XV. Весна и лѣто на дальнемъ сѣверѣ (1894 г.)

Весною называется пробужденіе природы отъ зимней спячки. Все растетъ и зеленѣетъ, на поляхъ колосится рожь, пестрые цвѣты всюду радуютъ глазъ. Мы привыкли къ этому и хотя радуемся веснѣ, но довольно спокойно встрѣчаемъ ея щедрые дары, такъ какъ увѣрены, что цвѣты зацвѣтутъ и деревья покроются зеленью. Только теперь оцѣнили путешественники всю прелесть весны на родинѣ, когда они были лишены и зелени, и цвѣтовъ. Здѣсь весна не принесла ничего новаго; день за днемъ имъ приходилось смотрѣть на ту же безконечную бѣлую ледяную равнину. Одно только, радовало и поддерживало бодрость духа: это — хотя медленное движеніе къ сѣверу. 1-го мая они были на 80°46′ и; 18-го іюня на 81°52′ сѣверн. шир.

Въ апрѣлѣ особенно хорошо было ѣздить по льду; солнечные лучи сгладили его, и дорога была превосходная, исчезли также трещины и каналы: можно было ѣхать цѣлыя мили, не встрѣчая никакихъ препятствій. Въ маѣ все измѣнилось. Вѣтеръ поломалъ ледъ, и образовались большія полыньи; лыжи постоянно попадали въ воду, и прекрасныя прогулки, которыя развлекали путниковъ, пришлось совсѣмъ оставить: опасность провалиться была слишкомъ велика. Зато въ іюлѣ около корабля образовалась такая большая полынья, что на ней можно было кататься на ботѣ подъ парусами; каждый вечеръ затѣвались такія прогулки, причемъ парусъ былъ выбранъ четырехугольный. Другіе члены экспедиціи, оставшіеся на льду, бросали въ товарищей комья снѣга и кусочки льда; таковы были ихъ лѣтнія забавы.

Кромѣ полыньи, во всѣхъ направленіяхъ видны были каналы между льдинами; но ни одинъ изъ нихъ не былъ настолько широкъ, чтобы «Фрамъ» могъ двигаться впередъ. Нансенъ этого и не желалъ; напротивъ, онъ надѣялся, что ледъ продержится и будетъ нести корабль къ сѣверу. Полярный океанъ покрытъ непрерывной массой льдинъ; онѣ то смерзаются вмѣстѣ, то разрываются и сталкиваются, но находятся въ постоянномъ движеніи. На открытую воду нельзя было разсчитывать. «Фрамъ» примерзъ къ льдинѣ и на ней долженъ былъ путешествовать далѣе.

Лѣтомъ производились частыя измѣренія глубины моря. Эта глубина была столь громадна, что не было такого длиннаго каната, который могъ достигнуть дна. Надо было скручивать новый. На кораблѣ была только стальная проволока, и изъ нея пришлось вить канатъ. Работа не легкая, но все-таки она удалась; была сдѣлана прочная и гибкая веревка для лота, отъ 4 до 5 тыс. метровъ длины, которая могла достать до дна. Найденная глубина была отъ 3.300 до 3.900 метровъ.

Это было замѣчательное открытіе. Прежде думали, что Полярное море весьма неглубоко и покрыто неизвѣстными землями и островами. Нансенъ также былъ увѣренъ, что встрѣтитъ мелкое море и не только небольшіе острова, но и обширныя пространства земли.

Страшная глубина моря доказывала, что здѣсь не можетъ быть земли, такъ какъ около береговъ глубина обыкновенно незначительна, исключая высокихъ скалистыхъ береговъ. Но здѣсь не было скалъ, не было также плоской земли; не было ничего, кромѣ воды, льда и снѣга.

Очень любопытны были измѣренія теплоты морской воды, которая на разныхъ глубинахъ была то холоднѣе, то теплѣе. На поверхности моря тамъ вода холоднѣе, чѣмъ на глубинѣ, и въ нѣкоторыхъ мѣстахъ чѣмъ глубже, тѣмъ вода теплѣе.

