Норвежская революция 1814 г.

В событиях 1814 г. в Норвегии в полной мере отразилась общеевропейская ситуация на завершающей стадии наполеоновских войн: Европа стояла на перепутье между закатом идей Великой французской революции и подъемом реакции и консерватизма, а великие державы были полны решимости установить в этой новой Европе мир и порядок по собственному усмотрению. За этот год Норвегия прошла путь от составной части Датско-норвежской двуединой монархии к восьмимесячному периоду, когда ее с полным основанием можно было назвать суверенным и независимым государством, а затем стала частью Соединенных королевств Норвегии и Швеции, но уже с собственной либерально-демократической конституцией.

Фундаментальным господствующим принципом международного порядка того времени был принцип нерушимости договоров — особенно таких договоров, которые получили одобрение великих держав. Кильский договор, по которому король Дании уступал Норвегию королю Швеции, был не только одобрен, но и предопределен великими державами. Таким образом, выступление против этого договора, казалось бы, должно было быть заранее обречено на неудачу. Но, с другой стороны, еще одним священным принципом традиционного порядка была легитимность государей и правителей. И этот принцип действовал в пользу датского королевского дома, а не французского выскочки — маршала Жана Батиста Бернадота, главного творца Кильского договора, который к тому же, в качестве кронпринца Карла Юхана, должен был взойти на шведский престол. В любом случае, если Карл Юхан ожидал, что Норвегия спокойно перейдет под суверенитет короля Швеции, то развитие событий в скором времени продемонстрировало, что он ошибался.

Кильский договор положил начало политическому процессу, в рамках которого можно выделить три разные линии поведения. Первая из них была связана с попыткой восстановления датско-норвежской унии, хотя и в новой форме. Вторая линия была направлена на принятие союза с Швецией, но в виде персональной унии на основе полной автономии Норвегии. Целью сторонников третьей линии была полная независимость Норвежского королевства. Впрочем, первые две политические линии открыто не проявлялись. Таким образом оказывалось, что все стороны провозглашали своей целью борьбу за независимость. Главным действующим лицом процесса был прежде всего датский наследный принц Кристиан Фредерик, двоюродный брат короля, годом ранее назначенный наместником Норвегии. Датский король, должно быть, вначале надеялся, что присутствие принца в Норвегии поможет удержать ее в составе датско-норвежской унии. Но в новой ситуации, созданной Кильским договором, Кристиан Фредерик вскоре понял, что если он не встанет в авангарде движения за независимость, то полностью утратит возможность влиять на ход событий. Была ли у него тайная программа, направленная в конечном счете на воссоединение с Данией, и если да, то в какой степени и как долго он ее придерживался — этот вопрос остается предметом спора среди историков. Но, по крайней мере внешне, он активно и с немалым энтузиазмом боролся задело норвежской независимости.

В политической сфере ближайшие планы принца заключались просто в том, чтобы занять пустующий норвежский трон по праву наследования в качестве принца Датско-норвежского королевства. Затем его восшествие на престол должна будет подтвердить всенародная присяга на верность новому монарху. В конце концов ведь его целью было восстание, а не революция. Возглавить народ, поднявшийся на борьбу против несправедливого договора, с его точки зрения не являлось несовместимым с традиционной консервативной идеологией, основанной на неотъемлемости наследственных прав государей. Эта в основном консервативная фаза норвежского восстания, однако, продолжалась недолго. Вскоре принц уяснил себе, что если лозунг норвежской независимости пользуется широкой поддержкой, то идея простого продолжения режима абсолютной монархии поддержки не имеет. В середине февраля, на совещании принца Кристиана Фредерика с 21 представителем норвежской элиты, последние сообщили ему, что готовы поддержать его политику, направленную на обретение независимости, но необходимо будет созвать Государственное (или учредительное) собрание для разработки конституции королевства. Принц не только согласился на это: в прокламации, выпущенной после совещания, он внезапно объявил себя приверженцем принципа народного суверенитета: «Норвежский народ, освобожденный от своей присяги королю Фредерику VI и тем самым вновь обретший полное право, принадлежащее любому свободному и независимому народу, самому определять характер своего правительства», будет отныне обеспечивать и защищать свою независимость. Таким образом, норвежское восстание вступило в революционную стадию.

