Рождение и смерть младенцев

Рождение детей не планировалось, оно было естественным результатом интимных отношений супругов или мужчины и женщины, не состоящих в законном браке. Непосредственно о рождении ребенка в той или иной семье говорится уже в «Саге об исландцах», т. е. в XIII в., но и то только тогда, когда речь идет о примечательных персонажах. В сагах же от эпохи викингов такие сведения уникальны. Иначе говоря, столь жизненно значимое для каждой семьи событие, как рождение ребенка, сагами обычно обходится. Несомненно, что скандинавы, подобно всем людям того времени, умели избегать нежелательной беременности и пользовались этим умением, особенно во времена, предшествовавшие полной победе христианства, когда предотвращение и искусственное прерывание беременности стали считаться смертным грехом. Но, как и во всей средневековой Европе, детей обычно рождалось столько, сколько «получалось», но, несомненно, больше, чем доживало до взрослого и даже подросткового возраста.

Прямые сведения в сагах о смерти младенцев, как и о самих младенцах, мне практически не встречались. Другое дело, когда речь идет о подростке: его смерть семья переживала. Одно из немногих указаний на детскую смертность содержится в «Саге об Эйрике Рыжем» (гл. IV), где говорится, что у некоей девушки «было девять сестер, но в живых осталась лишь одна». В областных законах о смерти маленького ребенка говорится как об обыденном явлении — в связи с обязанностью священника позаботиться о крещении слабого или умирающего младенца¹. Смерть маленьких детей была рядовым фактом, с ней покорно смирялись, как с велением судьбы, а с введением христианства следовали известному принципу: «Бог дал — Бог взял». Некоторые историки считают, что вообще в эпоху Средневековья в Европе выживала лишь половина рожденных детей. Судя по сагам, возможно, что и того меньше.

Ничего не говорят саги и об обстановке, в которой происходили роды, и мало — о ритуалах сопровождавших рождение ребенка. Судя по разным, но уже более поздним источникам, женщина обычно рожала на соломе, ей помогали родственницы и служанки. Применялось и высоко ценилось искусство родовспоможения: например, в «Песни о Риге» (ст. 43) умение помогать при родах приписывается королю, наряду с другими волшебными свойствами: умением, например, усмирить море или пониманием языка птиц. Но родовспоможение, скорее всего, было в основном направлено на спасение жизни женщины.

Родившегося ребенка отец должен был взять на руки. Тем самым ребенок, во-первых, признавался законнорожденным, во-вторых, включался в семью и в отцовский род. Когда роженица поправлялась после перенесенных страданий, ей требовалось «очищение». В христианские времена это было «введение в храм» — очистительная процедура, упоминаемая в областных законах Швеции в связи с обязанностью роженицы принести с собой свечи. Существовал ли обычай «очищения» роженицы до того времени — не ясно.

Разумеется, высокая детская смертность, вообще характерная для той эпохи, была следствием как общих тяжелых условий жизни, так и собственно демографических факторов, особенно голодовок, эпидемий, детских и общих заболеваний, плохих санитарных условий и ошибок повитух. Свою роль, вероятно, играли неправильный уход, пренебрежение или малое внимание к выхаживанию младенцев, особенно девочек. Отношение к маленьким детям, требующим постоянного внимания, строилось, скорее всего, по «остаточному принципу», так как в сложных домовых коллективах у каждого насельника, в том числе матери младенца, было множество повседневных обязанностей. Люди относились к малым детям, особенно к новорожденным, без снисхождения и умиления.

Судя но подробным замечаниям о должном внимании матерей к грудным младенцам и малолетним детям, которые внесены в Гуталаг, записанный в самом начале XIII в., матери могли «заспать», уронить или покалечить своих крошечных детей, особенно во время многолюдных застолий, сопровождавшихся обильными возлияниями хмельных напитков². Это предписание, кстати, свидетельствует о том, что совсем малые дети обычно спали с матерью. В числе предметов домашнего обихода, скудной тогда обстановки жилищ, которые изредка и походя упоминаются в сагах, мне никогда не встречались детские постели и даже игрушки, хотя последние иногда попадаются археологам. Впрочем, в элитарных семьях существовал институт нянек, об одной из них, пользующейся большой привязанностью со стороны ее питомца, свидетельствует «Сага об Эгиле». Не встречались мне упоминания о том, что малышом занимался отец, так что, скорее всего, уход за совсем маленькими детьми целиком возлагался на мать и вообще женщин дома.

