XIV. Первое Рождество и Новый годъ на «Фрамѣ» и конецъ зимней ночи

Въ канунъ сочельника Нансенъ и товарищи задумали взорвать ледъ, чтобы привѣтствовать наступающій праздникъ.

Громкій оглушительный трескъ огласилъ окрестность, и вода съ осколками льда брызнула въ воздухъ.

Сочельникъ пришелся въ воскресенье. 37° мороза; яркій лунный свѣтъ и безмолвная тишина полярной ночи.

«Я брожу одиноко по льду, — пишетъ Нансенъ. — Первый сочельникъ такъ далеко отъ дома... О, какъ я тоскую!»

Рѣдко жаловался онъ на свою судьбу, но эти слова: «я тоскую» показываютъ, какъ сильно страдалъ онъ въ эту минуту.

Каждому изъ насъ трудно проводить праздникъ вдали отъ дома; каждый стремится къ своимъ, домой, а скитаться среди льда и холода, вдали отъ людского жилья, когда дома идутъ веселыя приготовленія къ праздникамъ и огонь весело трещитъ на кухнѣ, — такая встрѣча праздника должна была показаться всѣмъ путникамъ далеко не радостной. У прочихъ участниковъ экспедиціи, вѣроятно, тоже кошки скребли на сердцѣ, но никто изъ нихъ не показалъ другому своихъ чувствъ: напротивъ, они смѣялись, шутили и устраивали себѣ скромное пиршество. Всѣ были какъ-то торжественно настроены; лампы, свѣчи были зажжены, и каждый уголокъ на кораблѣ освѣщенъ; угощеніе подавалось самое разнообразное, а, главное, въ сочельникъ были открыты ящики съ подарками, которые дали имъ съ собой заботливыя жены и невѣсты. Каждый радовался, какъ ребенокъ, полученному подарку. Пѣли, играли, сочиняли стихи и разныя смѣшныя исторіи. Сидя вечеромъ вокругъ ярко освѣщеннаго стола, вспоминали, конечно, родину. «Они, поди, дома вздыхаютъ по насъ, — говорили путники, — думая, что мы сильно страдаемъ въ этой холодной и ужасной ледяной области. Если бы они могли посмотрѣть на насъ и видѣть наше веселье! Можетъ быть, тамъ дома не многимъ лучше».

Въ первый день праздника Нансенъ пошелъ прогуляться по льду, при великолѣпномъ лунномъ свѣтѣ. Но прогулка кончилась тѣмъ, что онъ наступилъ на тонкій ледъ и провалился въ воду, и хотя сейчасъ выпрыгнулъ, но долженъ былъ вернуться на корабль для просушки.

Погода стояла очень холодная: 38° при вѣтрѣ; но путники уже настолько привыкли къ холоду, что, не стѣсняясь, выходили на палубу безъ шубы, въ шерстяномъ платьѣ. Нансенъ говоритъ, что онъ совершенно не согласенъ съ прежними путешественниками по Ледовитому океану, которые увѣряли, что жизнь здѣсь старитъ человѣка и причиняетъ ему страданія. Напротивъ, онъ говоритъ, что чувствуетъ себя прекрасно и здоровье его нисколько не страдаетъ. Одно, что тяготило его — это бездѣятельность; ему хотѣлось борьбы на жизнь и смерть, лишь бы подвигаться впередъ и достигнуть цѣли. Между тѣмъ, надо было подчиниться теченію и ждать, куда оно занесетъ корабль. А теченіе точно нарочно дразнило его: то корабль подвигался къ сѣверу, то опять шелъ назадъ или стоялъ на мѣстѣ. Всякое движеніе впередъ оживляло въ немъ надежду; она выростала, свѣжая и зеленая, изъ-подъ зимняго снѣга. Онъ видѣлъ дорогу, открытую дорогу домой; но встрѣчный вѣтеръ или неблагопріятное теченіе относило корабль назадъ, и снова начинались тревоги и мученія. Не въ характерѣ Нансена было предаваться отчаянію; надо было искать выхода изъ такого затруднительнаго положенія.

