Преступление, наказание и примирение

При решении вопроса между тяжущимися или сражающимися сторонами о примирении самым надежным средством было произнести «клятву мира». Ее текст содержится в «Саге о Греттире»¹ и в «Саге о Битве на Пустоши» (к сожалению, не полностью сохранившейся. Гл. XXXIII)², в «Саге об исландцах» (гл. 146), Гуталаге (гл. 14) и Старшем Вестгёталаге. Когда разгоревшаяся вражда, о которой там идет речь, несколько утихла, известный Снорри Годи сказал (в присутствии многих «путников, остановившихся на ночевку»), что у него есть «предчувствие» будущих сражений и поэтому он просит Торгильса сына Ари произнести «клятву мира», поскольку, по общему мнению, он делает это «лучше других». Торгильс, немного поломавшись для порядка, все же признал, что хотя он вряд ли произносит эту клятву лучше других, но зато она «во всем соответствует истине». А затем он заговорил:

«Вот начало нашей клятвы, и оно в том, что (1) все равны перед Богом. Мы должны (2³) быть также равны и друг перед другом и (3) доверять другому за брагой и за брашной, на тинге и на торге, в церкви Божьей и в конунговых палатах, и (4) везде, где встречаются люди, мы должны вести себя так, как если между нами никогда не было распри. Мы будем (5) делить клинок и кровавое мясо (скорее всего, битву. — А.С.) и все, что у нас будет, как сродники, а не как супостаты. А (6) если распря случится между нами, то пусть звенят деньги, а не летят дроты (дротики. — А.С.)⁴, а (7) если кто из нас нарушит слово сговора и подымется за порукой укрытого⁵,

то влачить ему дней остаток
как волку повсюду, где люди вдаль волков отгоняют,
рабы Христа в церковь ходят,
язычники капище освящают,
огонь вверх поднимается,
земля травой покрывается,
сын зовет мать,
ладья скользит по волнам, блестят щиты,
свет солнца растапливает снег,
финн бежит на лыжах,
сосна вверх тянется,
ворон парит весенним днем, [и] пусть ветер дует ему под оба крыла,
небо вращается,
мир заселяется,
ветер веет,
вода из озер вытекает в море,
а селяне рожь сеют.
Нет ему места в церквях и среди христиан, в доме Бога, и в доме бонда,
и нет у него иного приюта, кроме Нифльхейма⁶.
Да поручится каждый из нас перед другим
за себя и своих потомков, рожденных и нерожденных, славных
и бесславных, именитых или безвестных,
и да встретит он веру и верность навеки,
верность во всем и перед всеми,
и пусть ее не убудет, пока живы люди и твари земные.
Теперь мы равны и сговорены, и встретимся ли
на суше, или на стрежне, на струге или на снегу,
в соленых волнах или в седле,
у переправы или у пробоины в борте,
на гребной скамье или на палубе,
мы поможем друг другу в беде,
как сын отцу, или как отец сыну, во всем.
Протянем же в знак дружбы друг другу руку, и останемся друг другу
верны по воле Христа и по желанию всех, внимающих сейчас слову
сговора.
Тому милость Бога, кто будет верен, и гнев Бога тому, кто порвет с нашим
правым делом, и милость тому, кто верен.
Закончено наше слово, и да будем равны перед Богом»⁷.

Примененное здесь мной расположение текста не случайно: мне хотелось подчеркнуть, оттенить каждый пункт этой замечательной клятвы, уникального пассажа саговой литературы и в то же время ритмизированный характер формул, возможно как-то связанный с сакральными смыслами.

Очевидно, что этот явно ритуальный текст клятвенного обещания и утверждения мира действительно очень сложен и объемен и выглядит весьма внушительно. Он содержит массу пунктов, охватывая все жизненное пространство скандинава: настоящее и будущее время, места привычного пребывания и привычные ситуации, родственные связи, включает обращение к высшим силам, наконец, угрозы и заклятие на случай нарушения «клятвы мира». К тому же, на мой взгляд, этот текст необыкновенно поэтичен, он красив и гармоничен стилистически. Клятва явно старого происхождения, поскольку в ней в числе мест мира упоминается капище, среди верующих — как христиане, так и язычники, а среди деревьев сосна, которой не было в Исландии, т. е. этот текст был выработан еще в Норвегии и раньше, чем произошло заселение Исландии. Но затем он был приспособлен к более поздним временам, когда христианство и церковь как место мира уже получили значительное распространение, во всяком случае в кругах, к которым, вероятно, относились Торгильс и его слушатели. Текст клятвы, как очевидно, состоит из аллитерированных формул обычного права. Его произносили, а скорее «выпевали» при заключении мировой или по окончании смуты в стране. То обстоятельство, что формулы клятвы как бы охватывают весь мир людей того времени и все их занятия, должно было сделать клятву обязательной для соблюдения во всех ситуациях⁸. Все это, вместе взятое, представляет несомненный исторический интерес⁹.

