Глава 18. Как сочиняется история

В тенистых хоромах «Кармен» Руал Амундсен второй раз мчится к Южному полюсу. Он пишет не сгибая руки, экономя движения, мельчайшим почерком, который с трудом можно разобрать невооруженным глазом. Христианийский издатель видит в филигранно исписанных карандашом страницах истинное произведение искусства. В рукописи нет сомнений, нет ни единой поправки. Каждая буковка в точности походит на другую — целыми строками, даже метрами: идти так идти, писать так писать. В день Амундсен выдает на-гора по четыре тысячи слов.

Главы о морском путешествии — «На юг» и «На север» — он поручил сочинить Кристиану Преструду. Однако обе выйдут в свет под его именем, и Руал просит Леона как можно внимательнее прочитать их: «Если там употребляется "я", везде исправь на "мы"». Но о чем, собственно, писать, если многое приходится замалчивать, а вся экспедиция прошла как по маслу? «Для второй главы мне понадобится доскональное описание дизельного мотора, — сообщает он Леону. — Хорошо бы растянуть описание на 5 тысяч слов. Лучше всего запросить материал на "Дизеле", выговорив себе право вставить его в книгу».

Увы, в этот раз для заполнения объема не хватает научных данных. Может, Нансен выжмет из себя 15 тысяч слов по океанографии? «Говоря честно, ума не приложу, что бы еще придумать». Работа идет «полным ходом», однако для человека, в глубине души презирающего слово, сочинить двухтомный труд о лыжном походе продолжительностью в три месяца отнюдь не просто. Единственный литературный жанр, перед которым преклоняется и которым действительно хорошо владеет Амундсен, — телеграмма. Как там выразился коллега Нансен? «Каждое ее слово мужественно». Чем больше слов, тем более женственным и аморфным становится подвиг, тем более размывается его значение. Мужчина хорош делами. «Я вымарываю главу VII: "Возвращение". Как ты догадываешься, сочинить на эту тему что-либо достойное невозможно».

Судя по всему, на сей раз главы поступали в типографию практически сразу, без сколько-нибудь серьезного вмешательства «стилистов». Но если в литературном плане эта книга давалась легче предыдущей, теперь возникли новые сложности — орфографические. Со времени работы над «Северо-Западным проходом» у Амундсена развился собственный, оригинальный вид правописания, поэтому главы следовало изложить понятным норвежским, иначе сочинение останется недоступным для переводчиков на иностранные языки.

Конечно, норвежский язык переживал тогда бурный период своего развития, который еще не закончился. Тем не менее представляется странным, что человек, далекий от литературной деятельности, посчитал себя вправе создать собственный вариант письменности. Впрочем, Руал Амундсен не был обычным гражданином, живущим в пределах определенного скандинавского диалекта. Когда его закидывало в отдаленнейшие уголки земного шара, он подолгу бывал верховным властителем, князьком, племенным вождем. Там он мог заменять портреты королей, переносить национальные праздники, издавать законы, распоряжаться работой и отдыхом, жизнью и смертью. Почему было не распорядиться и языком? У Руала Амундсена развивалась все более очевидная страсть к независимым суждениям.

Хотя Амундсен не всегда последователен, его вариант письменности явно основан на фонетическом принципе. Возможно, толчком для него послужили языковые штудии в гавани «Йоа», среди эскимосов. Как слышится, так и пишется... никаких экивоков, никакого украшательства, прямой путь от уст к руке. Попытку придерживаться собственного правописания в цивилизованном мире, даже если ты модифицируешь его в корреспонденции с вышестоящими, следует признать неслыханным упрямством. Полярник предпочитает связь на своей частоте. Хотя намерение понятно и даже естественно, едва ли Амундсен добился этим чего-либо, кроме отчуждения от окружающего мира. В конечном счете своеобразная орфография Руала Амундсена служила не столько связи, сколько ее противоположности: явно указывала на изоляцию.