По разсчетамъ Нансена, если бы они подвигались все время съ такою скоростью, какъ въ эти три, четыре мѣсяца, съ тѣхъ поръ, какъ застряли во льду, то имъ пришлось бы плыть семь, восемь лѣтъ, пока они, переѣхавъ полюсъ, очутились бы по другую его сторону и вернулись на родину.

Понятно, что ему вовсе не улыбалась такая будущность, и вотъ у него въ головѣ зародилась новая мысль, очень отважная; онъ сталъ понемногу подготовляться къ ея осуществленію. Длинныя ночи проводилъ онъ безъ сна, думая и соображая, какъ бы ему устроить то, что онъ задумалъ, а днемъ совершалъ длинныя прогулки на лыжахъ, ѣздилъ на саняхъ, запряженныхъ собаками, вообще закалялъ себя для того, что ему суждено было исполнить.

Намѣреніе его заключалось въ слѣдующемъ: такъ какъ корабль подвигался слишкомъ медленно, то онъ рѣшился оставить его и съ однимъ товарищемъ отправиться, пѣшкомъ или на собакахъ, отыскивать полюсъ по ледянымъ глыбамъ. Онъ не скрывалъ отъ себя, что путешествіе это будетъ очень опасно, что онъ можетъ погибнуть на этомъ пути, но его слишкомъ мучила мысль о разочарованіи, если цѣль путешествія не оправдается и всѣ возложенныя на него родиной надежды рушатся. Чувство долга въ немъ было сильно развито: разъ онъ взялся за дѣло, надо его выполнить. Вотъ эти-то заботы не давали ему покоя, и онъ мучился изо дня въ день надъ своею задачею. Конечно, весною еще рано было бы рѣшиться на такую поѣздку: надо было посмотрѣть, какъ будетъ двигаться корабль лѣтомъ. Время между тѣмъ шло своимъ чередомъ, и годъ близился къ концу. Прошли праздники, наступилъ канунъ Новаго года.

Вотъ что пишетъ Нансенъ въ своемъ дневникѣ на Новый годъ: «Наступилъ послѣдній день стараго года. Это былъ длинный годъ; онъ принесъ съ собой много хорошаго, но много и дурного. Онъ начался хорошимъ, ибо принесъ намъ маленькую Ливъ (его дочь). Какое великое счастье!... я [сначала не рѣшался вѣрить этому. Но тяжело, невыразимо тяжело было то, что ты принесъ, старый годъ, когда оторвалъ меня отъ родины. Ни одинъ изъ прежнихъ годовъ моей жизни не былъ тяжелѣе этого. И затѣмъ все время мучитъ меня одно сильное желаніе.

Да, если ты хочешь быть свободнымъ отъ скорбей и заботъ,
Ты не долженъ любить здѣсь, на землѣ.

«Но тоска — ахъ, это еще не самое худшее. Все прекрасное, все хорошее выростаетъ въ насъ подъ ея защитой. Если бы не существовало желаній, не существовало бы ничего.

«Теперь ты слишкомъ дряхлъ, нашъ старый годъ. Ты могъ бы быть еще гораздо хуже: развѣ надежды и разсчеты не оправдались лучше, чѣмъ можно было ожидать? Развѣ мы не двигаемся въ томъ самомъ направленіи, въ какомъ я желалъ? Вѣдь только одно огорчаетъ насъ, что теченіе идетъ съ большими уклоненіями, чѣмъ я могъ ожидать».

Новогодняя ночь была прекрасна: чудное сѣверное сіяніе горѣло на небѣ разноцвѣтными огнями, тысячи звѣздъ блестѣли на темномъ небѣ, а кругомъ разстилалась безконечная снѣжная равнина.

