Глава IV

29 сентября экипажъ Фрама праздновалъ прохожденіе 79° сѣверной широты и съ самыми радужными надеждами смотрѣлъ на будущее. Предсказанія Нансена сбывались: льдины несли судно на сѣверо-западъ и должны были донести его до полюса или до какой-либо ближайшей области. Но скоро наступило разочарованіе: съ октября мѣсяца началъ дуть сѣверный вѣтеръ, — движеніе льдинъ приняло направленіе обратное прежнему, и 16 октября Фрамъ оказался на 78°5′ широты, т.-е. меньше, чѣмъ въ три недѣли онъ почти на цѣлый градусъ ушелъ назадъ!

23-го октября сдѣланы были новыя наблюденія, показавшія, что судно снова, хотя медленно, но двигается къ сѣверу. Вѣтеръ дулъ благопріятный. Всѣ лица прояснились. Между тѣмъ солнце почти не поднималось надъ горизонтомъ, и 26 октября въ полдень показалась только половина его диска надъ краемъ льдовъ; отъ него исходилъ какой-то матовый, красноватый свѣтъ и никакого тепла. Настала страшная полярная ночь, которая наводила такое уныніе на всѣ прежнія арктическія экспедиціи. На Фрамѣ не было и слѣда унынія: корабль, несомнѣнно, двигался на сѣверъ; вѣтряная мельница была готова; электрическая машина дѣйствовала отлично, и, взамѣнъ солнечнаго свѣта, вся внутренность судна освѣтилась яркими электрическими лампами. При свѣтѣ этихъ лампъ отпразднованъ былъ 26 октября день рожденія Фрама, тотъ день, когда онъ былъ спущенъ на воду и получилъ свое имя. Ради праздника устроена была стрѣльба въ цѣль на призы, вкусный обѣдъ изъ четырехъ блюдъ, съ тостами за здоровье Фрама, которому всѣ отъ души желали многихъ лѣтъ; послѣ ужина поданъ былъ земляничный и лимонный пуншъ и послѣдовала торжественная раздача призовъ за стрѣльбу. Призы были шуточные, и раздача ихъ вызвала разныя остроумныя шутки. Наиболѣе отличившійся получилъ деревянный крестъ ордена «Фрамъ», который долженъ былъ носиться на шеѣ на бѣлой полотняной тесьмѣ. Наименѣе отличившемуся досталось зеркало, въ которомъ онъ могъ любоваться на физіономію неудачника.

Ледяная пустыня, среди которой стоялъ Фрамъ, не была вполнѣ необитаема: нѣсколько разъ лисицы подбѣгали такъ близко къ судну, что ихъ можно было убивать прямо съ палубы; медвѣди безпрестанно рыскали въ окрестностяхъ, рылись въ кучахъ отбросовъ съ судна и нападали на собакъ.

Скоттъ Гансенъ устраивалъ палатку для своихъ метеорологическихъ наблюденій на льду, въ нѣсколькихъ саженяхъ отъ судна. Блессингъ и Іогансенъ помогали ему. Въ то время, какъ они были усердно заняты этимъ дѣломъ, вдругъ показался медвѣдь недалеко отъ нихъ, около носа судна.

— Тише! Не шевелитесь, чтобы не испугать его! — сказалъ Гансенъ.

— Да, да! — Они притаились и стали смотрѣть на медвѣдя.

— Не попробовать ли мнѣ пройти на судно и сказать имъ о медвѣдѣ? — предложилъ Блессингъ.

— Что же, это хорошо! пройдите! — согласился Гансенъ.

Блессингъ выбѣжалъ изъ палатки на цыпочкахъ, чтобы не встревожить звѣря. Между тѣмъ медвѣдь осмотрѣлся, обнюхалъ воздухъ, и чутье показало ему, куда идти: онъ замѣтилъ Блессинга, пробиравшагося на судно, и пустился за нимъ слѣдомъ. Блессингъ остановился въ нерѣшимости, но затѣмъ сообразилъ, что въ такую минуту лучше быть втроемъ, чѣмъ одному, и потому пустился со всѣхъ ногъ бѣжать назадъ къ другимъ, въ палатку. Медвѣдь слѣдовалъ за нимъ скорымъ шагомъ.