Мировая по тяжбам заключалась обычно при помощи посредников и могла включать в себя, по соглашению сторон, обмен вирами. Когда после ужасной Надворной битвы в Исландии (1239) Снорри «объявил решение по всем тяжбам», которых набралось достаточно много, он также объявил и условия заключения мира: тот, кто совершил убийство, платит 10 сотен, кто нанес раны — по 5 сотен, кто швырял камни — по 2,5 сотни, кто пособничал убийцам на Поле Тинга — по 100 эйриров. Это решение (1240) распространилось на все округи, кроме той, где отказались заключать мировую¹⁰. Таким образом, мирный договор теперь включал крупные штрафы, но не объявление «вне закона». Впрочем, виновного можно было приговорить к изгнанию из страны с правом возвращения через определенный, назначенный срок¹¹. Процедура заключения мира завершалась пожатием рук (или «битьем по рукам»)¹².

Другой правовой институцией, связанной с миром, были особые законы о мире, которые распространялись на некоторых людей и определенные места и нарушение которых было чревато разными, но подчас очень жестокими наказаниями, вплоть до казни виновного без последующей уплаты виры. В законах о мире говорилось о неприкосновенности двора бонда (внутри ограды); защита мира дома и «огороженного места» была, как известно, древнегерманской традицией. Затем говорилось о неприкосновенности женщины, о безопасности таких публичных мест, как тинг, торжище, водопой, перекресток дорог, церковь и церковный двор, а также такого интимного места, как уборная. Уголовные преступления, совершаемые там, — от ущерба для чести до вторжения, драки и убийства — впоследствии стали подлежать высшей юрисдикции, т. е. королевскому суду. К таким же тяжелым проступкам относились предательство в бою и предательство по отношению к вождю, конунгу, а также разного рода так называемые злодеяния (см. ниже).

Возвращаясь на Поле Тинга, приходится отметить, что там порой происходили не просто драки, но целые сражения и не всегда возможно было найти того, кто должен отвечать перед судом за осквернение «места мира». Но такие инциденты были все же редким явлением. Не случайно, например, сохранилось свидетельство о том, что в 1121 г. хёвдинг Хавлиди сын Маара попытался силой оружия помешать своему врагу попасть на альтинг, причем сага отмечает это обстоятельство особо.

Другое дело, что на тингах иногда разрешались поединки как метод решения спора, и в этом случае они были явными предшественниками дуэли. Так, Тормод на тинге убил отца Торгмира Тролля, ударив его секирой по голове. Он уверял, что мстил за страшное оскорбление, заключавшееся в сравнении его с кобылой, покрываемой жеребцом. Вся эта история обрамлена стихами скальда Тормода (который, будучи отпрыском видного рода, имел, между тем, на голове «смоль кудрей курчавых», что, как отмечалось выше, не одобряется ревнителями скандинавской красоты)¹³. Победитель поединка должен был принести в жертву богам быка¹⁴. Но обычно поединок происходил не внезапно, на него публично вызывали на том же Поле Тинга¹⁵. Можно вспомнить также пример с Эгилем, который на Гулатинге вместо суда с 12 поручителями предложил противнику поединок на тинге, «что было законным и обычным в прежние времена»¹⁶ (см. также о поединке как способе решения дела в «Саге о Ньяле»¹⁷). Но было зазорно сражаться с человеком, который по старости или болезни не может самостоятельно сесть на коня («Сага о Фритьофе», гл. II).

Была и другая форма публичного поединка для решения спора, это так называемый «поединок на острове», который отличался более четкими условиями и правилами. Для поединка выбиралось ровное возвышенное место, островок или мыс, вдающийся в море, реку или озеро. Такое место иногда заранее утверждалось на тинге¹⁸. Выбор места для законного поединка был не случаен. Тот, кто терпел поражение и погибал, признавался виновным, и предписывалось хоронить преступника там, где «встречаются морская волна и зеленый дерн», т. е. на берегу моря.

Известно, что законоговоритель Скафти, который в 1004 г. учредил третейский (Пятый) суд, отменил поединки как способ решения спорных дел¹⁹, но в народе этот способ продолжал бытовать, так что даже суды еще выносили такие решения. Например, на тинге, где разбиралось дело о смерти Кьяртана, убийца был объявлен вне закона, причем одному из истцов разрешили осуществить «кровную месть» немедленно²⁰.

