Европейское сотрудничество без интеграции

Организация европейского экономического сотрудничества (ОЕЭС), служившая с 1948 г. механизмом для осуществления «плана Маршалла» вместе с американской Администрацией экономического сотрудничества (АЭС), являлась межправительственным учреждением, не обладавшим наднациональными полномочиями, способными отпугнуть противников интеграции в Норвегии и других странах. Но давление Соединенных Штатов, требовавших ускоренной либерализации торговли, начиная с создания таможенного союза, получило сильную поддержку со стороны европейских стран—членов ОЕЭС. У Великобритании и скандинавских стран эта идея вызывала одинаково сильную неприязнь, так что Норвегия, Швеция и Дания, поиграв с идеей Скандинавского таможенного союза, вместе с англичанами создали довольно слабую консультативную систему под названием UNISCAN. Показная готовность Норвегии обсуждать идею Скандинавского таможенного союза была не более чем притворством: конкурентное преимущество шведской промышленности по сравнению с значительно менее индустриально развитой Норвегией за годы войны только увеличилось. Норвежские фермеры не имели шансов в конкурентной борьбе с современным и высокоэффективным сельским хозяйством Дании.

Здесь впервые проявился образ действий, который в дальнейшем будет повторяться раз за разом. Сталкиваясь с давлением в пользу усиления интеграции на общеевропейском уровне, Норвегия, как правило, поворачивалась в другом направлении, изображая вновь пробудившийся интерес к скандинавскому сотрудничеству, пока и оно не начинало выглядеть угрожающе. В начале 1950-х гг. Норвегия какое-то время стремилась к превращению НАТО в отправную точку для создания «Атлантического сообщества», надеясь дополнить структуру по обеспечению безопасности с ярко выраженной тенденцией в сторону интеграции, политическим и экономическим сотрудничеством в самой расплывчатой форме. В августе 1950 г., выступая на заседании Совета Европы, председатель комитета стортинга по внешней политике Финн Муэ заявил, что Норвегия

«не намерена создавать трудности на пути региональных соглашений, будь то франко-итальянский союз, франко-германский союз или еще более крупный федеративный союз. Мы только просим, чтобы норвежский народ мог сам решить, желает ли он вступать в такой союз, учитывая к тому же, что все мы являемся членами более значительного и важного сообщества — Атлантического»¹.

В Норвегии и северная, и атлантическая структуры пользовались большей популярностью, чем европейская, хотя и по разным причинам. Сотрудничество северных стран обладало естественным преимуществом географической близости, сильной культурной и языковой общности, и ряд совместных проектов ограниченного масштаба действительно осуществлялся под эгидой Северного совета. Но попытки перейти от практического сотрудничества к схемам, отдававшим интеграцией, как правило, пробуждали к жизни призраки исторического прошлого, вроде притязаний Швеции на лидерство, или опасений Норвегии оказаться в подчинении у бывших партнеров по униям. Притягательность атлантической структуры имела глубокие корни в давней пробританской ориентации Норвегии, подпитывалась интересами торговли и судоходства, подкреплялась опорой на морскую мошь Англии в деле обеспечения безопасности и усиливалась за счет тесных связей, возникших в годы войны. Хотя эти связи в какой-то степени ограничивались «военным поколением», а в качестве гаранта безопасности Норвегии на смену Англии вскоре пришли Соединенные Штаты, пройдет еще много времени, прежде чем прежнюю близость между Англией и Норвегией заменит американо-норвежское партнерство. Процесс, начавшийся в конце 1940-х гг., носил несколько иной характер: связи Норвегии с двумя англосаксонскими державами существовали бок о бок, взаимно подкрепляя друг друга. По сравнению со всем этим «Европа», которая для норвежцев, как и для британцев, означала континентальные страны, по-прежнему оставалась чужой землей — туда приятно было съездить, но не хотелось там жить или слишком тесно связываться с этими странами². Французской культурой очень восхищались, но на расстоянии, и пройдет много лет, пока норвежцы смогут простить Германии вторжение и оккупацию их родины.

Первые «отраслевые» интеграционные меры в Европе, вроде создания Европейского объединения угля и стали, Норвегию не затрагивали. Те, у кого этот процесс вызывал интерес, рассматривали его как позитивные усилия, направленные на установление мира в Европе и обуздание Германии, но этот интерес был чисто абстрактным, поскольку вопрос о членстве Норвегии в создаваемых организациях не возникал. В связи с продолжающимся обсуждением планов региональной интеграции в Европе как в экономике, так и в сферах обороны и безопасности действительно возникала перспектива того, что Норвегия постепенно окажется отброшенной на обочину. Но пока Великобритания разделяла скептицизм норвежцев, это не считалось серьезной угрозой. Примером того, до какой степени норвежцы рассматривали близкие отношения с Англией в качестве противовеса европейским интеграционным схемам, является неудачная попытка привязать Норвегию к объединению в области валютной и монетарной политики, известному под названием стерлинговой зоны. Главным экономическим мотивом Норвегии было обеспечение притока иностранного капитала после того, как «план Маршалла» закончит свое действие. Английский посол в Осло с определенным энтузиазмом подхватил эту идею — он хотел пойти еще дальше, выступив с предложением о присоединении Норвегии в той или иной форме к Британскому Содружеству Наций. Представляется сомнительным, что такое вступление, даже в форме ассоциации, встретило бы достаточно широкую поддержку в Норвегии. Но само английское правительство решило, что эта идея чревата множеством трудноразрешимых практических затруднений — взять хотя бы тот факт, что в Содружестве оказалось бы два монарха! — а Английский банк усмотрел в присоединении Норвегии к стерлинговому блоку лишь увеличение своих обязательств, не дающее никаких или почти никаких преимуществ.

Примечания

1. Stortingsmelding № 5, 1951. P. 24.

2. В норвежском языке, когда речь идет о событиях, происходящих на континенте, зачастую употребляется выражение «nede i Europa» — «там, в Европе». Исследования Алана Хенриксона о «ментальных картах» позволяют предположить, что это может влиять и на отношение к самим событиям. См.: Alan К. Henrikson, «The Geographical «Mental Maps» of American Foreign Policy» Makers «International Political Science Review», 1:4 (1980). P. 495—530.