То, что принц не оказал ни малейшего сопротивления революционному повороту событий, удивительно только на первый взгляд. На самом деле у него просто не было выбора. Без помощи буржуазной элиты, собравшейся на совещание, принц никак не мог обойтись в кампании за независимость Норвегии. Сколько бы потом в XIX в. историки-националисты ни утверждали обратное, в описываемое нами время у большинства народа идея независимости не вызывала особого энтузиазма. Их возмущение против короля было связано прежде всего с лишениями и голодом, которые принесла Норвегии его военная политика. А значит, их самыми страстными желаниями были мир и возвращение к «нормальному» порядку вещей. Принц и национальная элита должны были убедить народ, что независимость и менее автократичная форма правления представляли собой лучший путь к достижению этих целей. Более того, некоторые представители элиты испытывали сомнения относительно преимуществ суверенной независимости. Их сплачивало стремление создать либеральную, конституционную монархию, при которой их собственные интересы — которые они отождествляли с интересами страны — могли бы быть обеспечены наилучшим образом. И неважно, какой национальности будет король.

Всю эту зиму совместно с Кристианом Фредериком действовали выразители интересов элиты норвежских предпринимателей и высокопоставленных государственных чиновников во главе с такими видными деятелями, как граф Ведель-Ярлсберг и богатый торговец Карстен Анкер. Какое-то время целью графа Веделя была уния с Швецией на основе полного равноправия обоих королевств. По сути эта позиция основывалась на трезвом, в духе «политического реализма», анализе положения Норвегии. Карстен Анкер, тесно связанный с Англией, надеялся на достижение статуса полной независимости, возможно, сопровождающегося какими-то «особыми отношениями» с Великобританией. Значение Англии было решающим по крайней мере в двух аспектах: как главного покупателя товаров норвежского экспорта, особенно леса, и как крупнейшей военно-морской державы, от чьей благосклонности зависели морская торговля и судоходство Норвегии — как это продемонстрировали лишения и нищета, вызванные английской блокадой Норвегии в 1807—09 и 1813—14 гг. К тому же все сторонники норвежской независимости рассматривали Великобританию как единственную из крупнейших держав, у которой ярко выраженное стремление свободолюбивого народа к независимости могло вызвать какое-то сочувствие.

Пока же Кристиан Фредерик, граф Ведель и Карстен Анкер со всеми их сторонниками могли сохранять единство ради обшей цели — максимального уровня независимости и самоопределения для Норвегии. Эту цель народ поддерживал с энтузиазмом, граничившим с эйфорией. Главным средством ее достижения должно было послужить Государственное собрание, призванное дать Норвежскому королевству собственную конституцию. Пока же норвежская армия будет призвана защитить страну или хотя бы сыграть роль сдерживающего фактора перед лицом попыток Карла Юхана навязать свою волю норвежскому народу. Когда конституция станет свершившимся фактом, норвежцам будет легче отстаивать право страны на самоуправление, невзирая на капризы нынешних и будущих королей-самодержцев. В качестве первого шага по мобилизации народа в поддержку независимости и создания конституции прихожан по всей стране попросили собраться в церквах 11 марта на торжественный молебен. После молитв всех взрослых мужчин попросили принести торжественную присягу, что они будут «защищать независимость Норвегии и готовы отдать свою жизнь и кровь ради любимого отечества». Затем прихожане приступили к назначению выборщиков для избрания делегатов Государственного собрания. Тем временем принц не жалел усилий, пытаясь убедить великие державы в правоте норвежского дела. Эта политическая кампания имела две четкие цели: во-первых, продемонстрировать, что речь действительно идет о реальном народном движении в Норвегии, а не об эгоистических интригах датского принца; во-вторых, уговорить их отказаться от поддержки Карла Юхана. До сих пор помощь Карла Юхана и его шведской армии имела жизненно важное значение в войне против Наполеона. Однако теперь, когда корсиканец отступал на всех фронтах, а Карл Юхан, судя по всему, повысил уровень своих устремлений и вознамерился ни больше ни меньше как заменить Наполеона на французском троне, великие державы, возможно, могли бы счесть, что настало время пересмотреть свою оценку.