Поединок того времени можно рассматривать и как наследие «божьего суда» языческих времен (которые, собственно, еще не полностью и миновали), что в виде ордалий вошли и в средневековый мир. Но в эпоху викингов все еще применялись методы, которые несли на себе более явные следы языческого правосудия, — «очистительные испытания», которые тогда, видимо, уже не считались вполне законными. Адам Бременский в общих чертах упоминает об этом, повествуя о капище²¹. В «Саге о людях из Лососьей Долины» об «очистительных испытаниях» говорится в связи с тяжбой на тинге из-за убийства Кьяртана. Там как раз сказано, что в отношении виновного необходимо обходиться вирой и положенным [по суду] наказанием, а не прибегать к незаконным кровавым мерам²².

Обычно испытание производилось с помощью раскаленного железа. Перевязав сожженное место, обычно руку, через определенный срок осматривали, чтобы узнать, зажила ли она. Такой метод применялся при подозрениях в воровстве и колдовстве, претензиях на наследство и др., и он существовал в Норвегии еще в XIII в. Как известно, в 1215 г. папа своим постановлением запретил испытание железом. Однако еще в 1247 г. специальный папский указ, который доводил до Норвегии легат пап, кардинал Виллихельм Сабинский, запрещал применение в стране «божьего суда».

Но чуть не до XIV в. испытание железом и водой нет-нет да применялось в Скандинавии.

Применялись и пытки. Так, «Сага о Названых Братьях» повествует, что на Дымных Холмах в одну из зим вдруг начали совершаться крупные кражи: пропадали сокровища из ларцов, хотя их замки не были повреждены. Обыскали дома всех соседей, и оказалось, что вором был местный кузнец Веглаг, свободный работник Иллуги Черного сына Арни. Делая замки для ларцов и сундуков для всей округи, он оставлял себе дубликаты ключей. «Его вынудили сказать правду под пыткой», и он показал места, где прятал ворованное. Решили было его повесить, потом ему приказали уехать навсегда. Веглаг добрался до Шотландии «и сделался там знаменитым вором; в конце концов его там убили»²³.

В этом эпизоде главными действующими лицами, которые ведут расследование, являются соседи. И действительно, ведь именно они лучше всех знали о неблаговидных поступках и преступлениях, которые совершались в округе, являясь самыми важными свидетелями в таких случаях, так же как именно они раньше всех остальных привлекались к расследованиям, ведущимся на тинге.

Любая тяжба, благополучно доведенная до конца на тинге любой степени, подытоживалась путем вынесения приговора, который объявлял один из судей, а в ландах и лёгах — лагман. И они же назначали наказание, если между сторонами не было какой-либо договоренности.

Наказания за преступления, антиличностные и антиобщественные поступки были разнообразными и назначались в соответствии с характером и размером правонарушения. Отчасти уже говорилось о вире, о «лишении мира», об изгнании и конфискации имущества. Правда, Адам Бременский пишет, что у данов, которые не считали возможным для своей чести «претерпеть побои», было всего два типа наказания: смертная казнь, которую полагалось встречать с веселым видом, и продажа в рабство²⁴. Скорее всего, судя по контексту, он имеет в виду обычаи викингов. В англосаксонской Британии того времени порабощение за известные проступки было принято. Но в сагах с практикой продажи в рабство лица, виновного даже в самых тяжких преступлениях, мне сталкиваться не приходилось, как не приходилось встречать приговор к наказанию в виде побоев. Приговоры же к смертной казни, в том числе путем повешения, в сагах попадаются. А Адам Бременский (сх. 109) свидетельствует, что на площади (?) висит «общественная секира» (publica securis), напоминая людям о смертном приговоре, который выносился за тяжкие преступления (в данном случае, впрочем, речь идет, видимо, о городе). Кроме того, в сагах упоминаются в качестве наказания колодки, точнее, колода, в отверстия которой вставляли ноги осужденного²⁵.

Как и во всяком обычном праве, особенно в представлениях о правонарушении, наказание за которое не было утверждено публично в качестве закона, преобладают прецеденты, т. е. конкретные случаи проступков против личности, имущества и чести человека, прямых преступлений или нарушений принятого порядка в отношении как общества, так и отдельных людей. Среди этого обилия прецедентов в действующем устном праве нелегко уловить логические связи между преступлением и наказанием за него. Это тем более затруднительно, что, во-первых, дело часто решалось путем прямых переговоров между сторонами без вмешательства суда, хотя в той или иной мере опираясь на принятые нормы. Во-вторых, в решение дел неизменно вмешивался «человеческий фактор» в виде нажима со стороны более сильных, богатых, многочисленных участников суда.

