XIII. Тяжелые дни

В первые дни путешествие шло довольно удачно, если не считать страшного холода, который насквозь пронизывал тепло одетых товарищей. Было 40 градусов холода. Так как сани нельзя было сделать большими (это мешало бы пробираться между льдинами), то провизии захватили с собой не много. Для людей на 100 дней, а для собак недели на две. Когда припасы, заготовленные для собак, кончатся, то, скрепя сердце, Нансен решил убивать постепенно собаку за собакой и давать ее мясо в пишу другим. Он надеялся, что после трех месяцев пути минует северный полюс и достигнет какой нибудь земли, где можно будет добывать пищу, охотясь на медведей, тюленей и моржей; но припасы для собак вышли раньше, чем рассчитывал Нансен, и через девять дней после отъезда нашим путешественникам пришлось убить первую из взятых двадцати восьми собак. Это было очень неприятной обязанностью; убить собаку, которая приносила столько пользы путешественникам, которая так трудилась для них, — не то, что убить дикого зверя. А между тем это необходимо, и путешественникам приходилось раздирать на части несчастное убитое животное, чтобы дать его мясо остальным. Собаки сначала не брали этого мяса, но через несколько времени, отощавши от голоду, поневоле съели его; после же совершенно привыкли к собачьему мясу; так как в продолжение остального пути питались только им.

Как и в Гренландской экспедиции, Нансен захватил с собой спальные мешки из оленьей шкуры, в которых путешественники проводили ночи, стуча зубами от холода.

Скоро окончилось снежное гладкое поле, которым они ехали сначала, и для путешественников наступило тяжелое время. Приходилось перетаскивать на себе сильно нагруженные сани через крутые ледяные горы, встречавшиеся все чаще и чаще. Даже собаки выбились из сил. 31-го Марта стало немного теплее (30 градусов мороза, — что у нас считается страшным морозом), — и как раз в этот день Иогансену пришлось выкупаться. Он ехал через слегка замерзшую трещину и вдруг провалился по пояс. Трещина становилась все больше, — и громадного труда стоило ему выкарабкаться на крепкий лед. С каждым днем путешествие становилось труднее, тем более, что число собак постепенно уменьшалось: их приходилось убивать на пишу другим. 8-го Апреля Нансен с Иогансеном были уже недалеко от полюса, но добраться до него все-таки не удалось. К этому дню собак осталось очень мало, да и оставшиеся еле волокли ноги от усталости, а путь становился совершенно невозможным. Идти вперед теперь — значило идти на верную смерть. 9-го Апреля Нансен решился пуститься в путь, но уже не к Фраму, которого теперь нельзя было бы отыскать, а к земле.

Наступила весна. Чаще начинали встречаться большие трещины во льду; привязанные к саням каяки продырявились, ударяясь по дороге об острые льдины, — и путешественникам волей-неволей приходилось терять время на обход каждой трещины. Нансену хотелось достичь свободного ото льда моря или земли прежде, чем этих трещин сделается очень много.

Кроме трещин, от таявшего льда образовались в бесчисленном множестве полыньи, которые еще больше затрудняли и без того тяжелый путь.

Однажды Нансен услышал в ближайшей полынье какой-то странный шум. Он подошел поближе и увидел огромную страшную голову нарвала¹. Вскоре показалось и целое стадо этих животных Нансен хотел застрелить несколько нарвалов, но не мог этого сделать, так как должен был очень торопиться, а сдирание шкур с нарвалов заняло бы много драгоценного времени.

Не раз наступали снежные бури; палатка путешественников, обложенная снегом и льдом, еле выдерживала бешеные порывы ветра, грозившего сорвать ее и унести. Нансен с Иогансеном забирались в спальные мешки, дрожа от холода. Приходилось проводить так много часов. Чем дальше к югу подвигались путешественники, тем труднее становился путь. Во все стороны перекрещивались полыньи и трещины, лыжи, привязанные к ногам путешественников, проваливались в мокрый, рыхлый снег. Наступал июнь. Путешественникам уже встречались птицы, но земли нигде не было видно. Однажды вечером путешественники остановились перед громадной трещиной, обойти которую не было никакой возможности.

