В. Житомирский. «Ну, как там в Осле?»

Портрет в интерьере

С легкой руки Владимира Высоцкого название норвежской столицы иногда в разговоре у нас склоняют. В шутку. Но живут там всерьез.

Огромный квадратный, я думаю — метра два на два, портрет волевого мужчины с суровым взглядом, выдержанный в серо-черных тонах, стоял на боку в нашем физкультурном зале, прислоненный к шведской стенке, что, как я понял много позже, было символично. Ощутив, что нам, первоклассникам, пришедшим на первый в жизни урок физкультуры, явно требуется пояснение, учительница сообщила: «Это иностранный путешественник Нансен. Наша школа прежде носила его имя. Но разве советская школа может быть названа в честь буржуазного исследователя? Поэтому теперь мы будем носить имя советского академика Зелинского. Это выдающийся ученый, он изобрел противогаз». В том, далеком теперь, 1948 году разворачивалась кампания борьбы с «низкопоклонстовом перед всем иностранным».

Суровый, как бы испытующий взгляд опрокинутого набок человека не раз вспоминался во время поездки в Норвегию, на родину Фритьофа Нансена, где его чтят как одного из самых великих граждан этой страны. Памятники ему установлены в самых разных местах, его имя носят площади и улицы, а у подножья знаменитого трамплина в Холменколлене мы зашли в кафе имени Нансена. О его экспедициях рассказывает экспозиция в музее, где основное пространство занято морским монстром — чудовищных размеров судном «Фрам», на котором он пробивался к Северному полюсу. Но в полном объеме панорама его жизни представлена в музейном комплексе на полуострове Бюгд.

Очень многое связывало великого норвежца с Россией. После его лыжного перехода через Гренландию и многолетней экспедиции в сторону Северного полюса естествоиспытатель был избран иностранным почетным членом Петербургской академии наук. Пышный орден св. Станислава первой степени — дань уважения России Нансену-исследователю. Много позже, уже в 20-х годах, он был избран в Моссовет — за ту огромную помощь, которую он, пользуясь своим авторитетом и мандатом Лиги Наций, оказал голодающим Поволжья. Никто не сосчитает, скольким волжанам — тысячам? десяткам тысяч? — сохранил тогда жизнь Фритьоф Нансен.

В память о Нансене — «друге СССР» его имя было присвоено и ставшей впоследствии моей школе — несмотря на то, что официальная пропаганда не забывала напоминать, что он «типичный мелкобуржуазный пацифист и филантроп» (довоенная Малая советская энциклопедия). Ну а когда приспела пора вычеркнуть из числа «друзей СССР» разного рода «сомнительных», будь это даже депутат Моссовета и Нобелевский лауреат, как Нансен, ему припомнили, что будучи верховным комиссаром Лиги Наций по делам военнопленных, он в годы после первой мировой войны выдавал специальные документы для проживания за границей тем, кто лишился родины — так называемые «нансеновские паспорта». Среди получивших их были и те, кого смыло из России революционной волной. Вот и оказался его портрет в нашем физкультурном зале перевернутым набок. А к шведской стенке он был символично прислонен обратной стороной — противник унии своей родины со Швецией, Нансен немало сделал для расторжения этого весьма унизительного для его страны союза и обретения в 1905 году Норвегией независимости. Первой страной, признавшей независимость нового государства, была Россия.

«Я один у них русский»

«Ваш номер освободится в 12 часов, еще полчаса на уборку — так что приходите часа через полтора», — солнечно улыбаясь, сказал портье в отеле, когда мы приехали в Осло.

Оставив вещи и захватив план города, мы двинулись на его освоение. Не успев пройти и полквартала, пораженно переглянулись: по пустынным воскресным улочкам разносилась весьма неожиданная «Калинка». Уж не следствие ли это солнечного перегрева — здесь, как и в других странах Европы, конец лета был невероятно жарким? Между тем наполненный голос все громче выводил до боли знакомые слова. И вот мы влились в число не только слушателей, но и зрителей: одетый в фиолетовую косоворотку, шелковые шаровары, мягкие черные сапоги, в лихо заломленной фуражке с притороченной к ней розовой гвоздикой, высокий певец, артистично пританцовывал, но главное — это явно был не голос уличного халтурщика. Зазвучала «Катюша». Широкий диапазон, мягкость, глубина, обертоны, не говоря уже о децибелах — нет, так случайные люди не поют.