Так, в «Саге о Греттире» (гл. XLVI, LI) рассказывается, что Греттир был в одностороннем порядке объявлен «вне закона», хотя законоговоритель Скафти требовал, чтобы были выслушаны обе стороны — и истец, и ответчик, тем более что Греттир в это время был в отъезде; а «рассказ одного, — как сказал Скафти, — только половина правды, ведь многие рады сгустить краски в сомнительном деле». Но Торир, чьих сыновей сжег Греттир, «повел дело с таким напором», что выиграл его, как тогда говорили, «больше силой, чем законом». В результате Греттира объявили вне закона и лишенным мира по всей стране. Торир назначил, как это обычно бывает, награду за его голову. Уплата виры, которую Греттиру назначил тинг, была передана его ближайшим живым родичам. Вернувшись к концу лета, Греттир узнал о приговоре, а также скорбные вести о смерти отца и убийстве брата. У него остался лишь один близкий родич — младший брат, который был слишком юн для участия в тяжбе. Между тем от размера виры зависела жизнь Греттира: в саге говорится, что «если бы его вира была равна цене свободы», то тинг был бы вправе снять с него приговор о «лишении мира». Но какова была эта цена, остается неясным.

Исход дела во многом зависел и от умелого его ведения. Так, в «Саге о Ньяле» (гл. 66) герою удалось добиться оправдания убийцы, доказав, что убитые им собирались «грабить и убивать» его подзащитного.

Саги убеждают в том, что законное судебное разбирательство в мире людей саги вовсе не преобладало и на суд выносилось отнюдь не большинство непрерывных склок и разборок, да и те судились не всегда справедливо. Не обязательно подвергались судебному разбирательству словесные оскорбления. Например, считалось «срамной молвой» обвинять мужчину в женоподобии: говорить, что он «баба», «похож на бабу»²⁶. Или смеяться над женщиной, предпочитающей принятую у мужчин манеру носить отдельные предметы одежды. Однако, как можно убедиться из материалов, посвященных супружеским отношениям, суду эти, как их называли, «срамные приметы» становились известными только в том случае, когда их можно было использовать, например, для развода. Большим оскорблением считалось обвинение кого-либо в мужеложстве, приравнивание отношений мужчины и женщины к отношениям между жеребцом и кобылой, дразнить человека тем, что он «отфыркивается, как кобыла»²⁷, и т. п.

В сагах, как уже упоминалось, можно обнаружить достаточно детальное описание увечий, особенно тех, которые считались смертными и требовали такого же воздаяния, как прямое убийство. Это в первую очередь рана мозга, а также другие, если они приводят к смерти пострадавшего. О такой ране по закону следовало объявить при пяти свидетелях непосредственно на месте ее нанесения и потом назвать всех свидетелей поименно²⁸. Упоминается ранение до кости, которое вызвало сильное кровотечение, «рана внутренностей, которая оказалась смертельной» и мн. др.²⁹ А уж описание ранений, полученных во время массовых драк и сражений, которые редко рассматривались судом, заняло бы не одну страницу.

Месть без суда была делом совершенно обычным. Человек считался «убитым по законному праву», если вина его была доказана, а месть настигла непосредственно на месте преступления и немедленно после случившегося. Считалось нормальным убить того, кто словесно или, тем более, действиями обесчестил женщину, и эта позиция неоднократно фиксировалась в законах. Владелец усадьбы, двора мог «законно» предать смерти насильника, грабителя или убийцу, совершившего эти деяния в его усадьбе³⁰. Видимо, было дозволенным убийство своих провинившихся рабов. Родители, прежде всего отец, могли обречь на гибель (велеть «вынести») своих новорожденных детей³¹. До известного времени не считалось серьезным преступлением убийство и ограбление чужестранца. Но надругательство над телом покойника, даже врага, считалось одним из тягчайших преступлений, которое, однако, совершалось сплошь и рядом: например, отрезанной и засоленной головой играли, как мячом (см. выше).

В эпоху викингов оскорбление, преступление, даже убийство все чаще и чаще оплачивались, точнее сказать, «возмещались» вергельдом — штрафом, вирой в виде денег или иных ценностей. Уже в поэме о Беовульфе вира за убийство называется «ценой крови», «оплатой крови», как и возмещение за гибель «своего» человека. Например, об уплате конунгом вергельда за своего дружинника сказано: «Цену крови... покрыл вождь золотом»³².