Брат Леон, который вел значительную часть Руаловой переписки, оказывал сдерживающее влияние на него и в этой области. Сам он пользовался подчеркнуто консервативным, чуть ли не архаичным вариантом риксмола¹. Тем не менее в период работы над «Южным полюсом» Леон следующим образом отзывается о «новой орфографии» брата: «он поднялся выше существующего правописания». Возможно, Леону приходится быть предельно осторожным в отношении этого пункта, или он откровенно иронизирует? Во всяком случае, немыслимо поверить, чтобы прагматик и дипломат Леон поддерживал своего высоко вознесшегося братца в ниспровержении орфографических норм.

* * *

Была большая область, в которой Руал Амундсен мог ежедневно выдавать по нескольку тысяч слов, не умаляя собственного подвига. Он мог рассказывать историю покоренного материка, то есть писать о том, как шло завоевание Южного полюса до него. С этой темой автор был хорошо знаком: как в свое время он изучил летопись Северо-Западного прохода, так теперь изучил перед походом историю Антарктиды.

Тут, однако, его подстерегала одна сложность: как быть с Фредериком А. Куком? Многим д-р Кук показался бы второстепенным персонажем в истории Южного полюса, но только не Руалу Амундсену. Он не забывает своих учителей. Когда-то он воздвиг огромный камень над могилой родителей; в Антарктиде он воздвиг еще более высокий памятник своей няньке — под названием «гора Бетти». Разумеется, в историю Южного полюса вошел и портрет престарелого Geheimrat (тайного советника) — гамбургского профессора Ноймайера, который пригласил его в свой дом и на свою кафедру. «Пока существует понятие "Антарктика", с ним будет неразрывно связано имя Ноймайера», — пишет Амундсен. Выражаясь точнее, следует назвать и запомнить всех людей, которыми был отмечен его путь к достижению цели. В том числе д-ра Кука.

Для Руала Амундсена это очевидно, однако Леон не согласен. Скандал с походом к Северному полюсу подрывает доверие к покорителю Южного. Все привыкли воспринимать Амундсена как мошенника, тем более что он уже вводил в заблуждение общественность. Что бы ни утверждали его наблюдения и расчеты, единственным подлинным доказательством пребывания норвежца на Южном полюсе станут свидетельство капитана Скотта и письмо королю Хокону. Никто не знает, что письмо находится в пути. Никто даже не смеет надеяться.

Когда Леон видит в рукописи пространные рассуждения брата о д-ре Куке, он чует опасность и торопливо запрашивает совета у профессора Нансена, у посла Североамериканских Соединенных Штатов и у братьев Гаде. Все рекомендации сводятся к одному. 7 июня писатель получает телеграфом дипломатично высказанную просьбу: «Желательно изъять Кука из книги». Спустя несколько дней историк Южного полюса пересматривает свою позицию, о чем свидетельствует телеграмма: «Вымарать Кука».

Впрочем, американца не совсем вычеркивают из истории Южного полюса. Остается положительный отзыв о вкладе, внесенном д-ром Куком в экспедицию на «Бельгике». В противовес ему Руал Амундсен делает вставку, которую едва ли можно считать помощью Куку в его непрекращающейся борьбе за признание того, что он все-таки достиг Северного полюса. Фактически первооткрыватель Южного полюса умывает руки: «Его товарищи и не догадывались, что спустя годы он прослывет обманщиком, какого не видывал свет. Психологическая загадка, за решение которой пускай возьмутся желающие, — она того стоит».

Леону приходится противостоять «арктическому мошеннику» еще на одном фронте. Управделами выяснил, что летом американец собирается в турне по Германии и рассчитывает в сентябре посетить Норвегию. Д-р Кук хотел бы предпринять последнюю отчаянную попытку восстановить утраченную репутацию. Кульминацией визита в Норвегию должна стать встреча между покорителями двух полюсов. Леон осознает, что враждебно настроенная мировая печать может с легкостью придать намечаемому свиданию видных полярников характер встречи между двумя преступниками, обманувшими всех с открытием каждым своего полюса.