Так и оказалось. Николай Гилев уже три с половиной года работает в театре оперы и балета в Гетеборге, а на уик-энды вместе со своим другом Русланом Радченко, который аккомпанирует ему на гитаре, приезжает сюда из соседней Швеции немного подзаработать. Здесь это можно делать хоть на Карл-Юхансгате, главной улице Осло (которую россияне и облюбовали), — в отличие от, скажем, Копенгагена, где датские законы разрешают петь на улице лишь после четырех часов дня. Разбивают палатку на одном из островов в Осло-фьорде, благо местные правила требуют лишь, чтобы палатка стояла на расстоянии не меньше ста пятидесяти метров от ближайшего жилья, других запретов в этом плане нет.

Хотя вырос он в семье, где говорили и на русском, и на латышском, хотя учился в Латвийской консерватории, а после и в Вильнюсской, найти работу в родной Риге ему, человеку с русской фамилией, оказалось трудно. После серии прослушиваний заключил контракт с оперным театром в Германии, где работал несколько лет солистом. Узнав, что в Гетеборге создается новый театр, предложил свои услуги. Решил не искушать судьбу: хотя были сольные выступления, получившие хорошую прессу, поступил в хор — контракт хориста, в отличие от солиста, не ограничен временем. Бог не обидел Николая и лингвистическими способностями. К русскому и двум балтийским языкам он прибавил немецкий, а затем шведский и норвежский.

Толкнулся было в латвийское посольство — как, мол, насчет гражданства Латвии? Прежде получить никак не удавалось, может, теперь удастся... Нет, и сейчас то же самое, правда, аргумент новый — «вы же потеряли связь с республикой»... Остается ждать вида на жительство в Швеции. Хорошо жена приехала, теперь вместе стараются организовать приезд дочери.

Время летит быстро — много работы. Готовится опера по сказкам Гофмана. Вот даже бороду велели подбрить, одна эспаньолка осталась. И на прощанье: «А будете в Гетеборге, заходите ко мне в оперный театр. Меня каждый там знает, я один у них русский».

Мы идем дальше по Карл-Юхансгате, а вслед под перебор струн несется проникновенное: «Клен ты мой опавший, клен заледенелый...».

Из России — за улыбкой

«Да ты куда собрался? Это твое Осло — большая деревня... Чего там смотреть?» Такое пришлось слышать, когда говорил о планах поездки в Норвегию. Но я уже давно заметил: один съездит в Париж и потом говорит: «Погода паршивая была, цены — не подступиться...», а другой попадет в Царевококшайск — рассказов на три вечера привезет. Проблема одна — подготовился ли ты к встрече с новым, открыт ли к восприятию впечатлений. А настроишься на эту волну — невольно станешь сопоставлять с привычным, сравнивать с родной реальностью.

Норвегия — страна по европейским меркам крупная, по площади больше Великобритании или Италии. И очень небольшая — по населению, народу, как в Петербурге. Но это еще ни о чем не говорит.

А вот другое: Норвегия, к примеру, страна из самых дорогих. Высокие цены, высокие налоги. Зато чистота на улицах, тротуары жесткими щетками драят и моют из тонких шлангов с диким напором воды. Фонтаны, коих здесь немыслимое множество, регулярно заполняют моющим порошком, отчего они превращаются на время в подобие снежного сугроба. А такого количества, пардон, сортиров, сверкающих чистотой и благоухающих мылом, даже за городом, у лесного озера, пожалуй, не встречал ни в одной стране. На двери изнутри в них обычно висит расчерченная деловая бумага: кто в какой час приводил в порядок место общего пользования, в чем и расписался, и просьба сообщать о жалобах, буде они возникнут. Туалеты бесплатные. А ведь содержание их в стадии нестерпимого блеска, снабжение туалетной бумагой, мылом и шампунями, свежими полотенцами — это стоит недешево. Равно как и постоянное надраивание мостовых и тротуаров, изъятие черных пластиковых пакетов из урн и вкладывание в них свежих, с целью придания урнам гигиеничного и опрятного вида; мысль о том, что сей объект может быть превращен в гору мусора, для норвежцев чудовищна. Так вот, и на это идет часть средств, вносимых рядовыми гражданами в качестве налогов.