Новый годъ встрѣчали дружнымъ весельемъ; были поданы разныя сласти, и лимонный сокъ съ водой и сахаромъ замѣнялъ вино; и веселье отъ этого было не менѣе радостно, и дружеская бесѣда оживлена смѣхомъ. Наступила торжественная минута, когда Нансенъ долженъ былъ сказать рѣчь. Онъ благодарилъ всѣхъ за трудовую и согласную жизнь, за радость и за удовольствіе; онъ былъ увѣренъ, что новый годъ будетъ не хуже стараго и оправдаетъ надежду этой кучки людей, которые собрались около него, а также и тѣхъ, которые остались дома и ждутъ. Затѣмъ всѣ встали и пропѣли пѣснь, съ которою ихъ провожали изъ Христіаніи.

Не плачь, мать! Это отъ тебя
Они получили страсть къ путешествіямъ,
Которая увлекаетъ ихъ съ проторенной дороги,
Отъ плаванья вдоль береговъ.
Ты указываешь на открытое море
Мысомъ, словно пальцемъ,
Ты внушила имъ желаніе,
Ты дала имъ бѣлые паруса, подобные крыльямъ.
Да, это отъ тебя, старая мать;
Ты родила такихъ дѣтей,
И ты теперь полна гордости и величія,
Взирая на знамена ихъ.
Глаза наполнятся слезами радости
У тебя, старая добрая мать,
Когда снова, при пѣніи и музыкѣ,
«Фрамъ» подойдетъ къ фіорду.

Они праздновали Новый годъ, а дома онъ наступитъ только черезъ восемь часовъ. Какъ много думали о нихъ въ этотъ вечеръ всеобщаго веселья и звона бубенчиковъ въ тиши зимней ночи!

Нансенъ такъ обращается къ Новому году: «Ахъ, веди же насъ, если не къ цѣли, — это слишкомъ рано, — то веди насъ впередъ, къ ней, укрѣпи наши надежды! Не можетъ быть... нѣтъ, нѣтъ... не можетъ быть! Эти славные молодцы вполнѣ заслужили успѣхъ. У всѣхъ видно одно желаніе — попасть къ сѣверу; это видно по ихъ глазамъ. Всякій разъ, когда мы отодвинемся къ югу, въ глазахъ видна печаль, — и наоборотъ, въ нихъ свѣтится радость, если корабль подвинулся къ сѣверу. Они вѣрятъ въ меня и мои надежды».

Скоро прошли праздники, и снова наступила трудовая жизнь; праздность больше тяготила ихъ, чѣмъ работа! Есть одна ирландская пословица: «будь счастливъ; если же не можешь быть счастливымъ, то будь беззаботнымъ; но если не можешь быть беззаботнымъ, то будь имъ настолько, насколько можешь». Это — хорошая житейская мудрость, и Нансенъ старался поддерживать ее въ своихъ товарищахъ. Гдѣ работа, тамъ побѣда», — это изреченіе также любилъ Нансенъ и старался работать, чтобы заслужить побѣду.

Въ январѣ онъ пишетъ, что, кажется, замѣтно начало разсвѣта. Послѣ долгой зимней ночи, какое счастье ожидать появленія первыхъ лучей солнца! Сперва небо только алѣло на томъ мѣстѣ, гдѣ должно было показаться солнце; потомъ появились свѣтовыя полосы надъ краемъ, гдѣ сливались небо и земля (горизонтомъ), но самого солнца еще не было видно. Его надо было ждать почти мѣсяцъ.

«Великій праздникъ солнца» — такъ его называетъ Нансенъ — наступилъ 8-го февраля; набѣжавшія тучи помѣшали видѣть солнце, но на кораблѣ въ честь его было устроено торжество. Утромъ стрѣляли изъ ружей въ цѣль, а потомъ отмѣнили работы и проводили время въ чтеніи и игрѣ. Конечно, были поданы разныя сласти, которыя, дѣйствительно, услаждали жизнь.