По обыкновению, Леон берется за дело всерьез и пускает в ход имеющиеся у него дипломатические связи. Американский импресарио брата настоятельно не рекомендует тому поддерживать знакомство с д-ром Куком, а норвежский посол в Берлине сообщает о том, что ученые по-прежнему бойкотируют врача. Леон решает «приложить все усилия, дабы сорвать поездку» Кука в Норвегию. «Я хочу дать ему понять, — пишет он брату, — что тут его никто не встретит с распростертыми объятиями — ни ты, ни пресса».

Вероятно, непримиримость Леона по отношению к старинному другу Руала и предлагаемое им категорическое обособление от второго полюса были необходимы, чтобы избежать очередного недостойного фарса в духе того, какой разыгрался вокруг открытия Северного полюса. На кон было поставлено слишком много, прежде всего положение Руала Амундсена как бесспорного покорителя Южного полюса. К счастью, Леон имел возможность обратиться за поддержкой к крупнейшему авторитету в области полярных исследований. В отличие от Отто Свердрупа и Руала Амундсена Фритьоф Нансен никогда не высказывал безоговорочного одобрения Фредерику Куку как первооткрывателю Северного полюса, так что теперь он мог обеспечить Леону Амундсену профессиональное прикрытие его деловых маневров.

Под напором этих обстоятельств Руал Амундсен вынужден был совершить над собой насилие. Он, обязанный д-ру Куку спасением жизни во время экспедиции на «Бельгике», должен был в решающую минуту предать своего наставника и друга. Он был готов на многое, но не на то, чтобы ради сохранения за д-ром Куком Северного полюса положить на чашу весов собственный Южный полюс.

* * *

В этот бурный период, пока брат сидел в аргентинской провинции, а на родине нужно было любыми способами закреплять его успех, от Леона Амундсена потребовалось напряжение всех его сил и дипломатических способностей. Особенно непростыми, требовавшими невероятного такта были отношения с Англией. «Терра нова» не давала о себе знать. И, видимо, далеко не все разделяли восторг сэра Эрнеста Шеклтона по поводу достижений Амундсена. Лорд Керзон, президент Королевского географического общества, обронил замечание об «изменившихся планах» норвежца, которое можно было истолковать как критическое. Кроме того, Географическое общество, чуть ли не первым пригласившее покорителя Антарктики для выступлений, решило устроить первую открытую лекцию не в Альберт-холле, где делали свои доклады такие знаменитости, как Нансен, Шеклтон и Пири, а в Куинз-холле. Болезненно чувствительный к вещам, в которых можно было усмотреть оскорбление его достоинства, Руал Амундсен среагировал отменой всех намеченных в Англии мероприятий.

Потеря репутации из-за отказа посетить имперскую столицу могла стоить полярнику дорого. Леон попросил секретаря КГО обратиться непосредственно к брату, в Аргентину. Скотт-Келти заверяет Руала, что в Англии не найти человека, который бы не питал безграничного уважения к подвигу норвежца, однако уговорить Руала Амундсена изменить свое решение не под силу какому-то секретарю. Для этого следует прибегнуть к помощи короля Хокона и королевы Мод.

Дело разрешается лишь после возвращения полярного путешественника в Христианию и аудиенции в королевском дворце, когда он напишет дону Педро: «Уступая желанию короля, я согласился провести назначенные в Англии выступления. Сам я предпочел бы избежать этого, но раз так желает монарх, мне остается лишь подчиниться». Да, нужно было нести тяжкое бремя вассала...

* * *

Помимо д-ра Кука и лорда Керзона возникает еще одна угроза. 11 июня 1912 года в Саннефьорд прибывает пароходом Ялмар Юхансен и вместо того, чтобы прямиком ехать к семье в Шиен, садится на поезд в Христианию. Оттуда он посылает домой телеграмму: «Долгое, мучительное путешествие. Всё в порядке!»