Свою роль в гибели малолетних детей играли некоторые обычаи, порожденные, несомненно, тяготами борьбы за существование. То, что некоторые обряды, да и само сознание язычников сложились под влиянием этой борьбы, видно совершенно ясно. Дело в том, что в языческие времена не считалось преступлением, если новорожденных детей «выносили», т. е. бросали на произвол судьбы. Преступлением было только прямое убийство. Между тем, «вынося» живого ребенка, его оставляли в каком-нибудь пустынном месте, где шансы на его спасение случайным путником практически исключались, т. е. в сущности это было заведомое убийство. Не полагалось выбрасывать ребенка, получившего имя, поскольку он уже считался членом рода; соответственно, в христианские времена крещеный ребенок имел преимущество перед некрещеным. В 1000 г. «вынесение» детей было особо оговорено и запрещено на исландском альтинге, который ввел на острове христианство. Однако еще в XII в. этот обычай как действующий упоминают областные законы Норвегии (Гулатинг и Боргартинг). Судя по «Законам Гулатинга», разрешалось бросать детей слабых или имевших какой-либо существенный дефект сложения — врожденный, полученный в процессе рождения или вскоре после него. Такого ребенка положено было показать священнослужителю, который решал судьбу младенца в зависимости от того, насколько тот был покалечен³. Скорее всего, это правило действовало гораздо раньше, когда судьбу такого новорожденного решал жрец.

Среди причин подобного обращения с новорожденными были, конечно, и экономические. Так, в сагах говорится, что подобным образом поступали «люди бедные и имевшие большую семью». Смертный приговор новорожденным детям выносился время от времени и в состоятельных семьях, на что могли быть свои соображения, существенные по мнению персонажей саг. Вероятно, в каких-то случаях бросали незаконнорожденных детей, прежде всего рожденных наложницами, чтобы освободиться от последствий «греха» и от претендентов на наследство. Но могли быть и другие причины.

Об одном случае (когда он, к счастью для участников, не привел к гибели младенца) подробно говорится в «Саге о Гуннлауге Змеином Языке» (гл. III). Ребенку, который должен был появиться в состоятельном, вполне благополучном доме, еще до рождения была предсказана несчастливая судьба, что, по поверьям, могло пагубно сказаться на судьбе всей семьи. Уезжая на тинг, будущий отец, хозяин хутора Торстейн, обратился к своей жене Йофрид с такими словами: «Ты должна скоро родить. Если это будет девочка, то надо ее бросить, если же это будет мальчик, то мы его воспитаем». Далее составитель саги поясняет: «Когда Исландия была совсем языческой, существовал такой обычай, что люди, которые были бедны и имели большую семью, уносили своих новорожденных детей в пустынное место и оставляли там. Однако и тогда считалось, что это нехорошо». Йофрид пыталась устыдить мужа: ведь он богат, а отдает такое распоряжение. Но муж был непреклонен: «Ты знаешь мой нрав. Плохо будет, если мое распоряжение не будет выполнено». Все же когда у нее родилась прелестная девочка, Йофрид, заплатив большие деньги своему пастуху за молчание, переправила с его помощью свою дочь в другую область, где ее отдали на воспитание арендатору богатой женщины⁴. Мы еще встретимся и с этой девочкой, и с ее отцом.

Рассказывается и другой случай («Сага о Хёрде и островитянах», гл. VIII). Молодая женщина Сигню умерла родами, и ее родной брат Торви пребывал в крайнем расстройстве. Скорбя по сестре и не очень-то симпатизируя ее мужу, Торви «задумал бросить ребенка». Он велел Сигурду, своему приемному сыну, взять родившуюся девочку, отнести к Реке Долины Дымов и там утопить. Сигурд ответил ему, «что это было бы очень дурным делом», тем более что девочку уже успели окропить водой и дать ей имя. А «умерщвлять ребенка, уже окропленного водой, считалось тогда убийством». Конечно, Сигурд «не посмел прекословить Торви», но всё же в результате сироту отдали на воспитание служанке, ничего ей не платя, т. е. не беря на себя никаких обязательств в отношении будущего девочки⁵.

Приходится отметить, что этот жестокий обычай сохранялся у северных германцев и в первые века христианства, несмотря на то что церковь усиленно с ним боролась, о чем свидетельствуют главы о церкви областных законов. Примечательно также, что почти все случаи «вынесения» детей, упомянутые в сагах, касаются именно девочек. Хотя изучение супружеских отношений у древних скандинавов обнаруживает большое влияние женщин и наличие у них известных прав, они все же находились в приниженном положении по сравнению с мужчинами уже с момента своего рождения. А в бедных семьях девочка была «лишним ртом», к тому же родителям предстояли траты на приданое...

Примечания

1. Сванидзе, 2008/б.

2. Гуталаг. Гл. 2 (О детях) и, отчасти, гл. 18.

3. Pentikainen. P. 354. Автор не поясняет, о каких священнослужителях идет речь: языческих или христианских (христианские пастыри в Скандинавии того времени были весьма снисходительны к местным обычаям. См. гл. IV).

4. ИС I. С. 25—26.

5. ИСИЭ. С. 453.