Другие дилеммы Норвегии

Для Норвегии более глубокий смысл Европейской идентичности в области обороны и безопасности заключается в том, что в этой концепции слились две ее главные дилеммы: выбор между Европой и Америкой в обеспечении национальной безопасности и между участием или неучастием в ЕС в области политико-экономической. Когда я пишу эти строки, в стране не наблюдается признаков начала широкой общенациональной дискуссии, которая была бы необходима для обсуждения столь основополагающего выбора внешнеполитического курса, выбора, который предстоит сделать на пороге нового тысячелетия. Своего рода ответом в этой связи может служить доклад стортингу по проблеме «Норвегия и Европа», подготовленный правительством накануне первого «настоящего» года нового тысячелетия. Представляя доклад, министр иностранных дел Ягланн охарактеризовал его как «реакцию на тот факт, что в Европе с начала 1990-х гг. произошли важные события». Он преследует «цель заложить основу для широкой дискуссии об этих событиях с тем, чтобы партии, представленные в стортинге, могли сформулировать свои взгляды на то, что в связи с ними следует предпринять». Но он также подчеркнул, что «доклад не агитирует за членство в ЕС и не направлен против него»¹. Поэтому глубокие разногласия внутри партий и между ними, а также в общественном мнении, вероятнее всего, сохранятся, а, следовательно, результат любого референдума в обозримом будущем может быть только отрицательным.

Характер идущего сегодня несколько приглушенного внешнеполитического дискурса можно проиллюстрировать, с одной стороны, заголовком одного памфлета с тревожным вопросом «И что теперь, маленькая Норвегия?» С другой стороны, из уст такого авторитетного деятеля, как недавний статс-секретарь Министерства иностранных дел, прозвучало утверждение, что Норвегия — великая гуманитарная держава» и «игрок-тяжеловес в области усилий международного сообщества по обеспечению мира и безопасности». Наверное, проще всего было бы сказать, что и «пессимисты», и «утешители» попали пальцем в небо. Но этот разброс мнений позволяет предположить, что Норвегии еще предстоит пройти определенный путь, прежде чем она будет готова придать четкую и ясную приоритетность расходящимся направлениям, которые привели ее туда, где она находится сегодня: нейтралистский путь, миссионерский путь и путь союзных обязательств.

Эта проблема не нова: еще в 1989 г. Министерство иностранных дел представило в стортинг важный доклад, который иногда называют «Библией» норвежской внешней политики². Он был озаглавлен «Тенденции развития международного сообщества и их воздействие на внешнюю политику Норвегии». В разделе о целях и средствах норвежской внешней политики правительство попыталось ни больше ни меньше как дать новое определение национальных интересов. Задачей Министерства иностранных дел, говорилось в докладе, является «обеспечение интересов Норвегии в области внешних связей, включая наши особые интересы и наши общие интересы с другими странами»³. За этим заявлением следовал длинный и подробный список национальных, региональных и глобальных внешнеполитических интересов и целей, без сколько-нибудь заметной попытки выделить среди них приоритетные. Небольшая оговорка была сделана лишь в отношении способности Норвегии влиять на решение глобальных проблем. Чтобы оказывать «реальное влияние», Норвегии следует «сосредоточить усилия на тех областях, где мы имеем существенные интересы или обладаем особым опытом, традициями, компетентностью или ресурсами»⁴. Но это замечание сопровождалось списком «сфер приложения особых усилий», включавшим практически все мыслимые «достойные задачи».

Бьёрн Туре Гудал превратился в видную политическую фигуру благодаря руководству антиеэсовской группировкой под названием «Информационный комитет рабочего движения против вступления Норвегии в ЕЭС». Но это не помешало ему стать одним из ближайших сотрудников Гру Харлем Брунтланд при выработке политики Норвегии в отношении ЕС в начале 1990-х гг. В период переговоров о ЕЭЗ он занимал пост министра торговли, а в 1994—97 гг. был министром иностранных дел, руководя окончательной разработкой проекта договора о вступлении Норвегии в ЕС, отвергнутого позднее на референдуме. Когда руководитель НРП Йенс Столтенберг в 2000 г. сформировал правительство меньшинства, Гудал получил должность министра обороны с задачей осуществить крупномасштабное сокращение и реструктуризацию вооруженных сил.