Первые результаты этой кампании давали мало оснований для оптимизма. В знак признания ключевого значения позиции Великобритании в Лондон была отправлена официальная делегация, чтобы продолжить работу, которую уже начал Карстен Анкер. Целью этой миссии было побудить английское правительство должным образом оценить события в Норвегии и неуклонную волю народа к независимости. Задача оказалась трудновыполнимой. Двадцать пятого марта при беседе Карстена Анкера с британским премьер-министром лордом Ливерпулем последний в самых недвусмысленных выражениях дал понять норвежцам: максимум, на что они могут рассчитывать, — это помощь Англии в обеспечении наилучших возможных условий унии с Швецией — и то при условии, что Кристиан Фредерик покинет Норвегию. Естественно, английское правительство рассматривало всю ситуацию под углом зрения собственных долгосрочных интересов в Северо-Восточной Европе. Важной целью политики в регионе являлось сохранение свободного доступа к Балтике, и для этого наилучшим вариантом представлялось региональное равновесие сил, при котором ни одна из держав не имеет гегемонии. Воссоединение Норвегии с Данией привело бы к установлению контроля одной державы над обеими сторонами путей в Балтийское море. Такой поворот дела необходимо было предотвратить. Появление на Скандинавском полуострове двух независимых, но слабых государств приводило бы к включению региона в сферу влияния России. А значит, наилучшей из альтернатив являлась норвежско-шведская уния, но уния слабая, с далеко идущими правами автономии для Норвегии, чтобы Швеция не стала слишком сильной.

Двадцать седьмого апреля английский министр иностранных дел Р.С. Каслри заявил датскому дипломату, что «Англия, не имея причин быть довольной [шведским] кронпринцем, тем не менее выполнит свои обязательства перед ним». Шведский суверенитет над Норвегией к тому же был неотъемлемой частью более масштабной сделки, в рамках которой Россия уже получила шведскую провинцию Финляндию. Если бы Англия отвергла такую договоренность, это неизбежно привело бы к далеко идущим последствиям для соотношения сил в Северной Европе. И все же в Англии существовало немалое сочувствие делу норвежцев, особенно среди либералов. В начале мая лидер вигов лорд Грей выступил в Палате лордов с трехчасовой речью, красноречиво призывая к приостановке блокады Норвегии, которую правительство вновь ввело 29 апреля в знак уважения к союзникам. Его предложение было отвергнуто обеими палатами парламента, но сила оппозиции стала важным фактором, повлиявшим на дальнейшее изменение политики Англии в норвежском вопросе. Уже 26 марта премьер-министр лорд Ливерпуль дал понять норвежскому посланнику, что в случае отказа от кандидатуры датского принца-регента и признания унии с Швецией в принципе Норвегия может рассчитывать на помощь англичан в обеспечении наилучших условий в рамках этой унии. Однако полная независимость Норвегии пока не могла быть предметом для переговоров. Революции суждено было идти своим чередом, в том числе и путем воплощения права народа «самому определять состав своего правительства».

Государственное собрание открылось 10 апреля и закончило свою работу, уложившись в пять недель. В результате появился документ, с некоторыми поправками действующий и сегодня в качестве Конституции королевства Норвегии. Он установил самую либеральную и демократическую форму правления в Европе того времени. Например, по оценкам исследователей, в соответствии с ним примерно 45% взрослого мужского населения наделялись избирательными правами. Для сравнения: британский электорат после Билля о реформе 1832 г. ограничивался примерно 10 процентами взрослого мужского населения, а в Швеции великие реформы 1866 г. доведут число имеющих право голоса всего лишь до 5%. В остальном конституция провозглашала принцип разделения властей, но предоставила обширные права королю и относительно ограниченную роль — парламенту, получившему название «стортинг» или «Великий тинг»: на древненорвежском языке «тингами» назывались законодательные собрания Эпохи викингов.