И, конечно, общественный транспорт. Это производит сильное впечатление. На каждой остановке трамвая и автобуса висит расписание, соблюдаемое неукоснительно. То же можно сказать и в отношении метро (да, всего лишь в полумиллионном городе имеется метро с более чем сотней станций). Билет на любой городской вид транспорта, включая катер, стоит 18 норвежских крон (примерно 14 рублей). Правда, вы лишаетесь возможности поучаствовать в давке (это понятие здесь неведомо) и вынуждены в одиночестве коротать путь на мягком диванчике (свободные места есть всегда). Скучновато... Кстати, если вы регулярно ездите на общественном транспорте, можете купить билет на неделю, это обойдется дешевле — в пересчете примерно в сто рублей. Еще большую экономию дает проездной на месяц.

И вот здесь возникает вопрос выбора. Что значит «дорого»? Ведь вместе с билетом вы приобретаете право на комфорт, на чистоту в салоне, на кондиционер, право точно знать, когда вы окажетесь в том месте, куда едете. Разве не стоит за это платить?

Кстати, норвежцы нашли способ снизить расходы на содержание метро. На станциях — минимум турникетов, между которыми свободные проходы. В стеклянной кабинке может сидеть билетерша и что-то вязать, не обращая внимание на то, отбил пассажир билет в компостере или нет. Если так прошел — значит, у него проездной. Никаких тебе контролеров, которым надо платить зарплату. Люди законопослушны. К тому же они знают, что их законопослушание выгодно обществу и, стало быть, им самим. К чему содержать армию контролеров и смотрителей турникетов, когда можно попросту купить билет?

И еще на что здесь не жалеют средств (кстати, совсем незначительных), это на то, чтобы искоренить само понятие «очередь». Со всеми ее прелестями — сварами, стремлением протиснуться вперед, отталкиванием локтями и просто треволнениями. Впрочем, об этом здесь давно забыли, если и знали когда-то. Вопрос переведен в чисто техническую сферу. Там, где возникает очередь, например на почте, служащей одновременно банком, висит скромный автомат. Нажав кнопку, вы получаете талончик с порядковым номером. Вам остается присесть на диван или в кресло, углубиться в рассматривание журнала или чтение газеты и время от времени следить, не загорелся ли ваш номер над одним из десятка работающих окошек. Причем в каждом окошке вы можете получить самый разнообразный ассортимент услуг — от отправки корреспонденции и приема оплаты по счетам до обмена валюты и приобретения телефонной карты. Вспоминаются наши «Сбербанки»: к окошечку «Оплата коммунальных услуг» солидная очередь, а в остальных пяти сотрудницы изнывают от безделья.

А как часто отмечаешь, что нечто, перенесенное на родную почву, при внешнем сходстве отличается от «оригинала». Система улыбок и полного внимания к клиенту, естественные в той же Норвегии (хотя можно назвать и любую другую западную страну), чужеродны для наших суровых бойцов сервисного фронта, даже если это какое-нибудь элегантное представительство швейцарских часовых компаний на Тверской-Ямской. Трудно дождаться улыбки от нашей стюардессы — да и как улыбаться, когда рот занят работой над жвачкой. (Неужели о такой даме мечтательно пел Владимир Семенович: «Сегодня здесь, а завтра будет в Осле...»?)

В Осло мы отдавали в проявку и печать кодаковские пленки. Готово через час с бесплатной улыбкой, благодарностью при сдаче и получении заказа и приглашением приходить еще. В Москве в таком же «Кодаке» отпечатали лишь часть кадров, остальные мастерам показались малоинтересными. Выяснилось, что если у вас есть желание получить все отпечатки, вы должны оговорить это в заказе, написав весьма опасные слова «Без претензий». Ну а если мастера проявки и печати захотят немного сэкономить на проявителях, проэксплуатировав (нет, нет, это, конечно, невозможно!) химикаты сверх нормы? Или попросту что-то отвлечет маэстро в ходе обработки ваших шедевров? Извините, никаких претензий с вашей стороны. И никаких улыбок — с другой.

Полсотни музеев в «большой деревне»

Не считая бесчисленных небольших картинных галерей и художественных салонов в «большой деревне» более пятидесяти музеев. Некоторые известны далеко за пределами страны.

