Лучшая должность в мире

Рассказывают, что как-то в одной из школ Осло учитель спросил у новичка, как его зовут, сколько лет, чем занимаются родители. На все эти вопросы мальчуган охотно отвечал. Но на вопрос, из какого города он сюда приехал, как ни бился учитель, мальчик не ответил.

Когда все школьники разошлись по домам, он сам подошел к учителю.

— Я из Бергена.

— Почему же ты сразу не ответил?

— Еще скажут — хвастается!

Любовь бергенцев к родному городу вполне понятна. Но это чувство здесь проявляется так демонстративно, как бывает лишь в городах, игравших когда-то первую роль, а потом ходом истории вынужденных отойти пусть на почетное, но все же второе место.

У бергенцев спокойная убежденность ленинградцев в превосходстве их города словно помножена на «похвальбу» одесситов. Впрочем, и то верно, что пестрая прелесть южных портовых городов сочетается в Бергене со строгой красотой северных широт, пышное цветение вишневых, яблоневых, абрикосовых садов на побережье фиордов — с нетающими снегами на вершинах гор, обступивших эти фиорды.

— Вот самая красивая улица в мире! — вполне серьезно говорит Эйвинд Болстед — высокий рыжеватый человек в роговых очках и фетровой шляпе, проводя нас по тесной горной улочке со старинными трехэтажными домами с сиренью, переплескивающейся через заборы. — Я здесь провел детство!

Болстед не скромничает, как тот мальчуган, не скрывает, что он из Бергена и что лучше Бергена города не то что в Норвегии, а на всем свете нет...

— Это первый в мире дом для престарелых моряков! — с гордостью показывает он на фасад обшитого «вагонкой» длинного двухэтажного здания.

С верхней улочки через двор больницы мы спускаемся на нижнюю.

— Здесь долечивается последний прокаженный в Норвегии. А когда его вылечат, Норвегия будет первой страной в мире, где нет ни одного прокаженного! — говорит Болстед. Ведь ученый, открывший бациллу проказы, тоже бергенец.

Я об этом услышал впервые. И Болстед не скрывает, что ему жаль меня: не знал такого общеизвестного факта.

А я вспоминаю страницы трилогии Сингрид Ундсет «Кристин, дочь Лавранса» — ту трагическую сцену, где Элина, любовница Эрленда, пытается заразить проказой свою соперницу Кристину. Когда-то проказа здесь в Норвегии была страшным бедствием. И вот последний прокаженный! Доктор Армауэр Хансен открыл лепрозную бациллу! Этим бергенцем действительно можно гордиться.

Я знаю, что в Бергене жили выдающиеся ученые: Михаил, Оссиан и Иохан Сарсы, Берн-Хелланд Хансен, много сделавший для науки о жизни моря, движении рыб и их биологии, законах океанических течений. Их труды превратили Берген в центр океанологии.

Об этом, правда, я узнал не от Болстеда, а от наших ученых-океанографов, остановившихся в гостинице «Норвегия». Они участвовали во Всемирном океанографическом конгрессе, который как раз в эти дни заседал в Бергене.

Здесь, в знаменитом бергенском музее, лаборатории и институты которого стали базой созданного после войны второго университета Норвегии, работал в свое время молодой биолог Фритьоф Нансен, ставший мужем дочери Сарса.

Здесь же в результате исследований и открытий создателя динамической метеорологии профессора Вильхельма Бьеркнеса и его учеников возникла знаменитая бергенская школа метеорологии, давшая теоретическую основу системе прогнозов погоды, принятой ныне во всем мире.

Я понимаю, почему с таким упорством изучают Здесь законы, управляющие движением косяков рыб, так же как и то, почему здесь сложены в не столь давние времена молитвы о том, чтобы господь привел к побережью косяки сельди.

Если сельдь не пойдет к берегу, значит, год «неурожайный», голодный. Рыба тут и «хлеб насущный» и валюта. Сельдь и треска творят историю, вершат политику. Из-за сельди и шла вековая борьба с Ганзой. Соленая — «клип-фиск», вяленая — «сток-фиск» треска отменяла «сухой закон». И писатели в своих книгах рассказывают детям не о похождениях зайчонка или галчонка; а о приключениях маленькой трески.

По вылову рыбы на душу населения Норвегия первая в мире. Больше чем полтонны на человека! И половина всей вывозимой за границу рыбы идет через бергенский порт.

Я понимаю и то, почему здешними учеными так пристально изучаются океанские течения, ведь Гольфстрим — топливо Норвегии. Понимаю и то, почему именно здесь, где Гольфстрим насылает туманы, где горы, обступившие Берген, задерживают облака, идущие с моря, где чаще, чем где бы то ни было, осадки измеряются не сантиметрами, а метрами, — должно было возникнуть искусство предсказания погоды.

Но я не понимаю, как можно было научиться точно предсказывать погоду, если дожди идут порой по нескольку раз в день, а порой целую неделю — непрерывно. Или, вернее, тут уж всякий сумеет предсказать — возможность ошибки крайне ограничена.

Не зря ведь говорят, что лучший подарок возлюбленной в Бергене — дождевой зонт, и лошади шарахаются в испуге от людей без зонтиков... Однажды иностранец спросил у бергенского мальчугана, шагавшего в непромокаемых сапогах по лужам:

— Давно ли начался дождь?

— Откуда я знаю! — удивился мальчуган. — Мне ведь только семь лет...

В день международных соревнований по бегу в Бергене, когда первенство мира оспаривали Пири и Куц, на разминке дождь лил как из ведра. Холодные струйки стекали по затылку за воротник тренировочного свитера. «Но к тому времени, когда бегуны стали на старт, темп дождя изменился (смотри-ка, он тоже умеет менять свой темп!) — и только легкая водяная завеса висела над спортсменами, над зонтиками зрителей, над стадионным секундомером», — писал наш спортивный корреспондент.

«Лучшая должность в мире — это поливальщик улиц в Бергене: он занят 5 дней в году, а жалованье получает за 365», — записал в своем дневнике академик Алексей Николаевич Крылов.

Он приехал в Берген принимать суда, которые строились для Советского Союза на здешних верфях. В восемь часов вечера в субботу, когда он приехал, дождь шел как обычно.

По стеклам окон в номере гостиницы «Норвегия», где останавливался обычно Крылов, стекали струйки воды. Но через минут сорок небо прояснилось, еще через двадцать минут снова зачастил дождь и опять через сорок кончился. Тогда Крылов, верный своей привычке исследователя, в записной книжке крестиками стал отмечать каждое такое изменение погоды. В двенадцать он лег спать и встал в семь утра. Все воскресенье, день, когда здесь не выходят даже газеты, просидел за лекциями по баллистике, наблюдая в окно за периодическими сменами дождя и «вёдра», отмечая их крестиками. К двенадцати часам ночи таких крестиков насчитывалось 32... В заключение Крылов записал: «Если здесь в году только 5 безоблачных дней, то это означает, что дождь идет здесь не 360, а 3600 раз».

Зная об этом, отправляясь в Берген с одним только плащом, я думал, что обязательно придется мне там купить зонтик.

Но, очевидно, я попал в Берген как раз в те редчайшие дни, когда должность поливальщика улиц перестает быть завидной синекурой. Стояли такие солнечные, синенебые длинные-длинные дни, что я просто сам себе завидовал.