На сегодняшний день опасения норвежцев лишиться политической «самостоятельности» препятствуют ее вступлению в ЕС, а союзные обязательства страны связаны с членством в НАТО. Так что, судя по всему, разногласий не вызывает только направление, которое я назвал «миссионерским импульсом». Конечно, в стремлении играть роль посредника и миротворца нет ничего плохого: большого вреда такая деятельность нанести не может, а в некоторых случаях, возможно, она будет даже полезной. Но когда малая страна вроде Норвегии ведет активную внешнюю политику, важно удостовериться, что при этом не нарушается равновесие между мечтаниями и реальностью. Большие амбиции должны основываться на реальных достижениях. Более того, высокая активность должна проявляться и в отношении жизненно важных национальных интересов. Норвегия, однако, отметила наступление нового тысячелетия двумя внешнеполитическими инициативами, ни одна из которых не имела отношения к стоящим перед ней дилеммам, да и к ее национальным интересам. Одна из них представляла собой кампанию за членство в Совете Безопасности ООН, а вторая — за создание в Министерстве иностранных дел нового отдела по вопросам «мира, урегулирования конфликтов и построения демократии». Тот факт, что в конце концов борьба за место в Совете Безопасности увенчалась успехом, породил к тому же большие ожидания в отношении будущей роли Норвегии, которые вряд ли выдержат столкновение с реалиями силовой политики.

Если же смотреть на проблему еще глубже, нынешняя дилемма, с которой столкнулась Норвегия в отношениях с Европейским союзом, отражает дихотомию, присутствовавшую в ее внешнеполитическом курсе в течение всего XX в. Она была сформулирована, правда без должного осмысления, еще в выдвинутой в 1905 г. программе министра иностранных дел Ёргена Лёвланна, предполагавшей сочетание политического изоляционизма с экономическим интернационализмом. Полная национальная самостоятельность была необходимой и самоочевидной политической целью для страны, только что расторгнувшей унию с другим государством. Но, как заметил давным-давно английский историк Альфред Коббэн, «[в] мире экономики самостоятельность — неприменимая концепция». По крайней мере в отношении такой страны, как Норвегия, чрезвычайно зависящей от внешней торговли в самом широком смысле слова, это замечание всегда было справедливым. И оно стало еще справедливее в эпоху либерализации и даже глобализации мировой экономики. В связи с этим уже давно возникло противоречие между, как ее называли, «политической обособленностью страны и открытостью ее экономики»⁵.

До сих пор Норвегии удавалось, пусть и с трудом, поддерживать сосуществование этих двух внешнеполитических линий, что выражалось в ряде «особых соглашений» без полноправного членства в международных организациях, если оно могло отразиться на политической самостоятельности страны. Однако, если внимательнее приглядеться к событиям 1990-х гг., можно предположить, что это десятилетие стало еще одним этапом формирования политики. В ходе этого десятилетия главной детерм и нантой внешней политики Норвегии вместо национальной безопасности стала экономика. Благодаря договору о создании Европейской экономической зоны (ЕЭЗ), Норвегия получила полноправный статус на внутреннем рынке ЕС, хотя она оставалась за рамками Союза в политическом отношении. (Не является простым совпадением и то, что именно приоритетность экономических интересов привела к усилению тенденции, заметно проявившейся начиная с 1970-х гг., в ходе которой Германия заняла место Великобритании в качестве главного партнера Норвегии среди великих европейских держав).

На первый взгляд может показаться, что подавляющее большинство парламентариев — 130 голосов «за», 35 «против» — одобрили договор о ЕЭЗ как удовлетворительный механизм экономических отношений Норвегии с Европой. На деле же те, кто предпочел бы видеть Норвегию полноправным членом ЕС, по-прежнему сожалеют о том, что страна остается за пределами «узкого круга», где принимаются решения, неизбежно затрагивающие ее интересы. С другой стороны, противников вступления в ЕС больше устроило бы обычное торговое соглашение, или же они рассматривают ЕЭЗ как меньшее зло. Так или иначе, их не удается убедить в том, что статус аутсайдера на деле означает куда больший урон для национального суверенитета. Ведь Норвегия вынуждена выполнять целый ряд правил и обязательств, принятых на форумах, где она не имеет права голоса. Интеграция через посредство ЕЭЗ была сочтена приемлемым вариантом, поскольку позволяла удовлетворить экономические потребности Норвегии. Урегулирование отношений страны с Европой в экономической области при сохраняющейся отстраненности от политической интеграции, связанной с членством в ЕС, позволило на время сохранить хрупкое равновесие между открытой экономикой и неприятием политических обязательств. Однако в будущем в отношениях Норвегии с ЕС возникнут новые трудности, ведь Евросоюз все больше проявляет стремление дополнить свою, пока в основном экономическую, платформу самым чувствительным элементом национального суверенитета — вопросами внешней политики и политики безопасности.

Примечания

1. Foreign Ministry Press release 1 December 2000.

2. Stortingsmelding No. 11 (1989—1990): «Om utviklingstrekk i det internasjonale samfunn og virkninger for norsk utenrikspolitikk».

3. Ibid. P. 45.

4. Ibid. P. 50. См. также обсуждение этого вопроса в: Geir Lundestad, «Lange linjer i norsk utenrikspolitikk», Internasjonal Politikk, Vol. 57 (1992). № 2.

5. Torbjørn L. Knutsen, op. cit. P. 25.