Существовала определенная шкала «цены крови», которая применялась к людям каждого состояния. Судя по «Саге о сыновьях Дроплауг», да и по другим сагам, вира за жизнь свободного человека обычно составляла 100 или 120 эйриров «бледного» (т.е. высококачественного, без примеси меди) серебра, или 4 эйриров сукна по 24 локтя в штуке, или 32 цены коровы. «Плавленое» смешанное с медью, «темное» серебро было вдвое дешевле «бледного»³³. Но за убийство Торгейра суд присудил уплатить две сотни серебра (возможно, «темного»). Требование штрафа в 6 сотен «трехлокотного сукна» было большим (около 900 марок)³⁴. Но фигурирует и штраф в 6 локтей домотканого, т. е. грубого сукна, что меньше половины цены коровы. В «Саге об исландцах» (гл. 21) «законная вира» (logrettr) за (неумышленное?) убийство, увечье, прелюбодеяние и «нарушение мира» определялась в 6 марок, или 48 эйриров, или 288 локтей сукна. Двойная вира составляла соответственно 576 локтей сукна. Это очень большая сумма. Один из объявленных «вне закона» на три года за убийство в Островном Фьорде и в определенной области острова должен был уплатить виру в «200 сотен»³⁵.

При этом к штрафу присуждались не только за совершенные противоправные действия, но и за доказанный умысел, особенно за попытку их совершить. Суд принимал иск о попытке нападения; а за умысел против жизни персонажа, проявившийся в ходе ожесточенной драки, третейскими судьями был присужден огромный штраф: «60 сотен трехаршинных отрезов сукна и еще по 20 сотен в пользу тех, кто был ранен в побоище, а также по 3 сотни с каждого, кто туда ездил»³⁶.

Вира должна была уплачиваться в определенные сроки, обычно в течение трех суток после завершения тинга. Неуплата виры, как и любого долга, влекла за собой судебное разбирательство. Этот порядок четко прописан в областных законах.

Тем не менее в сагах сплошь и рядом говорится о том, что некоторые отчаянные, лихие, а также именитые люди с успехом уклонялись от уплаты виры. Торгейр, названый брат скальда Тормода, совершил множество убийств. В «Саге о Названых Братьях» (висы № 4, 5) говорится, что Торгейр убивал всех без разбору, и рассказывается, как однажды он убил встречного прохожего только потому, что патрон последнего был, как казалось убийце, его врагом³⁷. Знаменитый Хёрд из «Саги о Хёрде и островитянах», погибший в 39 лет после того, как много лет был вне закона, вызывал у священника Стюрмира Мудрого даже восхищение, потому что в Исландии из-за него убили больше всего людей, не платя виры! Если платить штраф должны были обе стороны, то суммы штрафов «уравнивали», вычитая ущерб одной из сторон из большей виры другой стороны. Но если кто-нибудь не желал платить виру за убийство, его могли изгнать из страны. Некто Храп был убийцей и грабителем, известным как своими злодеяниями, так и тем, что никогда не платил виру. В конце концов ему пришлось уехать из страны. Его мать (родом с Гебридских островов) со слезами молила норвежского конунга о снисхождении, на что тот ответил, что не допустит, чтобы этот человек и впредь отнимал у него людей или имущество, притеснял бондов и совершал над ними насилия³⁸.

Была особая серия неискупаемых преступлений, которые нельзя было оплатить штрафом и подвести под помилование. Они перечисляются в Старшем Вестгёталаге, но данный запрет существовал и много раньше, фигурирует он также в сагах. К таким действиям относились, например, некоторые, отягощенные особой жестокостью преступления против чужой собственности, — если кто-либо зарежет чужую скотину, да еще сделает это так, как волк, так что у животных вывалятся внутренности; такой потрошитель скота презрительно назывался «горваргер» (от «гор» — внутренности и «варг» — волк). Особым преступлением считалось оскорбление чести побежденного, насилие над личностью, совершенное пиратами, нарушение мира (тинга, церкви, дома бонда, женщины и т. д.). За неискупаемые преступления полагалось «лишение мира». Много позднее, в добавлении к Младшему Вестгёталагу (Add. 7), понятие не искупаемого штрафом преступления заменяется другим понятие — нарушение «клятвенного мира [или права] короля», и наказание за него существенно смягчается, так что теперь такое преступление может быть прощено, если стороны примирятся, а виновный уплатит штраф 40 марок; это была, разумеется, огромная сумма, но все же не потеря жизни.

Лишение мира, как и объявление виновного «вне закона», с введением христианства стало включать и так называемое «лишение святости», т. е. невиновности, неповинности, что окончательно выводило человека из-под покровительства закона, лишало его правовой субъектности. Такой приговор был самым тяжелым (за исключением смертной казни), он иногда предусматривал, как говорилось, изгнание из страны. Древнеанглийская песнь «Деор» говорит о том же: «Горе изгою»³⁹. В этом случае, если сторонникам не удавалось вывезти осужденного тайком, он был обречен все время скрываться и в конце концов находил свою смерть, причем убийца не нес никакого наказания. Иногда такому изгою помогала скрываться женщина, устраивая подземелье с двумя выходами: к ее дому и к реке⁴⁰. Гисли сын Торбьёрна Кислого, из саги о нем, которая считается одной из самых драматичных среди родовых саг, скрывался в одиночку 16 лет (962—978)⁴¹. Согласно более мягкому варианту, человеку, объявленному вне закона, назначалось пожизненное изгнание из страны⁴².

