Приложение VII. Е.В. Литовских¹. «Право и его нарушения в Средневековой Исландии»

Сведения исландских нарративных источников, и в первую очередь родовых саг, по юридическим вопросам вызывали интерес у исследователей еще в XIX в. А. Хойслер полагал, что информация о юридической практике в Исландии, содержащаяся в них, по своей достоверности равноценна информации судебников, поэтому саги могут использоваться наравне с ними в качестве источников по правовым вопросам, а следовательно, и по использованию в этой области генеалогической информации².

Позднее, на волне критического отношения к источникам по скандинавскому праву, К. фон Зее высказал сомнения в достоверности юридических сведений, содержащихся в родовых сагах. Он отмечал, что необходимо учитывать прежде всего нарративный характер этого типа памятников, что допускает наличие в нем неточностей и вымысла³.

Дальнейшие исследования юридических казусов в сагах привели к тому, что большинство ученых вслед за К. Готтцманн пришло к выводу, что саги дают достоверные образцы правового поведения средневековых исландцев, чего нельзя сказать о правовых нормах, сведения о которых требуют дополнительной верификации из-за возможного литературного вымысла. Исходя из этого сама возможность анализа правовых функций генеалогии в сагах по-прежнему ставится исследователями под сомнение⁴.

Однако К. Белерт, проведший подробный сравнительный анализ описаний юридических норм и процедур в родовых сагах и своде исландских законов «Grágás», чьи положения действовали во время записи саг, пришел к выводу, что юридические процедуры в сагах не только в целом совпадают с описанными в своде законов, но и могли быть прямо заимствованы из него⁵.

Достаточное количество информации об исландской правовой практике можно найти и в «Книге о заселении страны» (Landnámabók), историческом произведении, повествующем о первом периоде заселения Исландии, первопоселенцах и тех территориях, которые они заняли. Однако материал «Книги», связанный с правовыми вопросами, изучен недостаточно.

Верховным законодательным и судебным органом в средневековой Исландии был тинг (þing), или регулярное собрание всех свободных домохозяев. Исполнительной власти в Исландии того времени не существовало, за соблюдением законов следили сами исландцы. Высшим правовым авторитетом считался законоговоритель (lögsögumaðr), специально избираемый на четыре года человек, который прилюдно на тинге повторял законы и следил за их соблюдением. Судебные дела откладывались до тинга, а там разбирались судьями, выбираемыми из самых уважаемых людей. Очень часто ими были годи (godi), языческие жрецы, они же следили за соблюдением закона на местах.

Правонарушения были достаточно распространенным явлением в средневековой Исландии. Очень часто самой причиной переселения на остров было, как это видно из саг и «Книги о заселении страны», совершение будущим переселенцем убийства на прежнем месте жительства — в Норвегии⁶ — или какое-либо другое совершенное им правонарушение, например присвоение дани, принадлежащей конунгу⁷. Неудивительно, что на новом месте, в Исландии, жизнь выходцев из Норвегии не отличалась спокойствием.

Даже заселение другого крупного острова этого региона — Гренландии — произошло из-за того, что будущий гренландский первопоселенец Эйрик Рыжий был вынужден уехать из Исландии после совершенного им убийства⁸.

В «Книге о заселении страны» неоднократно упоминаются и побеги, и бунты рабов, часто с последующим убийством ими своих хозяев. Но никому из восстававших рабов не удавалось избежать мести хозяев или их родичей⁹. Самым известным в этом ряду было убийство первопоселенца Хьерлейва рабами, сначала обманом выманившими его из дома, а затем сбежавшими со всем его имуществом, но в итоге павшими от руки Ингольва, побратима Хьерлейва, отомстившего за него¹⁰.

Одним из важных аспектов древнеисландской процессуальной практики были имущественные отношения. Родственные связи, как известно, обуславливали права на владение определенным участком земли и его наследование, что особо подчеркивает А.Я. Гуревич¹¹.

Права собственности занимали большое место в исландской юридической практике: любое, даже незначительное, посягательство на них служило причиной или поводом к вражде между родами. Одной из причин вражды могло служить спорное имущество супругов¹² или соседей¹³, другой — принадлежность годорда, а точнее стремление его захватить¹⁴.