Два миллиона человек ежегодно приезжают со всех концов света, чтобы придти в Парк Вигеланда. Это крупнейшее в мире собрание скульптур, созданных одним мастером. То, что скульптор Густав Вигеланд был одержим идеей воплотить в камне и бронзе все перипетии и нюансы человеческого бытия — это ясно. Загадка другое — как этому человеку удалось убедить всевозможные власти оказать ему помощь в реализации этой его идеи, отвести под их размещение самый большой в городе парк. Вплоть до своей смерти в годы второй мировой войны Вигеланд фанатично трудился в мастерской, очень редко покидая ее стены. Мало кто знал его в лицо. Теперь его может видеть каждый — у входа в парк установлен памятник подвижнику. В итоге было создано 192 композиции, состоящие из 650 фигур. И хотя он работал в жанре реализма, близком к натурализму, собранные вместе эти композиции многих заставляют неторопливо бродить по аллеям парка — музея, в задумчивости останавливаться возле некоторых из них. Вот любовное свидание... ссора... счастливая семья с множеством детей... одинокая мать, на которой дети ездят, как на лошади... совсем пожилая пара, подводящая итоги прожитого...

Гордость норвежцев — один из основоположников экспрессионизма художник Эдвард Мунк. Его картина «Крик» — охваченная ужасом женщина бежит по мосту — часто используется в качестве иллюстрации в книгах, учебниках, брошюрах, призванная символизировать нечто кошмарное. Все его творчество проникнуто драматизмом, надрывом, трагизмом. Он и сам это не без грусти признавал: «Болезнь, сумасшествие и смерть были моими черными ангелами, появившимися еще над моей колыбелью и неотступно следовавшие за мной всю мою жизнь». В пятилетнем возрасте он потерял мать, умершую от туберкулеза, вскоре эта же болезнь унесла его старшую сестру. Во многих его полотнах ощущается эта трагическая тема... Норвежцы не только построили огромное здание для его персонального музея, но и отвели в нем несколько залов для библиографических материалов, скрупулезно собранных и бережно хранимых.

Несколько наиболее значительных работ Мунка имеются в Национальной галерее. Это солидное собрание. Кроме произведений норвежских живописцев и графиков галерея располагает хорошей коллекцией импрессионистов и постимпрессионистов. Здесь есть Марке, Ван Гог, Модильяни. Ренуар представлен не только полотнами, но и скульптурами...

Помимо Нансена еще два норвежца входят в число самых прославленных путешественников. Это Руаль Амундсен, первооткрыватель Южного полюса, совершивший немало смелых экспедиций и в районы северных полярных льдов. И Тур Хейердал, с именем которого возникают однозначные ассоциации: «Кон-тики», «Ра», «Тигрис». На плоту, папирусной и тростниковой лодках он вместе с другими исследователями пересекал океаны в подтверждение теории о возможности древних совершать столь дальние морские путешествия. Эти, с позволения сказать, суда выставлены сегодня в специальном музее. После осмотра плота «Кон-тики» вы можете спуститься этажом ниже и оказаться среди акул и прочей небезобидной живности, плавающей под плотом: организаторы экспозиции для вящей наглядности воссоздали и подводный мир. В залах музея выставлены деревянные африканские культовые фигуры и огромные каменные истуканы, привезенные путешественниками. А о подвигах Амундсена во всех деталях повествует экспозиция музея «Фрам» — судна, на котором Амундсен, сменив Нансена, отправился на покорение Южного полюса и затем с триумфом возвращался в Норвегию. На какие-то считанные дни, ценой немыслимых лишений и усилий он опередил другого мужественного исследователя, также рвавшегося сквозь торосы к заветной цели — англичанина Роберта Скотта, видимо, не перенесшего удара и умершего на обратном пути...

Когда я предъявил в этом музее пожилому билетеру пресс-карту, дающую право на бесплатный вход, неожиданно услышал по-английски: «Вы действительно собираетесь о нас писать?» Мое твердое заверение не до конца удовлетворило билетера: «Вы из России, поэтому должны знать членов клуба «Приключение». Это становилось интересным. «Да, я знаю Дмитрия Шпаро. Мы встречались с ним не только в Москве, но и на Северном полюсе, — здесь глаза моего строгого экзаменатора посветлели. — О, конечно, он шел на лыжах из России в Канаду, а я прилетел туда лишь на сутки». — «А Шумилова вы знаете?» — не унимался собеседник. Этого человека я не знал, но не стал его разочаровывать, уверенно предположив, что мы наверняка встречались на ледовых просторах...