Гансенъ рѣшилъ прибѣгнуть къ хитрости, которою, какъ онъ вычиталъ гдѣ-то въ книгѣ, можно прогнать медвѣдя. Онъ выпрямился во весь ростъ, сталъ размахивать руками и кричать изо всѣхъ силъ, въ чемъ ему помогалъ и Іогансенъ. Но медвѣдь отнесся совершенно равнодушно къ этому маневру и продолжалъ приближаться. Положеніе становилось опаснымъ. Гансенъ вооружился дубинкой для скалыванія льда, Іогансенъ взялъ топоръ, Блессингу ничего не досталось. Затѣмъ они всѣ трое бросились бѣжать къ судну съ громкими криками:

— Медвѣдь! медвѣдь!

Медвѣдь подошелъ къ палаткѣ, внимательно обнюхалъ все, что тамъ находилось и, убѣдившись, что все это вещи не съѣдобныя, быстро направился къ судну по слѣдамъ бѣжавшихъ людей. Въ эту минуту Нансенъ услышалъ крикъ вахтеннаго, схватилъ ружье и выбѣжалъ на ледъ. Неожиданное появленіе его заставило медвѣдя остановиться. Нансенъ приблизился къ нему на разстояніе выстрѣла; медвѣдь повернулъ немного голову, и мѣткая пуля въ затылокъ уложила его на мѣстѣ.

Послѣ этого члены экспедиціи не рѣшались спускаться на ледъ безъ оружія.

Нѣсколько дней спустя двое большихъ медвѣдей подбирались къ собакамъ, привязаннымъ на льду. Собаки подняли страшный лай и вой; съ корабля ихъ услышали. Скоттъ-Гансенъ и съ нимъ еще три человѣка бросились къ собачьему лагерю, убили одного хищника и тяжело ранили другого. Двѣ собаки при этомъ исчезли: неизвѣстно было, убѣжали ли онѣ съ испугу, какъ только почуяли медвѣдей, или были съѣдены.

Даже когда собаки бывали привязаны на палубѣ, медвѣди не боялись подбираться къ нимъ. Къ счастью, люди были недалеко, и всегда находился кто-нибудь, кому удавалось или уложить на мѣстѣ хищника, или прогнать его. Но одно нападеніе медвѣдей окончилось трагически для собачьей стаи и едва не стоило жизни человѣку. Какъ-то вечеромъ, когда весь экипажъ Фрама сидѣлъ послѣ ужина въ каютѣ и развлекался карточной игрой, собаки, привязанныя на палубѣ, вдругъ подняли страшный шумъ. Могштадъ пошелъ посмотрѣть, что случилось, и, вернувшись, разсказалъ, что всѣ собаки, которыя могли достать до борта судна, вспрыгнули на него и лаютъ по направленію къ сѣверу.

— Навѣрное, онѣ чуютъ какого-нибудь звѣря, — закончилъ онъ, — но кругомъ такъ темно, что ничего нельзя разглядѣть.

Нансенъ думалъ было выпустить нѣсколькихъ собакъ и отправиться съ ними по льду къ сѣверу; но было слишкомъ темно, такъ что невозможно было разглядѣть звѣря.

Ночью собаки продолжали волноваться, и Нансенъ изъ своей каюты слышалъ какой-то странный звукъ, точно по палубѣ таскали ящики. Утромъ Педеръ Гендриксенъ и Могштадъ пошли покормить собакъ и перевести ихъ на ледъ. При этомъ они замѣтили, что трехъ собакъ не хватаетъ. Педеръ взялъ фонарь, чтобы хорошенько осмотрѣть, нѣтъ ли слѣдовъ животныхъ. Онъ замѣтилъ на льду нѣсколько капель крови, а затѣмъ несомнѣнные слѣды медвѣдя. Онъ пошелъ вмѣстѣ съ Могштадомъ въ ту сторону, куда направлялись слѣды; собаки бѣжали впереди нихъ. Они отошли недалеко отъ судна, какъ вдругъ огромный звѣрь, окруженный собаками, бросился въ ихъ сторону. Увидѣвъ, въ чемъ дѣло, они быстро повернули и побѣжали назадъ къ судну. Могштадъ былъ въ парусинныхъ башмакахъ и прибѣжалъ раньше. Гендриксенъ не могъ бѣжать слишкомъ скоро въ своихъ деревянныхъ башмакахъ, — въ испугѣ онъ запнулся за льдину и упалъ; онъ быстро вскочилъ и, когда уже подбѣжалъ къ судну, вдругъ замѣтилъ, что кто-то двигается прямо на него справа. Онъ подумалъ было, что это собака; но звѣрь бросился на него и укусилъ его въ бокъ. У Гендриксена не было съ собой ни ружья, ни ножа; но онъ не потерялъ присутствія духа и фонаремъ ударилъ медвѣдя по головѣ съ такою силою, что фонарь разлетѣлся въ дребезги. Ошеломленный медвѣдь приподнялся и тотчасъ же набросился на бѣжавшую мимо собаку; а Гендриксенъ бросился со всѣхъ ногъ на корабль, вбѣжалъ въ каюту и задыхающимся голосомъ прокричалъ:

— Ружье! ружье! Медвѣдь укусилъ!