В «Книге о заселении страны» описывается цепь убийств, начавшаяся даже с соблазнения девушки¹⁵ или с подозрения во вредоносном колдовстве, повлекшем за собой вред хозяйству¹⁶ или болезнь людей¹⁷. Случалось, что ссора начиналась из-за того, что кто-то не вернул одолженные резные спинки скамей¹⁸. И уж тем более убийства должны были последовать за осквернением почитаемых мест, как это произошло с местом тинга Священной Горы. Хотя после череды убийств и продолжительной мести враждующие стороны примирились, место тинга все равно пришлось перенести, как утратившее свою чистоту¹⁹.

В качестве поводов возобновления вражды в «Саге о Ньяле», одной из самых больших родовых саг, выступают, например, захват земли, который якобы совершил Гуннар²⁰, и нарушение границ собственности — проезд Хёскульда через чужой двор²¹. Очень часто причиной ссоры, доходившей до убийств, могла стать принадлежность свободно пасшегося скота²² или кита, прибитого на спорную территорию²³.

Однако в ряде случаев родственники (кроме родителей и детей это могли быть братья или дядя с племянником) владели совместным имуществом, и это не вызывало особых противоречий, по крайней мере без другой скрытой причины²⁴. Родичи могли также обмениваться личным движимым и недвижимым имуществом, и чем ближе была степень их родства, тем большие «нарушения» прав собственности прощались или улаживались без суда, по взаимной договоренности: дядя мог простить племяннику потраву, брат — отказ вернуть одолженные украшения и т.п.²⁵

В суде для подтверждения или опровержения владельческих прав могли также использоваться сведения родословных. Так, в «Саге об Эгиле» есть эпизод, в котором сторона истца апеллирует в суде к праву по древности владения, аргументируя это тем, что «Ани [дед ответчика] получил землю от Грима, моего отца [деда истца]»²⁶. Таким образом, подтверждался, с одной стороны, сам факт заключения сделки в прошлом и ее действенности до настоящего времени; с другой, указывалось подчиненное положение ответчика по отношению к истцу (поскольку он не купил землю, а был наделен ею, тем самым оказавшись от него в зависимости), а следовательно, и необходимость соответственной стратегии взаимоотношений; и в третьих, хотя и косвенно, свидетельствовало о длительном владении сторонами собственностью, а следовательно, об их родовитости.

Одним из главных вопросов, связанных с собственностью, было, безусловно, наследование. Свод исландских законов «Grágás» четко ограничивал круг наследников²⁷. В Исландии, в отличие от Норвегии, наследование велось и по мужской, и по женской линии, и это значительно расширяло круг наследников²⁸. Первоочередное право наследования имели супруги, родители и дети, за ними следовали братья и сестры²⁹. Как правило, наследники этих степеней родства точно находились. При отсутствии же родственников этой категории могли наследовать племянники и кузены³⁰.

Специального подтверждения своих родственных связей при вступлении в наследство не требовалось, поскольку степень родства наследников как близких родственников была известна. Если же возникала подобная необходимость (потенциальный наследник жил далеко и был недостаточно известен душеприказчикам), проводилась соответствующая часть генеалогического перечня, правдивость которой подкреплялась свидетельскими показаниями или какими-либо вещественными доказательствами³¹.

Иногда важную роль играли и более отдаленные родственные связи. В «Саге о людях из Лососьей Долины» описывается случай фальсификации сведений о последовательности смерти родственников в сложной ситуации с целью получения наследства:

«...Быстро распространилась весть о том, что Торстейн Черный и его люди утонули. Торкель сразу послал за тем человеком, Гудмундом, который выбрался на берег. И когда он явился к Торкелю, тот заключил с ним тайную сделку, что он расскажет о том, как люди утонули, по подсказке Торкеля. Гудмунд обещал это. Тогда Торкель в присутствии многих людей велел ему рассказать о том, как это случилось. И Гудмунд сказал, что первым утонул Торстейн, затем его свояк [зять] Торарин — тем самым Хильд стала наследницей, поскольку она была дочерью Торарина. Затем, сказал он, утонула девочка, и ближайшей наследницей стала Оск, ее мать, и она погибла последней. Таким образом, все имущество должно перейти к Торкелю Бахроме, так как его жена Гудрид должна унаследовать имущество после своей сестры...»³².

Точное знание генеалогических связей (а также умение ими манипулировать) сыграло в этой истории важную роль, поскольку в зависимости от очередности смерти родственников при исландской билинейной системе наследования право на наследство переходило к различным боковым ветвям (родственникам Торарина или Оск), каждая из которых имела свои имущественные притязания. Торкель выстроил наиболее выгодную для него цепочку наследников³³, тем самым обратив ситуацию в свою пользу, и выиграл дело о наследстве.

