он был важнее оплаты.

Что касается «ходатаев» — докладчиков по судебным делам, то они получали награду от тех, кто их уполномочивал выступать от своего имени.

Судя по шведским материалам, во главе дробных правовых подразделений областей стояли выборные старейшины, они же — судьи, число которых определялось числом сотен «третей» и т. д. Скорее всего, это были представители влиятельных родов, живущих на территории этой сотни, «трети», «четвертушки» или «восьмушки». Саги определенно свидетельствуют, что судьи «сотен» и «четвертей» в Норвегии и Исландии также выбирались из местной знати — хёвдингов. Они считались главами своего судебного округа, но сведениями об их должностной оплате я также не располагаю. Впрочем, если оплаты не было, должности судей, не говоря уже о посте лагмана, тем более неизбежно попадали в руки местной элиты, располагающей возможностями для активной публичной деятельности. На низших же ступенях такие должности доставались состоятельной верхушке бондов, поскольку остальные простолюдины чаще всего не обладали необходимым временем и весом для исполнения этих функций в разросшемся обществе.

«Сага о сыновьях Дроплауг» весьма выразительно рассказывает о взяточничестве и подкупе судей на уровне годорда. Получение взяток судьями считалось тяжким преступлением. Один такой взяточник и покровитель взяточников был отрешен от должности годи, и все решения по тяжбам, принятые в период его власти, были объявлены недействительными. Ему были поставлены в вину также некомпетентность, плохое знание законов и несолидность поведения, за что он получил прозвище Шут²⁶. При законоговорителе Скарби сыне Тородда (1004—1030) были отменены «подарки» [судьям!] и учрежден, как уже говорилось, «пятый суд» (лагретта) из шести мудрейших людей, своего рода верховный третейский суд Исландии (с 1004 г.). Из таких фактов следует, что подарки судьям и влиятельным в этой области людям, всякого рода подношения им были в практике того времени. Иначе говоря, судебные должности могли при известных условиях стать доходными. «Многие хёвдинги при Скарби были изнаны из страны», возможно за злоупотребление властью²⁷.

Однако, согласно шведскому Младшему Вестгёталагу, еще в конце XIII в. закон строжайшим образом запрещал лагманам, херадсхёвдингам (главам сотен), как и другим должностным лицам, брать взятки²⁸, из чего непреложно следует, что практика взяточничества в судах продолжалась.

Нельзя не отметить, что при всем авторитете лагмана местный правитель нередко принуждал суд принимать угодное ему решение. «Сага о Греттире», описывающая события второй половины X в., но записанная в XIV в., повествует о лютой вражде между Греттиром и местным ярлом Свейном (гл. XXIV). Люди Свейна напали на людей Греттира, но были побеждены и убиты. Свейн собрал тинг, требуя осудить Греттира на изгнание. Греттир сумел доказать, что не он был инициатором стычки; к тому же за него заступились его брат Торстейн Дромунд и уважаемый Торфинн, которые «созвали всех своих шуринов и свояков и друзей и пошли всем скопом на тинг». И все же суд приговорил Греттира к изгнанию, так что ему пришлось уехать из страны с первым же кораблем. И хотя перед этим местная знать уже готова была выступить против ярла, недовольная его самоуправством, тому удалось и на этот раз как-то вывернуться.

Примечания

1. Ср.: Сага о Святом Олаве. Гл. LXXVII.

2. ИС I. С. 59, 521.

3. Сага об исландцах. С. 68, прим. 14.

4. ИС I. С. 408; ИС II:1. С. 70.

5. ИС II:1. С. 44.

6. КИ. С. 548 (Прядь о Пивном Капюшоне).

7. См. также: ИС I. С. 615, прим. 9; КИ. Прим. 23 к «Саге о Гисли».

8. Сага об исландцах. Гл. 64. С. 152.

9. Там же. С. 106.

10. ИС I. С. 174.

11. Сага об исландцах. Гл. 75. 1229 г.

12. ИС II:2. С. 75.

13. ИС I. С. 150, 172.

14. ИС II:2. С. 110.

15. Там же. С. 301, прим. 250. Кажется, археологами этот круг и камень пока не обнаружены.

16. Сага о Сверрире. Гл. 16.

17. ИС I. С. 172. См также вису Эгиля на с. 174.

18. Ср.: КЗ. С. 68.

19. ИС II:2. С. 135.

20. Интересно, что позднее термином ретта, реда было принято обозначать настоящие, не фальшивые деньги (например, reda pengar) и другие товары или предметы.

21. Ср.: YvgL. 15:10.

22. ИС I. С. 23, 28.

23. Там же. С. 170, 173.

24. ИС I. С. 477. См. также: С. 475, 485 и др.

25. Сага об исландцах. Гл. 115, 116 и др.

26. ИС II:1. С. 29, 372.

27. ИСИЭ. С. 247. Ср.: Сага о Ньяле. Гл. LVII.

28. YvgL. Add. 1.