А неподалеку нас ждал Музей викингов, которых на Руси именовали варягами, относились с уважением, что, как известно, привело к приглашению «володеть нами», адресованному в 862 году варягу — викингу Рюрику... Сегодня с пиететом смотришь на древние почерневшие от времени суда — на них родоначальники дальних плаваний в высоких широтах еще за полтысячелетия до Колумба пробились к берегам континента, который еще не скоро назовут Америкой. Дальнейшие страницы истории великих мореплавателей — норвежцев представлены в Морском музее. Его высоченные кирпичные стены изнутри покрыты деревянными фигурами, украшавшими нос кораблей. Вы имеете возможность почувствовать быт моряков разных времен — в экспозиции представлены даже довольно современные кубрики со всеми признаками обитания вплоть до шутливого плакатика на стене со словами «Я не собираюсь выслушивать историю твоей жизни».

Родина лыж и коньков

Вы не знаете ни одного слова по-норвежски? Это не так. Ведь слово «слалом» вам известно? Ну вот, а вы себя недооценивали. Кстати, оно означает «спуск по льду». Человечество должно быть признательно норвежцам уже за одно то, что они изобрели коньки и лыжи.

В давние времена лыжи трудно было назвать «парой». Левая, длиной до трех метров, была гладкой и предназначалась для скольжения. Правая, примерно на метр короче, — для отталкивания, для этого снизу она обшивалась оленьим мехом. Начиная с 1600 года эти лыжи взяла на вооружение армия. В некоторых районах страны они были в ходу до 30-х годов нашего столетия.

Вплоть до конца прошлого века люди пользовались лишь одной лыжной палкой. Тяжеленная палка была многоцелевой. С ее помощью лыжник поддерживал баланс, особенно при спуске. Острый металлический штырь делал ее эффективным оружием для охоты на — и защиты от — медведей. Иногда верхнюю часть палки превращали в ложку впечатляющих размеров, что свидетельствует об отменном аппетите охотников.

Вся история этого древнейшего средства передвижения по снегу наглядно представлена в Лыжном музее у подножия знаменитого трамплина в Холменколлене в предместье Осло. Сооруженный в 1892 году, трамплин более десятка раз реконструировался. Сейчас это сложное 60-метровое сооружение, принимавшее и Олимпийские и игры, и чемпионаты любого ранга. Каждую зиму снежные склоны вокруг расцвечивают участники Лыжного фестиваля, Холменколленской эстафеты, любители покататься по проложенным здесь трассам. У гостей хороший выбор: только в районе столицы прокладывается две тысячи километров оборудованных и освещенных по вечерам трасс, в том числе и для горнолыжников. Можно прокатиться и на собачьей упряжке, и в пароконном экипаже.

Летом крутой склон трамплина зарастает густой травой, а место приземления превращается в пруд с утками. Хотя и в бесснежное время вы можете в полной мере испытать всю гамму ощущений прыгуна, несущегося по горе разгона со скоростью 130 километров в час. Для этого достаточно забраться в кабину — имитатор, напоминающую фургон без окон. Но это для любителей весьма острых ощущений.

А как не взобраться на самый верх трамплина, тем более, что обещан подъем на лифте? Правда, до лифта надо пройти несколько пролетов лестниц... Лифт подвозит, похоже, лишь к середине сооружения. Дальше — милости просим по крутым железным лестницам. Грузная американка умоляюще смотрит на мужа, но тот полон суровой решимости проделать путь до конца. И подъем стоит того. Со смотровой площадки открывается роскошный вид на фьорд, поля и леса, виден и Осло как бы с птичьего полета. Понимаешь, что надо возвращаться в город — там еще много интересного. «Какую тут у них кнопку нажимать?» — бормочу, войдя в лифт. И слышу по-русски: «Вторую снизу». Это один из двух спортивного вида ребят, вошедших в лифт вслед за нами. Литовцы, теперь собираются приехать сюда зимой.

Воспитание чувств

С любого птичьего полета одно столичное здание будет видно всегда. Темно-бордового цвета громада, как бы состоящая из нескольких кубической формы зданий, соединенных переходами, живописно расположена на берегу фьорда. Строительство, длившееся два десятилетия, завершилось в 1950 году.