Изгнание могло распространяться только на правовой округ, на четверть, ланд, на всю страну; длиться три года⁴³ или быть пожизненным (последнее, однако, встречалось все реже); сопровождаться конфискацией всего имущества, его части (например, движимости) или назначаться без конфискации имущества; с уплатой виры или без таковой; с правом реабилитации после изгнания или без оного и т. д. Согласно судебнику «Серый гусь», объявление вне закона влекло за собой утрату всей собственности и общественного статуса, а главное — полную беззащитность личности приговоренного, поскольку любой прохожий мог его безнаказанно убить. Определенная часть его имущества отходила к истцу.

Изъятие имущества осужденного производилось при свидетелях и в соответствии с особой процедурой⁴⁴. Судя по сагам, конфискация имущества должна была совершаться на 14-й день после завершения тинга, по месту жительства осужденного. Как мы уже видели (в части о маргиналах саги), изъятие имущества подчас превращалось в его разграбление толпой. А вот Снорри, например, не стал забирать имущество своего врага Гисли сына Маркуса, даже не ездил на его хутор, опасаясь отпора и последующей мести со стороны его родичей.

Менее тяжелым был приговор к отъезду на три года, с конфискацией имущества или без него, но главное — при сохранении осужденным права перемещаться по стране и получать помощь⁴⁵. За приговоренного к такому изгнанию Эгиля предлагал виру и поручительство его друг Торир, но конунг хотя виру и взял, но меру наказания Эгилю не изменил («Сага об Эгиле», гл. XLV); Эгиль ответил на это стихами⁴⁶. Уехать надлежало в течение ближайшего полугода после приговора. Но если приговоренный не мог отбыть в этот срок из-за погоды (например, с конца осени по начало весны, когда судоходство прекращалось), задержка ему в вину не ставилась. По окончании трех лет, если изгнанник желал вернуться на родину, он должен был пройти судебную процедуру «откупа» или «возвращения». Нередко приговор о трехгодичном изгнании сопровождался требованием не конфискации имущества, а только виры.

«Сага о сыновьях Дроплауг» дает четкое представление о различии между объявлением вне закона и присуждением к изгнанию. Быть объявленным вне закона означало полное поражение в гражданских правах, причем выезд за границу страны не разрешался, и уехать можно было только нелегально. Изгнание же, прежде всего трехгодичное, предполагало право возвращения домой по истечении указанного судом срока, с возможностью восстановления на тинге во всех гражданских правах, правда, при условии уплаты некоей суммы денег.

Во всех этих приговорах существовала масса оговорок. Так, если обвиненный вносил одну марку, его могли изгнать не навсегда, а на три года, т. е. ему дозволялось купить себе неизмеримо меньшее наказание. Два трехгодичных изгнания приравнивались к приговору «вне закона»⁴⁷. Приговор «вне закона» мог распространяться на определенную территорию, составлявшую данный судебный округ, в границах которого ответчик не мог проживать и по которому не имел права перемещаться. Исключением из этого правила была ситуация, при которой объявленный «вне закона» попадал на запретную для него территорию не по своей вине, например, был выброшен волной, застигнут и сбит с дороги бурей и т. п. Встречается курьезный случай, когда некто пытается объявить вне закона покойника (Бьёрна)⁴⁸, — думается, скорее всего, из соображений материальной выгоды. Если человека изгоняли из страны, то суд мог ограничить объем вывозимого им имущества.

Особое место среди тяжких преступлений занимали беззакония, которые называли злодеяниями и «позорными» преступлениями. О них подробно говорит Старший извод Вестгёталага⁴⁹, но они неоднократно упоминаются и в сагах. Это «нидинг» (niding, nidinsverk) — низкий, бесчестный, «постыдный» поступок, «злое дело», «подлое убийство», совершение которого не могло быть искуплено вирой. Отчасти — в другой связи — об этом уже говорилось выше. К числу не искупаемых вирой преступлений относились убийство спящих людей ночью⁵⁰; убийство в священном месте⁵¹ и в общественном «месте мира» (на тинге, в церкви, в бане и кабаке, в отхожем месте и др.); убийство старика⁵²; убийство обманным образом⁵³; сожжение корабельных сараев, особенно вместе с зимующими там кораблями⁵⁴; убийство «господина своей страны»; «морской разбой» на своей территории; убийство после примирения или в качестве мести за вынесенный приговор. Низким делом была продажа в рабство доверенного на воспитание ребенка, как и намеренное убийство ребенка вообще. Тяжелым преступлением, как уже говорилось, было надругательство над мертвецом: обвинение такого рода давало основу для возбуждения судебной тяжбы против виновного (хотя я не помню, чтобы мне в сагах попадалось подобное дело). Гнусным, низким делом считалась расправа с человеком, пусть и в порядке мести, которую подчас применяли викинги: разрезав ему спину, выгибали ребра, как крылья, — делали «кровавого орла».

