Прикованный Локи

О том, что случилось с Локи дальше, рассказывается в «Младшей Эдде». Он попытался укрыться от богов на некоей горе, где построил жилище с четырьмя входами, чтобы было видно во все стороны. Днем же Локи превращался в лосося и прятался в водопаде Франангр. Мысль о грядущей мести богов не оставляла его, и он пытался представить себе те хитрости, на которые пойдут боги, чтобы изловить врага в любом обличье. В этих размышлениях он и изобрел рыболовную сеть, сплетая льняные нити. И тут он увидел приближающихся асов — Один открыл его убежище, озирая все миры с престола Хлидскъяльв. Локи успел швырнуть сеть в огонь и бросился в свой водопад.

Первым из асов вошел в дом мудрый Квасир, он и разглядел в золе пепел сети. Боги сплели такую же и пошли с ней к водопаду. Тор взял один конец, все асы — другой и трижды опускались с ней в поток. Локи скрывался меж камнями, потом перепрыгнул сеть, наконец, когда Тор стал посреди потока, попал прямо к нему в руки. Громовник сжал скользкую рыбину — с тех пор у лосося сужающийся хвост.

Пойманного Локи приволокли в некую пещеру, куда привели и его двух сыновей — Вали и Нари (или Нарви — так звали и великана, породившего Ночь). Асы превратили Вали в волка, и тот разорвал в клочья родного брата. Тогда асы просверлили три каменных плиты и к ним кишками сына привязали злосчастного Локи, после чего его путы стали железными (вспомним страшную ткань, что пряли валькирии из человеческих кишок). Скади же взяла ядовитую змею и повесила ее так, чтобы яд капал Локи на лицо. Жена Локи Сигюн пытается облегчить страдания этого аса и держит над ним чашу, в которую собирается яд. Но когда чаша переполняется и Сигюн уходит, чтобы выплеснуть яд, его капли достигают Локи, и он начинает так корчиться и рваться, что трясется земля. Это и называется землетрясением. Локи же суждено лежать в оковах до Гибели богов.

Эти события относятся к концу мифологической истории — уже погиб Бальдр и закован его погубитель. Но в том-то и особенность всякой мифологической истории, что ее конец неразрывно связан с началом, с эпохой творения и созданием культурных благ. Так Локи, на свою же несчастную долю, изобрел рыболовную сеть, а Тор придал окончательный вид лососю. Даже землетрясение объясняется корчами закованного в пещере гиганта. Неудивительно и то, что Квасир, мудрец, убитый в давние времена, чья кровь стала медом поэзии, оказывается живым и помогает богам советом. Мифологическое время — особое время, в нем нет привычной для нас линейной «исторической» последовательности.

Самой удивительной фигурой в этом мифологическом мире остается Локи. Неясно даже значение его имени. Связанные с ним мифологические сюжеты выглядят на современный взгляд довольно странно: в «Перебранке Локи» асы совершенно лишаются божественного ореола. Думают даже, что эта песнь составлена христианским клириком, осмеивающим языческих богов. Но эпизоды, упомянутые злоречивым Локи в перебранке, часто находят соответствие в других песнях и мифах: язычество имело собственную систему божественных ценностей, непохожую на христианские представления о грехе и добродетели.

Локи был частью этой системы, недаром он выступает в мифах как двойник и побратим Одина. Но его поступки, и особенно их мотивы, противоположны деяниям верховного аса. Главный подвиг Одина — самопожертвование ради обретения магической мудрости. Локи же, напротив, готов жертвовать чем угодно в мире богов, только не собой. Эти два аса заставляют вспомнить о традиционной паре архаичных культурных героев, предков племени, один из которых творит полезные вещи, другой, подражая ему, — вредные. Но Локи не укладывается в эту схему, ведь он творит не только зло, хотя чем-то он подобен библейскому Люциферу — восставшему против божественного порядка и низвергнутому из небесного жилища ангелу.

Но более всего Локи напоминает, конечно, не падшего ангела, а не менее знаменитого персонажа мировой мифологии и литературы, также прикованного к скале за восстание против божественного порядка; правда, этот герой — Прометей — приобрел для людей высшее культурное благо — огонь, похитивши его из мира богов. Локи не было присуще подобное человеколюбие. Но и он был культурным героем, участию которого боги и люди обязаны появлению многих чудесных предметов.

Пытаясь разгадать ту загадку, которую до сих пор представляет образ Локи, ученые обратили внимание на то, что этот образ напоминает не столько самого античного Прометея, сколько его «родственников» в мифах народов Кавказа. Грузинский Амирани — великан-богатырь, освобождающий из иного мира сказочную деву (как Локи спас преданную им же Идунн) и обучивший людей кузнечному искусству (Локи заставлял работать на богов чудесных кузнецов — карлов), победитель чудовищ (чем Локи прославлен не был) был прикован в пещере за то, что в гордыне восстал против Бога. Здесь сходство с Локи, действительно, разительное: Амирани прикован цепью к вбитому в пол пещеры колу (в нем распознается известный нам образ мирового дерева); он хочет разорвать узы и вырвать кол — от его усилий происходят землетрясения. Вместо преданной жены с Амирани — верный пес, который лижет цепь хозяина так усердно, что она истончается к концу года (этот пес напоминает нам о другом, связанном с Локи создании, рвущемся из пут волке Фенрире). К концу годового цикла Амирани уже готов вырваться на свободу, но тут являются посланные Богом кузнецы, что обновляют цепь и вбивают кол, а прилетающая с небес птица клюет сердце героя.