Отсюда раз в год ведут передачу все основные телекомпании. Здесь, вот на этом подиуме, рядом с медным колоколом, происходит церемония вручения Нобелевской премии мира, присуждаемой по решению Стортинга — парламента Норвегии. В середине 70-х она была присуждена академику Сахарову, значительно позже — человеку, который вызволил его из ссылки, а затем старался лишить его слова на съезде, — Михаилу Сергеевичу. К колоколу можно подойти, дотронуться до него рукой. Еще раз подумать о превратностях современной истории и истории вообще. А потом подняться на второй этаж, пройти по просторным залам, стены которых украшены парадными портретами и гобеленами, а окна открывают прекрасный вид на гавань, пестрящую парусами. Любопытно познакомиться с презентами официальных гостей. Вот знакомая палехская шкатулка, бронзовая копия памятника в Волгограде, вот ваза — подарок Хрущева. На вазе дата — 1964 год. Думал ли он, что спустя считанные месяцы навсегда утратит возможность выступать в качестве высокого — и вообще официального — лица?

Неподалеку расположено менее импозантное, но более важное для жизни страны здание — Стортинг. Группу в 30 человек ведет гид, рассказывающий об истории страны и о функционировании парламентской системы. Чтобы никто случайно не отстал, группу замыкает охранник в форме. Можно посидеть в зале, где заседают 165 депутатов. И одновременно услышать, как в 1940 году норвежский король ответил решительным «Нет!» эмиссарам фашистской Германии, предложившим ему сотрудничать с оккупантами. Твердость монарха дала толчок движению Сопротивления. В окончательном освобождении Норвегии принимали участие и подразделения Красной Армии... Один из залов отведен под библиотеку. Сюда приходит вся важнейшая мировая периодика. Получают и три наши издания — «Российскую газету», «Известия», «Независимую газету».

Есть еще два музея, которые многое скажут о культуре и быте людей, истории страны. Один из них — старейший в мире музей под открытым небом, Норвежский музей народного быта. Со всех концов страны сюда были свезены уцелевшие старые постройки — жилые дома, церкви, сельскохозяйственные постройки, гончарные мастерские, мельницы, амбары, пекарни. Это целый город (или на сей раз все же большая деревня?), с улицами и переулками, по которому можно не только ходить пешком, но и проехаться на бричке. Все это поддерживается в рабочем состоянии. На старинном гончарном круге при вас изготовят чашку или вазу, такую же вы можете здесь же приобрести. В пекарне выпекут аппетитные на вид и действительно вкусные пшеничные лепешки, их продают в старинной харчевне дамы в «бунаде», традиционной национальной одежде — белоснежной блузке, расшитой яркими цветами длинной черной юбке и короткой жилетке.

Другой музей — Исторический. Здесь представлены древнейшие образцы материальной культуры. Камни с руническими письменами, резные деревянные кресты, оружие, орудия труда, манекены людей в процессе работы... Экспозиция огромна. Но человека из России заставляет задуматься следующее.

Вход в Исторический, равно как и в Этнографический, Естественной истории, Архитектурный, Военно-исторический, Зоологический, Палеонтологический, Нумизматический и целый ряд других музеев, Национальную и несколько картинных галерей меньшего масштаба, в Парк скульптур Вигеланда, как и часовая экскурсия по Стортингу, — бесплатный. Между тем на их содержание и охрану требуются немалые постоянные расходы. Но, видимо, знакомить людей, и в первую очередь юных норвежцев, с различными аспектами национальной истории и культуры — приоритет более важный, нежели доходы от входных билетов.

И еще. В Историческом и других музеях перед самым выходом есть специальная детская комната. Стол, стулья, листы бумаги, карандаши, цветные мелки. При желании детишки могут выразить свои впечатления от увиденного — пока оно свежо — на бумаге. Могут написать и несколько слов, поставить свое имя под рисунком. И тут же, без всяких жюри представить свое произведение «на выставку» — прикрепить кнопками на специальный стенд. Что лучше воспитывает в юных душах интерес к истории родной страны, патриотизм по сути дела — такой подход или директивные требования любить родину при том, что более десятка лет были закрыты двери московского Исторического музея? «Нет средств»? Как, вообще ни на что нет? Или именно на это нет? Вопрос приоритетов, как и в Норвегии.

Иван с берегов фьорда

«Во время одного из своих номеров мой друг Джордже Марьянович — помните, сколько народу когда-то собиралось на его концерты в Советском Союзе? — танцуя, обычно падал на пол. И вот перед концертом в Киеве я предупредил дежуривших за кулисами врачей, что у певца плоховато с сердцем, как бы, мол, чего не случилось во время выступления. Мне не забыть выражения лица Марьяновича, когда в самый ответственный момент на сцену вылетела бригада врачей в белых халатах с красным крестом и попыталась погрузить Джордже на носилки...» — Иван закатывается смехом и утирает пот со лба.