Хотя солнце и появилось, но лучи его были очень блѣдны, и свѣтило оно лишь самое короткое время, такъ что каюты и общій салонъ весь день освѣщались электричествомъ. Только 12-го марта весенній свѣтъ проникъ въ окна, снѣгъ расчищенъ съ оконъ, и сутки снова начали дѣлиться на день и ночь. Солнце восходило и заливало ледяную равнину своимъ свѣтомъ. Наступала весна, а около корабля было пустынно и холодно, и холодъ этотъ леденилъ душу.

На родинѣ теперь оживаютъ лѣса; на березкахъ наливаются почки, ручьи начинаютъ журчать по склонамъ горъ; влажный мохъ выступаетъ изъ-подъ снѣга, — а здѣсь весна ничѣмъ не радуетъ человѣка...

Парусныя сани

Нансенъ снова начинаетъ писать въ своемъ дневникѣ, что не надо унывать. Значитъ, снова зашевелилось въ немъ чувство тоски, и у другихъ участниковъ весна вызывала грустныя думы.

«Люби истину болѣе, а побѣду менѣе», — пишетъ Нансенъ, — т. е. довольствуйся тѣмъ, что ты можешь сдѣлать, не пытаясь достичь невозможнаго. На самомъ дѣлѣ онъ самъ не довольствовался тѣмъ, что сдѣлалъ, и всею душою рвался побѣдить неподвижность льда и проложить себѣ путь, если не съ нимъ, то черезъ него. «Недостойно человѣка, — пишетъ Нансенъ, — взявшагося за дѣло, уклоняться, когда должна наступить битва. Есть только одинъ путь, и этотъ путь — впередъ».

Работы между тѣмъ шли своимъ чередомъ.

Научныя изслѣдованія смѣнялись ручной работой: шили, ковали, столярничали, починяли инструменты и дѣлали новые, чинили лампы и даже вытачивали деревянные башмаки. Скоро должно было наступить солнечное затменіе; къ нему дѣлались разныя приготовленія, и всѣ ждали его съ большимъ интересомъ.

Было вычислено, что затменіе должно произойти 25-го марта и начаться въ 12 час. 56 мин. Наконецъ наступилъ этотъ знаменательный день, и двое изъ путешественниковъ, Ганзенъ и Іогансенъ, поочередно наблюдали за солнцемъ; другіе смотрѣли на часы, такъ какъ хотѣли ихъ провѣрить, пользуясь этимъ случаемъ.

Ганзенъ сидѣлъ передъ большой трубой. Вдругъ ему показалось какое-то мерцаніе солнечнаго края, а черезъ 33 секунды послѣ этого онъ и Іогансенъ крикнули: «теперь!» Часы показывали 12 ч. 56 м. и 7,5 сек.; значитъ, часы ихъ оказались въ исправности, и это всѣхъ очень порадовало.

Наблюденія солнца и луны

Постепенно солнечный свѣтъ сталъ уменьшаться, а въ два часа солнце совсѣмъ скрылось. Затѣмъ понемногу темный дискъ луны сошелъ съ солнечнаго края, и снова стало свѣтло.

Наконецъ наступилъ апрѣль.

Солнце свѣтило долго и ярко, но лучи его падали не на лѣсъ, горы и луга, а все на тотъ же нескончаемый бѣлый снѣгъ.

Мало-по-малу солнце совсѣмъ перестало заходить, и наступилъ постоянный день, какъ прежде была постоянная ночь.

Весеннія работы начались на кораблѣ; снѣгъ и ледъ очистили со стѣнъ «Фрама», и теперь онъ выглянулъ изъ-подъ зимняго покрывала, по словамъ Нансена, какъ весенній цвѣтокъ на прогалинѣ. Снѣгъ съ палубы сгребали и выбрасывали за бортъ.

Путешественники ходили и грѣлись на той сторонѣ, гдѣ припекало солнце; тамъ было такъ тепло, что ледъ стаивалъ; они мирно покуривали трубки, слѣдя за вечерними облаками, которыя высоко-высоко проносились по голубому небу. Многіе, вѣроятно, думали о родинѣ, гдѣ береза въ это время распускала свои листья.

Впереди было ожиданіе, — что принесетъ наступающее лѣто?