Основные дебаты в Собрании шли, естественно, по тем статьям будущей Конституции, где говорилось о форме правления. Однако в течение пяти недель работы Собрания предметом обсуждения прямо или косвенно стал также и вопрос об отношениях Норвегии с другими державами. Собрание вскоре раскололось на составлявшую большинство «партию самостоятельности», чьим наиболее видным представителем стал Кристиан Магнус Фальсен, и оказавшуюся в меньшинстве «партию унии» — группу «патрициев» — крупных землевладельцев и богатых предпринимателей, в основном представлявших города юго-восточного побережья Норвегии — естественным вождем которой был граф Ведель. Унионисты рассматривали Конституцию как хороший фундамент для создания союза Швеции и Норвегии в качестве двух автономных королевств, объединенных общим монархом. Они с недоверием относились к побуждениям Кристиана Фредерика и «партии самостоятельности», подозревая, что их подлинной целью является воссоединение с Данией. «Партия самостоятельности» состояла из государственных и церковных чиновников, военных, а также представителей мощного, обладающего ярко выраженным самосознанием класса свободных крестьян. Его наличие являлось отличительной чертой страны, на которую феодализм не оказал сильного воздействия. Если у некоторых из них возможность воссоединения с Данией и не вызывала отторжения, большинство очевидным образом искренне надеялись и верили, что Норвегия может стать независимым суверенным государством. Как не без резкости выразился один историк: «Партия самостоятельности выступила с открытым забралом против унионистской партии, противопоставив идеалы реализму, а мечту о независимой Норвегии возможностям реализации этой мечты»¹.

За порой яростными инвективами приверженцев «партии самостоятельности» в адрес «унионистов» просматривается глубокое недоверие к скандинавским соседям Норвегии и их стремлениям завоевать ее или хотя бы подчинить — стремлениям, из-за которых Норвегия была втянута в череду войн с Швецией, и только что подверглась лишениям и страдала от самого настоящего голода из-за внешней политики короля, который пренебрег норвежскими интересами. Сепаратистские и даже изоляционистские настроения, порожденные этим недоверием, весьма красноречиво выразил один из делегатов:

«Пасмурно небо над Норвегией, и климат ее суров: мы живем в гиперборейской стране на краю света и по воле природы лишены многих преимуществ, которыми обладают земли с более мягким климатом. Но природа, добрая даже в своей очевидной беспощадности, явно пожелала оставить нам некое возмещение за эту нужду, а потому позаботилась о том, чтобы неблагоприятное в одних отношениях местоположение Норвегии в других отношениях оказалось наиболее благоприятным. Небеса пожелали, чтобы наше Королевство, не имея возможности наслаждаться благами, выпавшими на долю более плодородных и могущественных держав, не разделяла и их несчастий и конфликтов. Здесь мы и должны оставаться по воле небес, подобно бедняку в его уединенной хижине, который терпит нужду во всем, но и довольствуется малым, наслаждаясь жизнью в тишине и покое, не испытывая шумных радостей сильных мира сего, но и не затронутый их заговорами, спорами и заботами. Потому-то природа отрезала нас от континента всепоглощающей пропастью морских глубин и оградила страну частоколом бесчисленных скал.

Но мы нарушили границы, установленные природой, и вступили в противоестественный союз с Королевством, которое смогло лишь втянуть нас в противоестественные войны, вовлечь нас в недоразумения с державами, разногласия с которыми были для нас столь же ненужными и странными, сколь и вредными»².

Если оставить в стороне излишне цветистые обороты, то речь указывает на два «урока истории», которые в будущем станут основой долгосрочных тенденций внешней политики Норвегии: с одной стороны, это изоляционизм, напоминающий высказанное восемнадцатью годами ранее предостережение Джорджа Вашингтона против вовлечения Соединенных Штатов Америки в политику европейских держав, а с другой — необходимость поддержания хороших отношений с Великобританией.

Примечания

1. Knut Mykland, Kampen om Norge, Oslo, 1978 (Norges Historie, vol. 8). C. 386. Мюкланд является и автором идеи о том, что у Кристиана Фредерика существовала «тайная программа» воссоединения Норвегии с Данией.

2. Речь пастора Николая Вергеланна в Государственном собрании. Цитата заимствована из кн. Хенрика Вергеланна (Henrik Wergeland) Norges Konstitutions Historie (новое издание — Oslo, 1914). P. 278.