Кругосветное плавание не прошло безболезненно для фактически отлученного от экспедиции, разочарованного Юхансена. В Мельбурне выданные на дорогу деньги кончились. Через тамошнего консула и министерство иностранных дел проблема дошла до адвокатской конторы Алекса Нансена. Посоветовавшись с Акселем Хейбергом, адвокат решил — «во избежание скандала» — доставить Ялмара Юхансена на родину. Капитану Амундсену Алекс Нансен докладывает, что Юхансена «необходимо было отправить домой возможно дешевле, не давая ему на руки денег и купив билет сразу до места назначения. К сожалению, это обошлось экспедиции в 505 крон». Ничего себе возвращеньице — в виде штучного груза — для человека, который 15 лет назад прибыл на родину вдвоем с Фритьофом Нансеном и которого потом чествовали по всему побережью!

В Саннефьорде у первого вернувшегося участника третьей экспедиции на «Фраме» берет интервью корреспондент «Моргенбладет». Юхансен отзывается о Начальнике лояльно, однако не может не упомянуть о том, что лыжный поход с Нансеном был куда труднее. Вообще-то он говорит мало. Надолго ли хватит его преданности? Хотя адвокат Нансен лишь угадывает конфликт, стоящий за возвращением Юхансена, ему не нравится, что капитан остался на арене один и может говорить все, что ему заблагорассудится. «Поскольку я опасался, что фигуру Юхансена раздуют и получится скандал, я в тот же день телефонировал во все редакции Христиании и, конфиденциально сообщив им об истинном положении дел, попросил не брать больше интервью у Юхансена. Меня послушались», — докладывает адвокат.

С телефонной трубкой в руке адвокат Нансен продолжил свою тактику изоляции Ялмара Юхансена. Он давно привык к верным редакторам. «Газеты вели себя отменно» — так расценивает адвокат их позицию в течение всего антарктического похода. А когда победа стала фактом, газеты предоставили свои страницы и редакции для грандиозного сбора пожертвований по всей стране. Первые критические нотки в отношении Руала Амундсена прозвучат в норвежской печати лишь много лет спустя.

Через неделю после возвращения на родину Ялмар Юхансен собственной персоной заявляется в адвокатскую контору Нансена по адресу: Карл-Юхансгате, 27. Он без гроша в кармане и хочет получить 300 крон из кассы экспедиции, на которые, по его утверждению, имеет право. Но теперь братья Нансен не собираются разбрасываться кронами. Юхансен излагает свою версию конфликта, однако адвокат уже составил себе твердое собственное мнение. «Эта история с Юхансеном крайне прискорбна, — пишет он полярнику. — Я слышал от своего брата, что Юхансен вел себя с Вами нелюбезно и даже строптиво. Какая досада, что Вам пришлось испытать в экспедиции подобную неприятность». В свое время Фритьоф Нансен оказал доверие бывшему спутнику, рекомендовав его младшему коллеге. Теперь Юхансен стал докукой и обузой. Адвокат Верховного суда сует прежнему национальному герою 10 крон. В долг... скорее всего, без отдачи.

Ялмару Юхансену некуда приткнуться. В усадьбе Пульхёгда пусто: профессора не будет все лето, он ушел на своем паруснике «Веслемёй» в океанографическую экспедицию в район Шпицбергена. Однажды Леон Амундсен сталкивается с Юхансеном на улице. Но и у него нет полномочий выдавать дополнительные деньги списанному на берег участнику похода.

1 июля в Бергене пышно встречают остальных его участников. На другой день они в сопровождении ликующего эскорта садятся в поезд и к вечеру прибывают в норвежскую столицу. Там их, несмотря на отсутствие главных виновников торжества, ожидает насыщенная программа. Амундсен и Нансен незримо присутствуют на обеде в «Гранд-отеле», где они представлены своими братьями. Капитана Нильсена как заместителя руководителя не раз поминают в застольных речах. Только Юхансен остался за бортом. В самом буквальном смысле.