Родственные отношения изначально служили одним из факторов, сдерживающих вражду, поэтому внутриродовые конфликты противоречили всему укладу древнеисландского общества. В обязанности родичей — как показал В.А. Закс по материалам судебников, — наряду с поддержкой в суде, уплатой виры, передачей юридических полномочий и т.п. входило улаживание конфликтов и ответственность за поведение родственников³⁴.

Исландцы старались поддерживать свой род во всех его начинаниях, поскольку прежде всего род обеспечивал защиту своим членам³⁵. Гицур так говорит Асгриму, попавшему в сложную ситуацию: «Моя сестра Йорунн [мать Асгрима], наверное, рассчитывает, что я не откажусь помочь тебе»³⁶. Про сыновей Эгиля, племянников Старкада, в саге сказано, что «они всегда были заодно с сыновьями Старкада»³⁷. Если у кого-то не хватало денег на уплату виры, родственники восполняли недостачу³⁸. Кроме того, близкие родственники имели право передавать друг другу свои юридические полномочия³⁹.

Тем самым родичи представляли собой значительную военную и финансовую опору в процессе ведения тяжб, кроме того, получаемую наиболее легко, так как на ее привлечение не требовалось дополнительных средств.

Тем не менее безраздельно родственным поручительствам не доверяли⁴⁰. Достойным же в исландском обществе считалось положение человека, про которого говорили, как про Торгейра Откельссона: «Самые уважаемые люди дружили с ним, а родичи любили его»⁴¹.

Кроме обширной родни, ценилось наличие множества друзей, в том числе вне Исландии. Они также обеспечивали поддержку в конфликтных ситуациях. Так, на просьбу Флоси о поддержке в судебном деле его друг Халльбьерн Сильный отвечает: «Я обещаю, что поеду с тобой на тинг и помогу тебе, как помог бы своему брату»⁴². Друзья зачастую упоминались наравне с родственниками: «Чтобы помнил о смерти своего товарища и родича»⁴³. Престижным считалось наличие большого числа друзей, в том числе вне Исландии⁴⁴. Так, в характеристике Гуннара, одного из главных героев «Саги о Ньяле», говорится, что «у него много друзей»⁴⁵.

Распри между родичами считались недопустимыми и резко осуждались⁴⁶, но если они все-таки возникали (как правило, из-за девиантного поведения одного из родственников⁴⁷), то оказывались наиболее сложными для разрешения⁴⁸.

Судебное разбирательство сильно затрудняло то обстоятельство, что, поддерживая одного из родственников, человеку приходилось выступать против других своих родичей. Однако показания родственников могли быть отклонены как необъективные. Более того, многочисленные родственные связи осложняли поиск таких судей и свидетелей, которые бы были признаны правомочными, т.е. не приходились родственниками судящимся и соответственно не поддерживали интересов одной из сторон. Однако необходимость ведения процессов, в которых с обеих сторон участвовали родственники, возникала все чаще и чаще из-за увеличения числа внутриродовых конфликтов.

Знатных исландских родов было относительно немного, поэтому их представители часто контактировали, обычно на тингах и пирах, и возникало большое количество перекрестных браков. В результате таких связей многие знатные исландцы были лично знакомы или находились между собой в родственных отношениях различной степени близости. В то же время саги, и особенно "Сага о Ньяле", свидетельствуют, что уже на рубеже X—XI вв. между представителями наиболее знатных исландских родов начинается борьба за политическую власть и укрепление своего авторитета в обществе, неизбежно приводящая к столкновению и тех людей, которые были связаны родственными узами. Активное влияние распрей на социальные и политические процессы в исландском обществе особо подчеркивалось американским исследователем Дж. Байоком⁴⁹.

Особое внимание исландцев к распрям в среде знати было вызвано тем, что исход большинства тяжб прямо зависел от знатности и силы втянутых в них родов. Так, Хрут из «Саги о Ньяле» и его сторонники на одном из этапов тяжбы хотели, но не решились помешать Гуннару силой⁵⁰. Из контекста саги видно, что они отказались от своих намерений из-за родовитости Гуннара и его популярности в обществе.