За такие преступления, как «злодеяния», были только две возможные кары: объявление по суду «вне закона» с конфискацией имущества и изгнанием или оплата кровью, т. е. убийство виновного без суда и без попытки к нему прибегнуть. Имя того, кто совершил «позорное преступление», нередко вырезали на «столбе позора» (nidingsstangr), увенчанном лошадиной головой и воздвигаемом на видном месте.

Вот один из случаев «злодейского поступка», подробно описанный в саге. Во время сражения двух групп молодежи, имевшего характер соревнования (молодые люди как бы мерились силами «стенка на стенку»), среди первых бойцов были названые братья Флоди и Торольв сын Эрлинга. Они всегда дрались вдвоем, спиной к спине, так что победить их было трудно. Но один из противников, «хвастливый юнец», который хотел покрасоваться и стать вожаком в своей партии, победил непобедимых бойцов, ударив Торольва в висок камнем, зажатым в правой руке и прикрытым рукавицей. Торольв умер мгновенно. По законам страны за такое преднамеренное и злодейское убийство полагалось лишение мира и вечное изгнание. Юнец пытался доказать, что у него не было ни умысла, ни камня, что такой случай вполне возможен в кулачном бою, и потребовал созвать тинг округи. Тинг собрался на традиционном месте, на поляне, где для такого случая всегда лежали большие сосновые бревна, на которых мужчины и расселись. Нашлись свидетели, которые видели в руке у ответчика камень, и, таким образом, его вина в предумышленном и подлом убийстве была доказана. До рассвета он должен был покинуть Норвегию, а его родичей обязали выдать вергельд пострадавшей семье. Поскольку Торольв сын Эрлинга был знатный человек, за него был положен и большой «выкуп крови». Отец убитого получал от отца убийцы «гривну головы»⁵⁵; брат убитого от брата убийцы получал «гривну брата», а двоюродный брат со стороны отца получал от такого же родича убийцы «гривну двоюродного брата». Вместе получался чуть не килограмм серебра. Правда, вместо серебра можно было отдать добротный корабль, отделанный золотом или серебром меч или другое дорогое оружие и т. д. Но все это были суммы, которые семье убийцы, сына простого бонда, вряд ли были под силу, так что семья была разорена.

Этот эпизод интересен рядом конкретных сведений: о вирах за «злодеяние», например, о том, что размер виры зависел от общественного положения тяжущихся, а также о первых получателях и плательщиках виры при убийстве.

С другой стороны, можно было «убить без правовых последствий», т. е. не понеся наказания, как бы законно. Это происходило в том случае, если убивали человека, застигнутого на месте преступления или объявленного вне закона⁵⁶, о чем говорилось выше.

Нередко в сагах, прежде всего родовых, говорится об убийстве раба иди рабов. Это еще одно прямое свидетельство того большого места, которое занимали в том обществе рабы. Уже упоминалось и о том, что господа нередко принуждали своих рабов к бесчестным поступкам, даже к прямым преступлениям, обещая за это свободу. Так, когда богатый и именитый Торольв ополчился на соседа, достойного бонда Ульвара (см. выше), он подбил шестерых рабов сжечь бонда в собственном доме. Сын Торольва перехватил этих рабов и повесил их. Торольв обратился за помощью к многоопытному Снорри Годи, чтобы сыну не пришлось платить общине виру за убийство рабов. Снорри Годи взялся за это дело, потребовав в уплату за ведение дела землю с лесом, очень ему нужным. Дело он выиграл, поскольку доказал, что рабы были убиты не на месте предполагаемого преступления, а совсем в другом месте⁵⁷.