Плаваніе подъ парусами въ полыньѣ

Въ маѣ печальныя ледяныя равнины оживились прилетомъ птицъ; это было большое удовольствіе для путешественниковъ. Большею частью это были чайки: снѣжныя чайки, морскія чайки, изрѣдка голубыя чайки, сельдяныя чайки; разъ или два показались хищныя чайки, или скуи, а 21-го іюля ихъ посѣтилъ снѣжный подорожникъ; но 3-го августа случилось самое замѣчательное происшествіе — прилетѣла арктическая розовая чайка. Вотъ что пишетъ Нансенъ въ своемъ дневникѣ объ этой птицѣ:

«Сегодня (3-го авг.) исполнилось мое желаніе — я добылъ три штуки чайки Росса. (Эту чайку называютъ по имени путешественника Росса, который первый описалъ эту птицу; розовой ее называютъ по цвѣту перьевъ). Попавъ въ эти области, я жаждалъ найти эту рѣдкую и таинственную обитательницу неизвѣстнаго сѣвера, которую только разъ случайно видѣли и о которой никто не знаетъ, откуда она прилетаетъ и куда улетаетъ; она принадлежитъ міру, въ который я стремлюсь всѣми силами души. Случилось это совсѣмъ неожиданно. Я вышелъ прогуляться по льду вблизи корабля и сѣлъ подлѣ груды льдинъ, смотря на сѣверъ, и случайно замѣтилъ парящую въ воздухѣ птицу, которая направлялась къ сѣверо-западу. Сначала я думалъ, что это — морская чайка, но ея быстрый полетъ, остроконечныя крылья и заостренный хвостъ дѣлали ее похожей на скую. Пока я бѣгалъ за ружьемъ, уже двѣ такихъ птицы кружились надъ судномъ. Теперь я могъ разсмотрѣть, что перья ихъ гораздо ярче, чѣмъ у скуй. Онѣ вовсе не пугливы и подлетали совсѣмъ близко къ кораблю. Птицы эти очень рѣдки, и я съ осторожностью застрѣлилъ нѣсколько экземпляровъ для нашего собранія рѣдкостей. Птички были еще молоды, около 12 дюймовъ¹ длиною, съ темнокрапчатымъ сѣрымъ опереніемъ на спинѣ и крыльяхъ; грудь и нижняя часть бочковъ — бѣлыя, съ едва замѣтной оранжево-красной окраской; вокругъ шеи темное кольцо. Когда птица становится старше, это крапчатое опереніе исчезаетъ, спинка дѣлается голубого цвѣта, кольцо вокругъ шеи чернаго, а грудь принимаетъ нѣжный розовый оттѣнокъ».

Лѣтомъ много пришлось возиться съ собаками; ихъ очень берегли, такъ какъ Нансенъ твердо рѣшилъ покинуть корабль и отправиться на саняхъ къ сѣверному полюсу; безъ собакъ было невозможно пуститься въ такое путешествіе. Теперь оставалось всего 26 собакъ, но въ запасѣ было восемь щенковъ; къ сожалѣнію, съ ними дѣлались припадки, и нѣсколько щенковъ погибло. Лѣто не нравилось собакамъ: на льду было сыро и воздухъ теплый; онѣ страшно страдали отъ жары, хотя тамъ не бываетъ теплѣе точки замерзанія. Ихъ спустили на ледъ и устроили имъ двѣ длинныхъ конуры; утромъ, около девяти часовъ, ихъ выпускали на ледъ, и онѣ съ громкимъ лаемъ ожидали часа своего освобожденія изъ душныхъ конуръ. Сперва имъ давали завтракъ — половину сушеной рыбы и нѣсколько сухарей; затѣмъ онѣ бродили около корабля и вылизывали всѣ пустыя жестянки отъ запасовъ, которыя были выброшены за бортъ. Часто случалось, что тотъ или другой песъ, желая полакомиться жиромъ на днѣ глубокой и узкой жестянки, всовывалъ свою морду въ нее такъ глубоко, что потомъ не могъ ее сбросить съ носа, и бѣгалъ, какъ сумасшедшій, продѣлывая разные прыжки и забавныя кривлянья. Вечеромъ ихъ опять привязывали въ конурахъ, но это имъ очень не нравилось, и онѣ придумывали разныя хитрости, чтобы еще побѣгать на волѣ. Даже при двухъ, трехъ градусахъ мороза собаки отдувались отъ жары, какъ у насъ въ знойный лѣтній день.

Въ продолженіе лѣта команда корабля «Фрамъ» устраивала иногда праздники. Такъ, 17-е мая, народный праздникъ норвежцевъ, было отпраздновано особенно торжественно. Утромъ раздались веселые звуки органа, и всѣ надѣли пестрыя ленты на свои одежды; даже собакѣ привязали ленту на хвостъ. Всѣ торжественно двинулись по льду съ знаменами въ рукахъ. У кого не было знамени, тотъ несъ острогу, ружье, а поваръ Юэль несъ кастрюлю. Сзади слѣдовали сани, запряженныя собаками. Іогансенъ игралъ торжественный маршъ, сочиненный на этотъ случай. Фотографъ снялъ фотографію. Подлѣ груды льдовъ раздалось громкое «ура» въ честь «Фрама», который такъ хорошо принесъ ихъ сюда и, вѣроятно, съ такимъ же успѣхомъ привезетъ всѣхъ обратно на родину. Были сказаны рѣчи въ честь дня и выпущены шесть выстрѣловъ изъ ружей, которые такъ испугали собакъ, что шесть изъ нихъ спрятались за льдины. Вернувшись на корабль, всѣ весело принялись за обѣдъ, который по случаю праздника былъ особенно разнообразенъ: рыба, мясо, зеленый горошекъ, драчена, всевозможныя сласти и много, очень много музыки.