Внешнее несходство Локи — субтильного и трусоватого плута в песнях «Эдды» — и богатыря Амирани оборачивается их содержательным, мифологическим сходством: оба они по происхождению — первобытные великаны (то же происхождение имеет и титан Прометей), недаром их попытки освободиться от пут приводят к землетрясениям. Их конфликт с божественным миром словно предрешен их происхождением.

Мы видим, что миф о прикованном великане широко распространен у разных народов, не связанных прямо языковым родством. Исследователь индоевропейских мифов, написавший целую книгу о Локи, — Жорж Дюмезиль обнаружил в мифах народов Кавказа еще одного «родственника» Локи. Он также относился к роду мифических (эпических) богатырей, поколению великанов, которых на Северном Кавказе именуют нартами. Его имя — Сырдон, и в отличие от главных положительных героев нартовского эпоса, богатырей, поражающих врагов и чудовищ, он отнюдь не боец. Но нарты всегда готовы взять его с собой в поход, ибо его находчивость и острословие также нужны были в военном предприятии, как богатырская сила. Он выручал нартов и тогда, когда те попадали во власть великанов. Но не меньше он славился тем, что сеял распри внутри общины нартов. Он был виновником того, что, когда главного героя Сослана закаливали, делая его члены стальными, колода, поставленная на уголья, оказалась слишком короткой, и Сослан оказался до колен не закаленным. (Мы помним, что по вине Локи рукоять Мьёлльнира также оказалась слишком короткой — Тор не мог сразу сразить им Мирового змея.)

Далее с добродетельным героем Сосланом случилась история, которая более всего напоминает смерть Бальдра. Сослан (как и многие герои архаического эпоса) совершает героическую поездку в иной мир за чудесным растением и полудревней чает его в дар от вещей девы. Она предупреждает героя, чтобы на обратном пути он не брал ничего, что найдет на дороге (характерные запреты для тех, кто предпринимает столь рискованное путешествие). Сослан удерживается от того, чтобы подобрать попадавшиеся ему золотые предметы, но не видит беды, если возьмет валяющуюся на дороге шапку. Этой шапкой обернулся Сырдон, стремившийся выведать, есть ли у Сослана уязвимые места. Сослан оказался подвержен тому же тщеславию, что и Фригг (что женщине простительно), — он не мог не проговориться о своей уязвимости: правда, он сделал это в лесу, наедине со своим чудесным конем, но ведь при нем была и шапка-оборотень.

В результате сначала погиб конь героя (а гибель коня — знак судьбы для хозяина), а потом и сам Сослан. Откровенность героя и даже любопытство Сырдона не вполне понятно современному читателю: ведь коварный Сырдон был сам виноват, что Сослана не закалили до колен и, стало быть, знал его уязвимое место. Но в том-то и заключается мифологическое — и магическое — действие слова, что оно должно быть произнесено, имя названо, рассказано о происхождении любого явления, — тогда действия мифологических героев (и людей) будут успешными.

Успешным для Сырдона и гибельным для Сослана было его откровение в мифологическом лесу. Обратившийся в старика (или старуху) Сырдон подговаривает мифическое оружие — небесное колесо — ударить по коленям Сослана во время игры, которой тешатся нарты, проверяя неуязвимость своего героя. Нам уже приходилось говорить, что игра в мифологическом и эпическом мире — это не просто забава, но испытание и вызов судьбе. После смерти Сослана кара постигает «убийцу советом» — Сырдона, но и из могилы он продолжает сеять раздоры среди нартов.

Еще один жуткий эпизод роднит коварного Сырдона и злоречивого Локи. Один из нартов, у которого Сырдон украл корову (страшное преступление у кавказских народов), проник в его дом и убил его жену вместе с двенадцатью сыновьями. Мясо их нарт бросил в котел. Сырдон, чье горе породило творческое вдохновение, взял кисть одного из сыновей и натянул на нее двенадцать струн, сделанных из жил погибших детей. Так получилась арфа — фандыр. Локи не использовал для изобретения сети таких страшных материалов, но сам он был связан кишками своего сына...

Значит ли все это, что образ Локи находит разгадку на Кавказе? Иногда думают и так — ведь Снорри помещал прародину асов в Малой Азии, а ванов — на Дону, Танаисе, совсем поблизости от Кавказского хребта. Сырдон и Сослан — главные герои осетинского эпоса о нартах, а осетины — потомки древних скифов; Снорри называл Восточную Европу Великой Швецией, зная, что в античной традиции она именуется Великой Скифией...

Но мы должны помнить, что ученый исландец основывался в своих построениях на книжной античной традиции, а не только на дошедших до него преданиях.

Должны мы также помнить и о том, что коварство и предательство были оборотной стороной того героического быта, который был прославлен в мифах и эпических сказаниях конца родоплеменного строя. В скандинавских мифах оно было свойственно не только Локи, но и Одину — верховному богу.

Но есть в образе Локи нечто, что отличает его и от правителя Асгарда, и от прочих богов. Это — смех, который вызывают некоторые его поступки.