Нансенъ тотчасъ же схватилъ ружье и вмѣстѣ съ Гендриксеномъ бросился на палубу. У лѣвой стороны судна слышался лай собакъ и голоса людей. Медвѣдь лежалъ у самаго судна и рвалъ собаку, а прочія собаки окружили его съ громкимъ лаемъ. Возлѣ нихъ стоялъ Якобсенъ и никакъ не могъ вырвать пыжъ, который нечаянно всунулъ въ дуло.

— Стрѣляйте! стрѣляйте! у меня ружье не дѣйствуетъ! — кричалъ Якобсенъ.

Нансенъ сталъ быстро заряжать свое ружье, но никакъ не могъ вытащить пакли изъ дула; Могштадъ махалъ своимъ незаряженнымъ ружьемъ; Скоттъ-Гансенъ пробовалъ достать патроны черезъ щель въ двери рубки, которую нельзя было отворить, такъ какъ въ дверяхъ лежала собака. Къ счастью, прибѣжалъ Іогансенъ и пустилъ въ медвѣдя нѣсколько зарядовъ, такъ что тотъ бросилъ собаку. Нансену удалось тоже зарядить свое ружье и, для большей безопасности, онъ пустилъ еще пулю въ голову медвѣдю. Пока медвѣдь шевелился, собаки съ громкимъ лаемъ тѣснились къ нему; но когда онъ упалъ мертвый, онѣ боязливо отпрянули. Онѣ, должно быть, думали, что это новая хитрость ихъ врага.

Пока сдирали шкуру съ убитаго медвѣдя, Нансенъ пошелъ искать пропавшихъ собакъ. Его сопровождала собачья стая, и, почуявъ слѣдъ, направлявшійся на сѣверъ, повернула туда. Чѣмъ дальше, тѣмъ боязливѣе подвигались онѣ впередъ; нѣкоторыя стали даже отставать, но потомъ какъ будто устыдились своей трусости и тихонько поплелись за хозяиномъ. Приходилось идти по нагроможденнымъ грудамъ льда и иногда пробираться положительно на четверенькахъ. Но вотъ что-то зачернѣло на льду. Нансенъ подошелъ ближе и увидѣлъ сначала одну собаку, а лотомъ и другую. У одной была отъѣдена голова, отъ другой остались только однѣ кости. Дальше между льдинами виднѣлись слѣды медвѣжьихъ лапъ, и лежала еще одна загрызенная собака.

Медвѣдь, очевидно, взобрался на судно, оттолкнулъ стоявшій тутъ ящикъ, схватилъ ближайшую собаку и утащилъ ее. Утоливъ свой первый голодъ, онъ вернулся за новой добычей. Если бы вовремя не подоспѣли люди, онъ могъ бы такимъ образомъ перетаскать еще нѣсколько собакъ.

— Вотъ увидите, что сегодня у Квикъ будутъ щенки! — заявилъ Юэль, слыша, какъ Нансенъ и другіе горевали о погибшихъ собакахъ. — У насъ на суднѣ все такъ: послѣ непріятности всегда бываетъ радость.

Дѣйствительно, въ тотъ же вечеръ, когда вся компанія сидѣла послѣ ужина въ каютѣ, Могштадъ объявилъ, что у Квикъ родились щенки.

«Квикъ» была гренландская собака, которую подарилъ Нансену одинъ изъ его знакомыхъ путешественниковъ, и которая сопровождала экспедицію съ самаго отъѣзда изъ Европы. Она принесла сразу 13 щенковъ. Оставить всѣхъ было невозможно, такъ какъ она не могла бы выкормить всѣхъ, поэтому пять штукъ убили, а восемь оставили. Щенкамъ устроили постель въ каютѣ, въ ящикѣ, обложенномъ мѣхомъ, чтобы они не страдали отъ холода, и Квикъ оказалась очень заботливою матерью: она почти не отходила отъ своихъ дѣтей, и можно было надѣяться, что она хорошо выкормитъ ихъ.