Нансен рассказывает: «Трещина не закрылась, а стала еще шире, и мы очутились на льдине посреди целого моря, без всякого перехода на какую бы то ни бы сторону.

Таким образом, наконец, случилось то, чего мы так часто опасались; мы должны были приняться и привести наши каяки в такое состояние, чтобы можно было спустить их на воду.

Снять покрышку с моего каяка и втянуть его в палатку для того, чтобы починить, было делом не долгим, а потом мы провели приятный спокойный вечер Троицына дня в палатке...

Покрышка скоро была починена и готова. Когда оба остова будут приведены в порядок, мы натянем на них покрышку и снова можем пуститься в путь, не боясь никаких препятствий: — ни луж, ни открытого моря, не говоря уже о трещинах. Мы отправимся с чувством безопасности и не будем больше испытывать постоянной тревоги; придется встретиться с такими полыньями и трещинами, переправиться через которые невозможно. Мне кажется, что ничто не может помешать нам достигнуть земли... Мы успешно работали в следующие дни, чтобы приготовить наши каяки, и даже ворчали, когда наступало время обеда. Иногда мы не ели по 12 часов, и наш рабочий день часто длился 24 часа; но все-таки понадобилось много времени, чтобы сделать эти каяки годными... Когда покрышки были починены и остовы приведены в порядок, мы натянули покрышки на остовы. Все это, конечно, приходилось делать осторожно, и работа шла медленно; за то мы были уверены, что каяки наши способны выдержать даже бурю на море».

Между тем птицы встречались все чаще и чаще. Нескольких удалось даже застрелить, и, не смотря на свое жесткое мясо, оне были съедены путешественниками с большим удовольствием. Наконец починенные каяки были спущены в воду; но как ни усердно чинили их Нансен и Иогансен, они все-таки протекали, и провизия, лежавшая на дне, мокла. С этом поневоле пришлось помириться.

Наконец 28-го июня удалось застрелить тюленя. Его мяса и жира хватило на несколько дней. Кроме этого тюленя, в этот же день убили еще одного с опасностью для собственной жизни. Путешественники переправлялись через полынью на связанных друг с другом каяках, и вдруг увидели в воде голову тюленя; несколько выстрелов, сделанных Нансеном, не попали в него, так как тюлень был далеко. Но вот он скрылся под водой и вынырнул после самых каяков. Иогансен выстрелил. Тюлень перевернулся на спину, истекая кровью. Нансен запустил в него гарпун; но все-таки тюлень был еще жив и поплыл вперед, увлекая за собой веревку от гарпуна и каяки с путешественниками. Между тем каяки развязались, и каяк Иогансена так сильно накренился, что его стало быстро заливать водой. Он уже шел ко дну, когда Нансен схватил его гарпуном и вытащил с страшным усилием. Не смотря на все это, путешественники все-таки ухитрились добить тюленя и вытащить его на лед.

Но вот прошло и сто дней с тех пор, как Нансен и Иогансен ушли с Фрама, и исполнилось два года с того дня, когда они распрощались с Норвегией.

10-го июля Нансен отдыхал в палатке, как вдруг услышал лай последней уцелевшей собаки, по имени Кайфаса; Нансен бросился на лай и с удивлением увидел, что прямо на собаку идет огромный медведь. Нансен выстрелил. Медведь, пронзенный пулей в грудь, все-таки побежал, оставляя за собой кровавый след. Нансен позвал Иогансена, и оба направились по этому следу, который привел их к мертвой уже медведице. Около нее сидели два медвежонка, с беспокойством поглядывая на свою родительницу. Как ни жаль было путешественникам несчастных медвежат, но, — «своя рубашка ближе к телу», — не могли же они умирать с голода, — и медвежата были застрелены. Теперь у них было вдоволь свежего мяса.

Примечания

1. Нарвал — морское животное похожее на кита; из его верхней челюсти выдвигается вперед прямой толстый зуб (бивень) длиной с сажень (3 аршина) и больше.