В «Саге о Ньяле» (гл. XXXVI) за убийство работника-раба виновного присудили к вире в 12 эйриров серебра. Однажды герой известной саги Гуннлауг Змеиный Язык остановился у знакомого богатого бонда, пастух которого без спроса взял его верховую лошадь и вернул ее всю в мыле. Гуннлауг за это ударил парня так, что тот упал без памяти и умер. Хозяин-бонд взял за него только 1 марку серебра, что было очень маленькой, чисто условной суммой; можно предположить, что в данном случае хорошие отношения со знатным соседом были этому бонду дороже виры. Существовало правило, что убивший чужого раба должен доставить его владельцу виру в размере 12 эйриров серебра до третьего захода солнца, разумеется, в присутствии свидетелей. В этом случае тяжба не возбуждалась.

Необходимо также отметить, что у скандинавов этого времени возбуждался серьезный иск и за ложное обвинение⁵⁸.

Примечания

1. Сага о Греттире. С. 117—118.

2. См. также: ИС II:1. С. 102.

3. Здесь и далее нумерация моя. — А.С.

4. Имеется в виду, что у виры (штрафа) как у способа разрешения споров гораздо больше преимуществ, чем у побоища.

5. Далее — форма, выделенная мною, — явно ритмическая речь. — А.С.

6. Напомню, что Нифльхейм или Нифльхель — приют мертвых, владения богини подземного царства Хель. Т.е. за нарушение «закона мира» человек присуждался к «волчьему закону», к «лишению мира» везде, где бы он ни находился, и мог спастись от преследований только в подземном мире.

7. Там же. С. 101—102.

8. ИС II:1. С. 330, прим. 94. Кстати, аллитерированные тексты присутствуют и в ряде глав Старшего Вестгёталага, что наводит на мысль о том, что и они читались нараспев.

9. Помимо многих формул всякого рода, процессуальных, символических и многих других, которые использовались по ходу судебного разбирательства, существовала еще одна — «законное подстрекательство», так и оставшаяся для меня неясной.

10. Сага об исландцах. Гл. 145.

11. Там же. Гл. 24.

12. Там же. Гл. 39, 83.

13. ИС II:1. С. 523, 525, 527 и сл. Висы № 3, 23, 24.

14. ИС I. С. 201.

15. Там же. С. 50—51.

16. Там же. С. 201.

17. Там же. С. 484; см. о дуэли на тинге также: Там же. С. 50—51, 56.

18. СОДВ. С. 176.

19. ИС I. С. 761 и сл.

20. ИС I. С. 378.

21. Адам. С. 105.

22. ИС I. С. 285.

23. ИС II:1. С. 156—157.

24. Адам. С. 83—84.

25. КИ. С. 183.

26. ИС II:2. С. 44.

27. КИ. С. 534.

28. ИСИЭ. С. 380, 381.

29. ИС I. С. 698 и др.

30. Там же. С. 18.

31. Там же. С. 21—60.

32. Беовульф. Ст. 157, 471, 1053.

33. ИС II:1. С. 346, коммент. 31.

34. ИСИЭ. С. 457. Не вполне ясно, что здесь имеется в виду, поскольку сукно такой ширины (метра в полтора или чуть больше) тогда вряд ли производилось. Возможно, что речь идет о шести сотнях штук или отрезов длиной 3 локтя каждый, т. е. о 1800 локтях сукна. В этом случае цена действительно будет большой, примерно девять сотен марок, хотя опять же неизвестно, о домотканом или привозном сукне идет речь. Первый вид сукна ценился много ниже.

35. Сага об исландцах. Гл. 29. С. 97.

36. Там же. Гл. 57, 62. С. 144, 152. О ценах и мерах в Скандинавии эпохи викингов см. Приложение.

37. ИС II:1. С. 491.

38. КЗ. С. 266—267.

39. Древнеанглийская поэзия. С. 12.

40. Сага об исландцах. Гл. 201. С. 81.

41. Сага о Гисли. Гл. XXIII.

42. ИС I. С. 150.

43. Так, Греттир за убийство человека был на тинге присужден к положению «вне закона» на три года и уплате виры. См.: Сага о Греттире. Гл. XVII.

44. ИС II:2. С. 309—310, коммент. 134.

45. Сага о Гуннаре. С. 281—282, прим. 20.

46. ИС I. С. 177—178.

47. Там же. С. 339.

48. ИС II:1. С. 373, прим. 41.

49. См., например: ÄVgL. B. 9, 10 o. a. («Om ordbotamal» и др.).

50. ИС I. С. 188, 594. Ср.: Сага о Ньяле. Гл. LXXXIX.

51. ИС I. С. 149, 150.

52. СОДВ. С. 57 и сл.

53. ИС I. С. 56.

54. Сага о Магнусе Слепом и Харальде Гилли. Гл. XXX.

55. Гривна — слиток серебра весом примерно в балтийский фунт, т.е около 300 г.

56. ИС II:1. С. 21.

57. ИС II:2. С. 67.

58. ИС II:1. С. 373.