«Социальный» характер внутриродовых конфликтов, описанных в сагах, был связан, с одной стороны, с особенностями сагового повествования, героями которого были преимущественно знатные люди, поскольку они оказывали большее влияние на жизнь общества, и поэтому рассказы о них вызывали больший интерес у исландской аудитории. С другой стороны, для мелких бондов не были еще столь актуальны процессы, развивавшиеся в среде знати, как, вероятно, и внутриродовые конфликты. Однако мелкие бонды могли быть вовлечены в них как сторонники одного из знатных родов.

Женщины, обычно не принимавшие активного участия в распрях, могли, однако, провоцировать конфликт или поощрять месть за родственников своего мужа⁵¹. Так, например, Торхалла, жена Хельги Ньяльсона, втягивает своих родственников в противостояние Флоси и сыновей Ньяля. После сожжения Ньяля с сыновьями она намеревается заставить своих отца и братьев отмстить за убийства, которые здесь совершаются⁵². Поведение женщин, поставленных перед необходимостью выбора между братом (кровным родственником) и мужем, может быть различно. Тордис из «Саги о Гуннаре, убийце Тидранди»⁵³ и Гудрун из «Саги о людях из Лососьей долины»⁵⁴ поддержали своих мужей, а Тордис из «Саги о Гисли»,⁵⁵ Торбьёрг⁵⁶ и Сигню из «Саги о Хёрде и островитянах"⁵⁷ — братьев. Ауд же из «Саги о Гисли» вообще сначала стояла на стороне своего брата⁵⁸, а потом выступила за мужа и даже защищала последнего с оружием в руках⁵⁹. Предпочтение здесь отдавалось не какой-либо линии родства, а зависело от крепости личных отношений с предполагаемыми сторонниками.

Несмотря на всю остроту ситуации, каждая отдельная распря так или иначе должна была завершиться миром, что было вызвано естественным стремлением сохранить существующий общественный порядок. Попытки мирного урегулирования конфликтов осуществлялись на нескольких уровнях: между семьями и родами, на окружных тингах и на альтинге. Первичный, самый простой уровень разрешения конфликта предполагал примирение между представителями враждующих семей без вынесения дела на суд. В тех случаях, когда это не удавалось, его разбирали на тинге, окружном или всеобщем. Так, из-за упорного нежелания Откеля решить дело о краже, совершенной у него рабом Гуннара, путем простой компенсации, минуя судебную процедуру, его пришлось выносить на тинг⁶⁰.

Уровень, на котором удавалось добиться мира, прямо зависел как от важности правонарушения, повлекшего за собой конфликт, так и от знатности участвующих в нем сторон. Мелкие нарушения (потравы, кражи, убийства рабов) сравнительно легко разрешались на первичном или вторичном уровнях⁶¹, тогда как для улаживания значительных правонарушений, самым распространенным из которых было убийство свободных людей, требовалось привлечение большего количества людей в качестве свидетелей или поручителей⁶². Повышенного внимания требовал к себе и конфликт между знатными и влиятельными людьми даже при незначительности совершенного нарушения⁶³. Из-за большого авторитета и власти в обществе любые действия этих людей могли повлечь за собой более серьезные последствия, чем чьи-либо другие, поэтому их поступки вызывали острый интерес окружающих. Эти случаи многократно пересказывались, помещались в устойчивые сказания и оказывались зафиксированными в устной традиции.

Сложная тяжба или масштабный конфликт требовали подкрепления мирного договора дополнительными связями, желательно родственными как наиболее крепкими. Наличие таких гарантий должно было обеспечить надежность и продолжительность мира между родами. Однако на практике они далеко не всегда обеспечивали исчерпанность конфликта.

Основными способами установления родственных связей для подкрепления мирного договора были заключение брака и взятие ребенка на воспитание (др.-исл. fóstra «воспитывать»). Как особо подчеркивает К. Хаструп, брак между представителями ранее враждовавших родов способствовал созданию нового политического союза и был показателем мира⁶⁴. В «Саге о Ньяле» Гуннар, родственник Унн, женился на племяннице Хрута⁶⁵, против которого он вел возобновленную тяжбу о приданом⁶⁶. Во всех последующих ситуациях Гуннар выступал на стороне рода Хрута в качестве свойственника и к взаимной выгоде обоих родов⁶⁷. Для окончательного завершения вражды родов Флоси и Ньяля Флоси выдает свою племянницу за зятя Ньяля Кари⁶⁸, что и служит развязкой сюжета саги. Кандидатура Кари оказалась самой подходящей, поскольку на момент примирения он был единственным неженатым из оставшихся в живых непосредственных участников вражды и приходился Ньялю близким, хотя и не кровным родственником.