«Въ общемъ, — говоритъ Нансенъ, — мы провели отлично 17-е мая; не надо забывать, что мы стояли подъ 81°сѣв. широты».

Въ маѣ нѣсколько разъ была оттепель, и можно было гулять и сидѣть на палубѣ. Каюты были почти совсѣмъ заброшены, и почти цѣлый день люди проводили на открытомъ воздухѣ. Замѣчательно, что на кораблѣ было очень мало сырости; онъ такъ прекрасно былъ построенъ, что вполнѣ замѣнялъ отличный домъ; всѣ бывшіе на кораблѣ полюбили его отъ всей души и всегда радовались, когда возвращались домой послѣ прогулки на лыжахъ или на саняхъ. Нансенъ перенесъ свои вещи на палубу и тамъ работалъ. Онъ пишетъ, что чувствовалъ себя снова на бѣломъ свѣтѣ, а не въ пещерѣ, гдѣ нужно зажигать огонь и днемъ, и ночью; на палубѣ было уютно и спокойно, и его не угнетало однообразіе окружающей обстановки.

Такъ же торжественно былъ отпразднованъ и Ивановъ день, хотя погода была сумрачная и шла мелкая изморозь.

Лѣто близъ полюса (21 іюля 1894 года)

«Мнѣ приходилось проводить много Ивановыхъ вечеровъ, — пишетъ Нансенъ, — подъ различными небесами, но никогда я не испытывалъ ничего подобнаго, какъ сегодня. Такъ далеко, далеко отъ всего, что связываетъ человѣка съ этимъ вечеромъ! Я думаю о весельи дома вокругъ зажженныхъ костровъ, слышу визгъ скрипки, взрывы смѣха, выстрѣлы ружей, на которые отвѣчаетъ эхо² съ окрашенной пурпуромъ³ высоты. И затѣмъ, я смотрю на это безпредѣльное бѣлое пространство въ туманѣ и изморози подъ порывистымъ вѣтромъ. Здѣсь нечего и думать о лѣтнихъ забавахъ. Печальный видъ! Средина лѣта прошла, дни дѣлаются короче, и приближаются снова длинныя зимнія ночи, которыя, можетъ быть, найдутъ насъ на томъ же мѣстѣ, на какомъ мы съ ними простились весною».

Празднованіе Иванова дня совпало съ праздникомъ годовщины отплытія изъ Норвегіи. Годъ тому назадъ всѣ еще видѣли скалы и горы родной земли; у всѣхъ еще было свѣжо на сердцѣ горе отъ разлуки съ родными и друзьями. Нансенъ пишетъ, что онъ не скучалъ въ этотъ день, а, напротивъ, сидѣлъ и строилъ планы будущихъ путешествій, по возвращеніи домой послѣ этой полярной экспедиціи; но про своихъ товарищей онъ пишетъ: «У молодцовъ на нашемъ суднѣ должны быть мужественныя сердца. Мужественныя сердца и сильная вѣра въ человѣка!» Но каково было этому человѣку, въ котораго вѣрили и который одинъ несъ отвѣтъ за все предпріятіе? У него бывали минуты усталости, когда руки опускались и онъ не зналъ, что дѣлать со своей тоской. Однако онъ скоро прогонялъ отъ себя малодушіе. Жизнь, по его словамъ, есть постоянный переходъ отъ одной работы къ другой, и за работой забываются всѣ невзгоды. Все должно быть сдѣлано, ничего не забыто. День за днемъ, недѣля за недѣлей время шло, и снова приближалась зимняя ночь.

Нансенъ ждалъ ее, ждалъ эту полярную ночь, со звѣздами и сѣвернымъ сіяніемъ; онъ ждалъ ее еще потому, что послѣ нея, когда наступитъ сѣверная весна, онъ рѣшилъ оставить корабль и пробраться на сѣверъ.