Нансенъ и его спутники часто предпринимали прогулки по льду во всѣ стороны, иногда пѣшкомъ, иногда на лыжахъ. Нансену вздумалось прокатиться въ саняхъ на собакахъ. Онъ запрягъ шесть собакъ въ самоѣдскія санки, усѣлся въ нихъ и закричалъ: «Пррръ! пррръ!» Собаки быстро помчались по льду; но вотъ имъ встрѣтилась большая льдина, которую надобно было объѣхать. Только что Нансенъ хотѣлъ повернуть ихъ въ сторону, какъ онѣ повернули назадъ и во весь духъ помчали къ судну; тамъ онѣ стали бѣгать отъ одной кучи отбросовъ къ другой, и не было никакой возможности отогнать ихъ оттуда. Если Нансенъ отгонялъ ихъ отъ лѣвой стороны судна и кнутомъ заставлялъ идти на ледъ, онѣ тотчасъ же поворачивали и обѣгали кругомъ кормы на правую сторону и наоборотъ. Напрасно онъ дергалъ вожжи, кричалъ, бранился; напрасно онъ вылѣзъ изъ саней и попробовалъ удержать ихъ; собаки рванули, и онъ полетѣлъ вверхъ ногами на ледъ. Онѣ остановились, добѣжавъ до глыбы льда, а затѣмъ снова вернулись къ судну. Такъ продолжалось, пока эта игра не надоѣла имъ самимъ, и онѣ не рѣшили ради разнообразія пробѣжаться по той дорогѣ, по которой ихъ направлялъ возница. Онѣ устремились, какъ вихрь, по плоской льдинѣ; но только что Нансенъ задержалъ ихъ на минуту, онѣ снова повернули назадъ по прежней дорогѣ. Онъ кричалъ на нихъ, стегалъ ихъ кнутомъ; а онѣ тѣмъ быстрѣе неслись по избранной ими дорогѣ. Наконецъ, ему удалось остановить сани, упершись ногами въ снѣгъ между полозьями и воткнувъ въ ледъ крѣпкій крюкъ. Собаки остановились на минуту, но затѣмъ снова помчались, выбросили Нансена изъ саней и волочили его нѣсколько времени по снѣгу. Какъ онъ ни старался, одичалыя животныя никакъ не хотѣли покориться ему. Онъ потерялъ доску для сидѣнья, потомъ кнутъ, перчатки, шапку. Раза два пробовалъ онъ бѣжать передъ собаками и заставить ихъ повернуть, угрожая имъ кнутомъ. Но онѣ только метались изъ стороны въ сторону и неслись еще быстрѣе. Наконецъ, онъ запутался ногами въ вожжахъ и упалъ плашмя въ сани, а собаки точно бѣшеныя примчали его обратно къ судну.

«Это былъ мой первый опытъ катанья въ саняхъ, — замѣчаетъ Нансенъ, — и я не могу сказать, чтобы очень гордился имъ; одно меня радовало: никто не видалъ моихъ геройскихъ подвиговъ!»

Зима все больше и больше входила въ свои права: морозъ крѣпчалъ и по ночамъ доходилъ до 40°; напоры льда слышались вдали, но почти не достигали Фрама, такъ какъ ледъ, окружавшій судно, превратился въ плотную массу, достигавшую 5 саженъ толщины. Однообразіе полярной ночи прерывалось чудными атмосферными явленіями. Иногда вдругъ огненный шаръ прорѣзывалъ небосклонъ и разливалъ голубовато-бѣлый свѣтъ. Послѣ него на небѣ оставалась нѣсколько минутъ свѣтящаяся дуга и сіяніе въ видѣ какой-то свѣтящейся пыли. Иногда на небѣ появлялась противъ луны очень красивая лунная радуга; въ другой разъ около самой луны замѣчались то ложныя луны, то свѣтлыя кольца. Когда луна стояла такъ низко, что кольца ея касались горизонта, появлялось яркое свѣтлое пространство въ томъ мѣстѣ, гдѣ горизонтъ пересѣкалъ кольцо. Весь горизонтъ имѣлъ сначала желтый цвѣтъ, потомъ красный и, наконецъ, голубой. Такіе же цвѣта наблюдались и при ложныхъ лунахъ. Иногда появлялись два большихъ концентрическихъ кольца, и тогда можно было видѣть четыре ложныя луны¹. Особеннымъ же блескомъ и красотой отличались сѣверныя сіянія. Они появлялись не только ночью, но часто даже днемъ, и представляли такое чудное зрѣлище, что Нансенъ и его товарищи никогда не могли вдоволь наглядѣться на него. Чѣмъ бы они ни были заняты, какъ бы ни были легко одѣты, но при первомъ извѣстіи, что сіяніе начинается, они выскакивали на палубу и, какъ очарованные, слѣдили за нимъ, не замѣчая, что члены ихъ коченѣютъ при 35° мороза. Вотъ какъ описываетъ Нансенъ въ своемъ дневникѣ эти сіянія.