Цель закрепления мира преследовало и взятие на воспитание ребенка из прежде враждебного рода, хотя оно не всегда оказывалось препятствием для развития вражды. Показательна судьба Хёскульда Траинссона, взятого Ньялем на воспитание после того, как сын Ньяля Скарпхедин убил отца Хёскульда Траина⁶⁹. В результате возобновленной вражды Хёскульд Траинссон оказался убит своим названым братом⁷⁰, что еще более углубило конфликт.

В крупномасштабных конфликтах, происходивших в среде знати, некоторые исландцы оказывались в особенно сложном положении, поскольку они состояли в родстве с обеими враждующими сторонами. Принять нейтральную позицию и не вмешиваться в происходящее они не могли, так как борьба рано или поздно затрагивала их интересы, а зачастую и грозила им гибелью. Так, Хольмстейн и Эцур из «Саги о сыновьях Дроплауг» долгое время пытались остаться в стороне от развивавшегося конфликта, но обстоятельства все-таки вынудили их вмешаться в эту распрю⁷¹.

Из сложившейся ситуации люди выходили по-разному. Одни (и таких было большинство) примыкали к какой-либо из враждующих сторон. Другие же выступали в роли посредников и пытались способствовать разрешению возникшего конфликта мирным путем.

Посреднические функции принимал на себя тот из родственников, кто был достаточно уважаем в обществе, чтобы к его мнению прислушивались. В родовых сагах в качестве посредников (в большинстве случаев на начальном этапе вражды) выступали такие знатные исландцы, как Снорри Годи⁷², Олав Павлин⁷³, Альвир⁷⁴, Хольмстейн⁷⁵, Аринбьярн⁷⁶, Иллуги Рыжий⁷⁷ и Тидранди⁷⁸.

Деятельность посредника позволяла роду выйти из тяжбы с наименьшими потерями⁷⁹, однако была осуществима лишь на начальных этапах вражды при небольшом количестве вовлеченных в нее людей или при ее завершении, когда уже были ликвидированы сами причины конфликта.

В конфликте «Саги о Ньяле» роль посредников выбрали для себя Торгейр, Кетиль из Мёрка и Хёскульд Траинссон. Показательна деятельность Торгейра, представляющая собой пример посредничества на завершающем этапе вражды, способствующем примирению⁸⁰. Торгейр был одновременно зятем и племянником Ньяля. После смерти сыновей Ньяля он оказался главным наследником и истцом по делу о мести за них. Однако он отказался от возможности мстить Кетилю из Мёрка, обосновывая свое решение родственными связями: «Я не хочу его убивать, мы с ним женаты на сестрах, и он всегда держал себя хорошо в нашей тяжбе»⁸¹, т.е. они были близкими свойственниками, хотя и не приходились друг другу кровной родней. Оба они активно участвовали в развивавшемся конфликте, и на фоне сложного переплетения родственных связей втянутых в эту распрю людей такая степень родства оказалась достаточной для прекращения череды убийств, поскольку дальнейшее продолжение вражды стало бессмысленным. Своими действиями Торгейру удалось добиться примирения родов на этой стадии распри.

Второй из героев «Саги о Ньяле», выступивший в роли посредника, Кетиль из Мёрка, был женат на дочери Ньяля, сестре убийцы его брата Траина, поэтому в саге говорится, что «он оказался в трудном положении»⁸². Пытаясь выйти из этого затруднения, Кетиль также предпочел примирение родов, приняв у своего тестя Ньяля виру⁸³, приводя среди прочих в качестве аргумента пословицу Náit er nef augum⁸⁴. Его миролюбие скорее всего было вызвано тем, что отношения Кетиля с родом его жены были настолько тесными и Ньяль пользовался настолько большим влиянием в обществе, что Кетиль не мог этим пренебречь и выступить против своих свойственников. Для подкрепления мира Ньяль взял на воспитание Хёскульда Траинссона (сына убитого), который тем самым стал названым братом убийце своего отца⁸⁵.

Углубление конфликта, осложненное переплетением родственных связей, привело к Тохму, что все попытки посреднической деятельности проваливались, а жизнь самого посредника оказывалась под угрозой. Кетиль в конце концов был вынужден выступить против рода Ньяля в тяжбе, ведущейся между родами Ньяля и Флоси⁸⁶, а Хёскульд Траинссон оказался убит своим названым братом Скарпхедином⁸⁷, хотя в течение всего времени Хёскульд Траинссон выступал в качестве посредника и пытался уладить сохранявшиеся противоречия между двумя родами. Для поддержания мира он даже выплатил виру за сына Ньяля Хёскульда, убитого Лютингом, дядей Хёскульда Траинссона⁸⁸. Это, хотя и на время, позволило притушить конфликт, но не ликвидировало его причин.