Чествование участников экспедиции завершается летним народным гулянием в центре столицы, на холме Санкт-Ханс-хауген. Тут уж втянули в дело и Ялмара Юхансена. Но он хочет не просто принимать аплодисменты среди других полярников. Он хочет сказать несколько слов. Может быть, Юхансен хочет изложить свою версию, а может быть, — лишь присоединиться к всеобщему восхвалению Начальника, «Фрама», Норвегии. Вероятно, он уже жалеет о хобартском увольнении, как жалеет о многом другом в своей жизни. Увы, за могучей фигурой полярника в потрепанной одежде наблюдают.

Вот как Алекс Нансен излагает это Руалу Амундсену: «Когда Ялмар Юхансен во время празднества на Санкт-Ханс-хаугене захотел пробиться вперед, чтобы произнести речь, я остановил его и, коль скоро он не желал отказаться от своей затеи, без обиняков сказал, что у меня слишком много козырей против него и ему, дескать, лучше скромно держаться на заднем плане, иначе самому будет хуже. Тогда он раздумал говорить. Он, ясное дело, был пьян». Круг замкнулся. Когда-то Фритьоф Нансен выдвинул Ялмара Юхансена вперед, показал всему народу, дал погреться в лучах славы. Спустя 15 лет другой Нансен, гораздо более прозаичный, удержал Юхансена, когда тот хотел в последний раз предстать перед ликующей толпой.

Впрочем, решить проблему, однажды схватив человека за шкирку, не удается. «Ялмар Юхансен распускает язык в кабаках», — пишет адвокат Нансен. Невзирая на бойкот печатных органов и подписку о неразглашении тайны, в газете «Афтенпостен» появляется интервью, в котором Юхансен позволяет себе приподнять завесу молчания. Возможно, не всё в экспедиции шло так гладко, как изображал дело Руал Амундсен? Еще до интервью жена Юхансена обратилась к Леону с просьбой разрешить ей обнародовать отрывки из мужниных писем, которые он присылал с «Фрама». Ссылаясь на контракты, заключенные с участниками экспедиции, а также на издательский договор Руала, Леон (с выражениями сожаления) отказывает ей, однако у него была возможность прочесть Ялмаровы письма, и он обнаружил, что эта версия конфликта не всегда совпадает с версией брата.

Обладая предпринимательской жилкой, Леон понимает, что у Ялмара Юхансена есть стартовый капитал, а именно его история, которая может подорвать доверие к славному подвигу. Какой бы преданной натурой ни был Ялмар, он попал в безвыходное положение. Леон пишет брату: «У него за душой ни гроша, и я боюсь, как бы он не начал поставлять издателям статьи и книги, отчего все наши договоренности рухнут. Может быть, мне придется что-нибудь для него сделать». Впоследствии Начальник таки выделил сумму в 300 крон, чтобы поддерживать существование Ялмара Юхансена (деньги выдавались ему порциями).

Между тем объявляется еще один человек, который представляет куда большую опасность для фонда наличности, собираемой в пользу героя Антарктики. Как только его победа становится явью, к управделами приходит брат Густав с требованием заплатить старый «долг чести». Леону советуют «переправлять все подобные запросы Алексу», иначе, мол, «все кончится напрасной тратой средств». В качестве юриста — к тому же не самого мягкосердечного — Алекс Нансен был единственным, кому доверяли урезонивать братца.

Кстати, Ежик теперь всерьез угрожал репутации семьи. Опираясь на свое доброе имя и предлагая в виде «страхового обеспечения» деньги Руала, он уговорил кассира газеты «Хюстен» одолжить ему 1600 крон из редакционных фондов. Когда в означенный срок сумму не возвращают, долг мгновенно превращается в недостачу. Только нежелание запятнать имя полярного путешественника в столь гордый для страны час удерживает адвокатов от немедленного обращения в суд.

* * *

В то лето между двумя полушариями остается неразрешенным лишь один вопрос: когда ждать героического полярника на родину? Руал Амундсен счел необходимым отослать подчиненных домой. Экспедиция практически оказалась распущенной — в том смысле, что «Фрам» не мог проследовать напрямую в Сан-Франциско, а оттуда отправиться в «главный поход», в северные широты.