В те далекие 50-е и 60-е Иван Кнежевич был музыкантом, играл на саксофоне и фортепьяно, несколько раз был в Союзе вместе с популярным югославским певцом Марьяновичем. Тридцать лет назад один приятель попросил заменить его в оркестре, выезжавшем в Осло. Познакомился с местной девушкой, с тех пор они вместе. Взрослые сын и дочь. Недавно появилась внучка Сандра, Кнежевич собирается везти крестить ее на свою родину, в Сербию.

...Когда мы первый раз заглянули на «Донау» («Дунай»), один из полутора десятков судов, стоящих у набережной и превращенных в рестораны-«поплавки», никак не ожидали, что будем награждены таким знакомством. Мы заходили туда каждый день, привлеченные очень вкусными и не слишком дорогими блюдами из популярных здесь креветок. Из-за столика на верхней палубе открывался прекрасный вид и на крепость Акерсхус, и на всю гавань, которая во время уик-энда превращалась в место тотальной фиесты — проходил шумный, веселый и очень вкусный «Фестиваль морепродуктов». Хорошо был виден и стоявший впритык изящный парусник «Нангьяла» из светло-коричневого дерева. Специальная табличка гласила, что построен он был знаменитым корабелом Колином Арчером, создателем легендарного «Фрама», по заказу русского царя в 1902 году. А сейчас его можно арендовать «для групп от 1 до 25 человек». На палубе — некрашеные деревянные столы, удобные стулья — все для приятной морской прогулки. И действительно, в иные дни «Нангьяла» отсутствовал на своем привычном месте.

Мы были уже знакомы с официанткой «Донау» Марит, не очень юной, но стремительной в движениях, общительной и веселой брюнеткой в неизменных кожаных шортах. Первым сюрпризом для нас было узнать, что Марит — профессор истории и экономики, а в отпуске просто подрабатывает. Причем на ней никак не сказывалось то, что смена длилась с полудня до полуночи.

Как-то, спустившись вниз помыть руки, я обратил внимание, что на железной двери сквозь белую масляную краску просматриваются родные слова: «Посторонним вход воспрещен. Моторное отделение», на другой двери — «Туалет». Разговорчивая Марит рассказала, что корабль действительно сделан в СССР, был куплен в Эстонии. «Все тут хорошо, да только призрак не дает покоя, — продолжила она. — Да, представьте себе, настоящий призрак, — с убеждением повторила она, видимо, ощутив недоверие. — Что-то стукнет или зашуршит за закрытой дверью. Заходишь — никого. И так бывает частенько. Что это, как не привидение?» Неужто все же бродит по Европе призрак сами знаете чего?

Очередной сюрприз нас ждал, когда спустя неделю к нашему столику подошел полный, с очень добрым усатым лицом повар, поблагодарил за то, что мы выбрали этот «поплавок». Мы попросили его присесть. Поблагодарили за фирменные креветки. Выяснилось, что повара зовут Иван, что он серб, и мы с английского перешли на русский. Вскоре обнаружилось, что повар — одновременно и владелец «Дуная» («Корабль купил один норвег, а потом уже мне продал»). Что у него есть еще один ресторанчик в Осло, цыганский. А потом уже пошли разговоры о его жизни, семье.

Он родился в Югославии в апреле 1941 года. «Спустя два дня после моего рождения, в нашу деревню пришли немцы, — рассказывал Иван. — Мать, еще слабая после родов, несла меня пятнадцать километров по минным полям, а ведь во мне шесть килограммов было, тяжелый родился. Спасла меня, и я это всегда помню. Вот сейчас порадую ее правнучкой...»

«А знаете, — неожиданно переключается он, — кто сидел недавно вон за тем столиком? Ваш вице-премьер со своей дамой. И едой остался доволен». Без охраны были? «Без охраны», — подтверждает собеседник. Впрочем, я и так из печати знаю, что Анатолий Чубайс в Данию и Норвегию ездил в отпуск вдвоем с женой, без охраны, но перепроверить было любопытно.

Ну, а как в целом-то живется в Норвегии человеку с именем Иван? «Хорошо будешь жить, если работать будешь много. А норвежцы — народ симпатичный. Если же и ты к ним по-доброму, так вообще тебя полюбят»...