Научныя работы на кораблѣ производились все лѣто. Докторъ Блессингъ съ Нансеномъ изслѣдовали снѣгъ и расщелины во льду и нашли много водорослей (діатомей) и инфузорій⁴. Снѣгъ лѣтомъ былъ бураго цвѣта, и цвѣтъ этотъ происходилъ отъ пыли, занесенной сюда съ земли вмѣстѣ съ падавшимъ снѣгомъ.

Цѣлые дни проводили они за микроскопомъ⁵, изслѣдуя совершенно новый міръ существъ, которыя заносятся сюда съ неизвѣстныхъ береговъ. Нансенъ жилъ съ этими нѣжными существами въ ихъ собственномъ мірѣ, въ которомъ они, поколѣніе за поколѣніемъ, нарождаются и умираютъ, борются за существованіе, любятъ, такъ же, какъ и всякое другое существо, отъ букашки до человѣка, съ тѣми страданіями, съ тѣми же радостями. Такія маленькія существа изъ студенистой массы тысячами и милліонами живутъ почти на каждой льдинѣ этого безграничнаго океана, на который мы привыкли смотрѣть, какъ на царство смерти. Сколько чудеснаго скрываетъ въ себѣ природа, гдѣ бы ни коснулась ея рука человѣка и его проницательный умъ, снабженный сокровищами знанія! Несмотря на усидчивую работу за микроскопомъ съ утра и до вечера, Нансенъ признается, что эта работа была не особенно ему мила и что передъ нимъ носились картины другой жизни, картины борьбы съ настоящей жизнью, пробивая себѣ путь по льду и морю при помощи саней, лодокъ или каяковъ. «Я жажду, жажду проявить свои силы и пробить себѣ дорогу впередъ. Вотъ это жизнь! Что хорошаго въ силахъ, когда ихъ некуда употребить?» Разъ мысль о томъ, чтобы покинуть корабль и пробиться къ сѣверу, засѣла въ голову Нансена, онъ ухватился за нее со всѣмъ пыломъ смѣлаго изслѣдователя. Но, вѣрный самому себѣ, онъ не бросился сломя голову, на-авось, а сталъ медленно подготовляться къ своему будущему подвигу. Прежде всего принялись за подготовленіе саней; потомъ приступлено было къ постройкѣ каяковъ для плаванія по полыньямъ, а можетъ быть, и по открытому морю. Каяки обшивались тюленьими шкурами и парусиной и были совсѣмъ закрытыми, оставлялось только отверстіе для людей.

Какъ только первый каякъ былъ готовъ, его сейчасъ же испробовали на полыньѣ. Плавать на немъ было превосходно; два человѣка свободно на немъ сидѣли, и еще можно взять съ собою съѣстныхъ припасовъ на 100 дней. Лучше ничего нельзя было придумать, и Нансенъ радовался своей удачной выдумкѣ. Онъ бесѣдовалъ со своими спутниками о своихъ планахъ и старался, чтобы они свыклись съ мыслью разстаться съ нимъ и вернуться домой на «Фрамѣ» уже безъ него. Охотниковъ сопутствовать ему въ этомъ новомъ путешествіи было довольно: то тотъ, то другой говорили съ нимъ объ этомъ; но Нансенъ молчалъ. Когда придетъ время, тогда найдутся и люди, а пока онъ обдумывалъ каждую подробность и мало съ кѣмъ дѣлился своими мыслями.

Наступилъ августъ, а съ нимъ морозы и снѣжныя бури. Дни снова становились все короче и короче. «Фрамъ» стоялъ на 81°53′ сѣверной широты, но теперь, съ наступленіемъ зимы, по мнѣнію Нансена, онъ снова долженъ былъ, хотя медленно, подвигаться впередъ. Первое лѣто въ холодныхъ странахъ было прожито; прожитъ былъ и первый годъ скитаній. Всѣ были здоровы, веселы и работали такъ же усердно, не жалуясь ни на разлуку съ родиной, ни на суровыя условія жизни. Всѣ вѣрили, что корабль ихъ несокрушимъ, что провизіи у нихъ довольно, а также угля и керосина, а главное — они не падали духомъ и умѣли ждать и надѣяться.

Примечания

1. Въ аршинѣ 28 дюймовъ.

2. Эхо — откликъ, отголосокъ.

3. Пурпуръ — алый цвѣтъ, цвѣтъ зари.

4. Иначе — наливочныя, мелкія животныя, невидимыя простымъ глазомъ, вродѣ маленькихъ прозрачныхъ пузырьковъ, налитыхъ жидкостью.

5. Микроскопъ — снарядъ въ видѣ трубки изъ увеличительныхъ стеколъ, увеличивающій въ нѣсколько сотъ и даже тысячъ разъ; въ него можно разсматривать только мелкіе прозрачные предметы.