Назрел некоторый перерыв — как для снаряжения судна, так и для того, чтобы пожать финансовые плоды захода на другой полюс. Начальник и думать не думал о чествовании экипажа в Норвегии. Экспедиция отнюдь не была завершена. Но пришедшая из Хобарта весть о победе перевернула все с ног на голову. На родине никто не сомневался, что триумфатор тоже прибудет туда. Только сам Руал Амундсен хочет отсидеться за границей. Пока он не разделается с походом на север, какие-либо торжества чреваты неприятностями.

Именно в этом вопросе управделами оказывается неумолим: «О выполнении твоего желания не может быть и речи: во-первых, народ будет крайне разочарован, а во-вторых, книгопродавцы (т. е. издатель Дюбвад) будут лишены изумительной рекламы». Тем не менее Руалу удастся обманным путем отнять у книготоргового сословия возможность использовать его победоносное возвращение.

Способ, к которому он прибег, особенно не понравился прямолинейному и донельзя честному дону Педро: «Ваше тихое исчезновение отсюда, естественно, дало повод к удивлению, сожалению и толкам, причем некоторые упреки были обращены лично ко мне». Впрочем, это единственное недовольное высказывание, которое позволяет себе дон Педро, несколько месяцев бывший гостеприимным хозяином полярного путешественника. «Знакомство с Вами и, осмелюсь сказать, установившаяся между нами сердечная дружба относятся к наиприятнейшим впечатлениям моей жизни, и я безмерно рад ей и горжусь тем, что соприкоснулся с великим предприятием, творцом и героем которого от начала до конца были Вы».

31 июля на Восточный вокзал Христиании прибыл поездом из Копенгагена гладковыбритый мужчина в больших роговых очках — Энгельбрект Гравнинг. Никем не замеченный, он сел в трамвай, сошел на остановке «Драмменсвейен» и пешком проделал оставшийся путь через парк до королевского дворца. Полководец вернулся к своему монарху, чтобы наконец-то самолично отрапортовать ему: «Южный полюс покорен».

Рассмотреть хитроумные ходы Руала Амундсена в глобальной перспективе сумел лишь поэтичный аптекарь Фриц Г. Цапфе. «Вы феноменальны! — пишет он из Тромсё. — Раз за разом преподносите сюрпризы нам и всему миру! И еще отказываетесь от аплодисментов. Вы великий авантюрист: внезапно пропадаете, за несколько взмахов крылами облетаете земной шар, так что его обитатели застывают, как перед чудом, и опять исчезаете — спокойно и беззвучно, не производя ни малейшей шумихи, дабы затем потрясти нас новым сюрпризом. Не требуя ничего для себя... только давая другим... щедрой рукой наделяя подарками все человечество. Я понимаю участников экспедиции, когда они говорят: "Амундсен — самый лучший человек на свете!"»

Комментарии

Этот домысел целиком на совести автора, тем более что реабилитация Кука произошла не по прихоти журналистов, а стала результатом поступления новой природной информации, подтверждающей описанные им природные явления. Другое дело, что Амундсен был вынужден считаться с самыми неожиданными заявлениями и суждениями американской прессы в части полярных дел, не имеющих ничего общего с реальной ситуацией в высоких широтах.

Сама по себе незаурядная личность Ялмара Юхансена не может не заинтересовать читателя, как и причины, по которым он не получил заслуженного, хотя участвовал в экспедициях как Нансена, так и Амундсена, что, по-видимому, не случайно. Едва ли он мог серьезно скомпрометировать Амундсена какими-то разоблачениями, поскольку в глазах общественности они имели слишком разный кредит доверия.

Примечания

1. Риксмол (букв. «государственный язык») — с 90-х гг. XIX в. так называлась форма литературного норвежского языка, отражающая речевую практику образованных слоев общества. Ему противопоставлялся искусственно созданный на основе норвежских диалектов «ланнсмол».