«Вечеромъ я вышелъ на палубу въ нѣсколько уныломъ настроеніи, но въ ту же минуту остановился, точно прикованный. Вотъ оно, это сверхъестественное явленіе — сѣверное сіяніе неподражаемой силы и красоты, сверкающее на небесахъ всѣми цвѣтами радуги. Рѣдко, пожалуй, даже никогда не видѣлъ я такихъ чудныхъ красокъ. Преобладающій цвѣтъ былъ сначала желтый, сквозь него пробивался зеленый, а на нижнемъ концѣ, на нижней поверхности дуги, проступала яркая, рубиново-красная окраска. Но вотъ отъ далекаго горизонта на западѣ, вверхъ по небу, протянулась, извиваясь, огромная змѣя, она становилась все ярче и ярче, затѣмъ раздѣлилась на три сверкающія части. Южная часть змѣи сдѣлалась рубиново-красной съ желтыми пятнами, средняя — желтой, а сѣверная приняла зеленовато-бѣлый цвѣтъ. По бокамъ змѣи выступали лучи, которые двигались точно гонимые ураганомъ; они то появлялись, то исчезали, становились то ярче, то слабѣе; змѣи извивались вокругъ нихъ до самой середины неба».

Въ другой разъ Скоттъ-Гансенъ, стоявшій на вахтѣ, вбѣжалъ въ каюту съ извѣстіемъ, что началось очень красивое сѣверное сіяніе. Всѣ побѣжали наверхъ.

«Палуба была ярко освѣщена, — описываетъ Нансенъ, — и отраженіе свѣта вездѣ играло на льду. Все небо сверкало, особенно на югѣ, откуда массы огня распространялись высоко вверхъ. Огненныя массы раздѣлились на блестящія разноцвѣтныя полосы, распространявшіяся по небу на югѣ и на сѣверѣ и переплетавшіяся другъ съ другомъ. Лучи сверкали, отливая чистыми и прозрачными, какъ кристаллъ, цвѣтами радуги, преимущественно фіолетово-краснымъ или карминовымъ и свѣтло-зеленымъ. Иногда лучи дуги на концахъ принимали красный цвѣтъ, переходящій повыше въ ярко-зеленый; еще выше они становились темнѣе и переходили въ голубой или фіолетовый цвѣтъ, а затѣмъ исчезали въ синевѣ неба. Иногда же лучи въ той же самой дугѣ превращались изъ ярко-красныхъ въ свѣтло-зеленые и колыхались изъ стороны въ сторону, точно гонимые вѣтромъ. Это была безконечная игра яркихъ красокъ, превосходящая все, что только можно вообразить. Временами зрѣлище достигало такой красоты, что у насъ захватывало дыханіе, и намъ казалось, что должно совершиться нѣчто необыкновенное: по крайней мѣрѣ, рушиться небо. Вдругъ лучи свѣта померкли, быстро пробѣжавъ по всѣмъ оттѣнкамъ цвѣтовъ, и все явленіе стало исчезать; а мы стояли въ напряженномъ ожиданіи, затаивъ дыханіе. Но только что мы намѣревались удалиться, подъ вліяніемъ 35° мороза, какъ лучи снова загорались, и появлялись такія чудныя краски, что мы останавливались и стояли до тѣхъ поръ, пока не почувствовали, что у насъ отморожены уши и носы. Въ концѣ сіянія былъ такой удивительный фейерверкъ всевозможныхъ цвѣтовъ, со всѣхъ сторонъ загоралось такое пламя, что мы каждую минуту ожидали появленія его на льду, такъ какъ на небѣ для него уже болѣе не оставалось мѣста».

Примечания

1. Такія кольца вокругъ солнца и луны являются вслѣдствіе преломленія лучей свѣта въ крошечныхъ ледяныхъ кристалликахъ, плавающихъ въ воздухѣ.