При безрезультатности посреднической деятельности тем людям, которые оказывались родственниками обоим враждующим родам, приходилось примыкать к одной из сторон, как это сделал Эцур из «Саги о сыновьях Дроплауг», принявший сторону своего тестя⁸⁹. Иллуги Рыжий из «Саги о Хёрде и островитянах», напротив, выступил против своего тестя на стороне дальней, но кровной родни⁹⁰.

В «Саге о Ньяле» Торстейн Волчья Пасть даже бился на стороне своего тестя Гудмунда Могучего против сторонников своего отца Скафти Тороддсона⁹¹. Однако предпочтение, отдаваемое тестю перед кровными родственниками, могло расцениваться как подчинение мужа жене⁹². Последнее было возможно скорее тогда, когда кровная родня была более знатной. Правда, в случае отказа зятя помогать тесть мог пригрозить возвращением дочери в родительский дом⁹³, и эта угроза была вполне реальной при исландской свободе разводов. В целом связями свойств редко пренебрегали, иногда даже их ставили выше кровнородственных, поскольку, в отличие от последних, их выбирали сознательно⁹⁴.

Персонажи саги Кари Сёльмундарсон и Ингьяльд решили вступить в конфликт, ведущийся их свояками, и примкнуть к одной из враждующих сторон. И если Кари сделал свой выбор сразу и во всех ситуациях поддерживал своего знатного и очень уважаемого в обществе тестя Ньяля⁹⁵, то Ингьяльд определил свою позицию после долгих раздумий и выступил на стороне Ньяля против Флоси, главы также достаточно знатного рода своей жены⁹⁶. С Флоси Ингьяльда соединяли более тесные родственные узы, чем с родом Ньяля, поскольку сестра Ингьяльда Хродню не состояла с Ньялем в официальном браке⁹⁷. Обоим родам Ингьяльд приходился не кровным родственником, а свояком, но как брат наложницы он имел меньше обязанностей в отношении рода Ньяля. Однако он предпочел поддержать интересы более знатного рода Ньяля: "Я не буду [выступать] против Ньяля, что бы ни было, хотя я знаю, что они [Флоси и его сторонники] мне отплатят за это"⁹⁸. Ньяль, в свою очередь, был уверен в его лояльности⁹⁹, основанной на родственных связях, поскольку остальные представители враждующей стороны в тот момент не приходились Ньялю ни кровными родственниками, ни свойственниками, следовательно, у них не было перед ним никаких обязательств.

Из последующих событий саги становится видно, что разрешить мирными способами все эти накопившиеся противоречия даже при активной посреднической деятельности для представителей обоих родов оказалось невозможным. Дальнейшее развитие конфликта привело к сожжению Ньяля с семьей в его собственном доме и к битве на тинге¹⁰⁰. Сюжет саги позволил А.Я. Гуревичу в свое время указать на крепость и нерасторжимость внутриродовых уз средневековых исландцев. Он считал, что главной причиной гибели Ньяля было нарушение родственных связей в результате убийства Хёскульда Траинссона: тяжба зашла в тупик, так как убийство совершилось внутри рода и нельзя было четко разделить «истцов» и «ответчиков»¹⁰¹. Однако это определение, справедливо указывающее на возникающий слом родовых традиций, не объясняет его внутренних причин.

Скрытой причиной внутриродовых конфликтов в сагах является борьба за власть. Причем этот побудительный мотив вполне осознается составителем саг, что находит свое отражение в словах персонажей. Так, Флоси в процессе ведения тяжбы говорит: «Я не отступлюсь, пока кто-нибудь из нас не склонится перед другим»¹⁰², т.е.

он добивается не только возмещения за убитых родичей, но и доминирования в обществе. Теми же хмотивами руководствовался Стюр в «Саге о Хёрде и островитянах»: «Стюру кажется, что он подчинил себе всех, кого оставил в живых»¹⁰³.

Борьба за власть как побудительный мотив к распре осознавалась если и не современниками событий, то авторами записанных саг. Едва ли не наиболее четко эта мысль выражена в словах Гуннара из «Саги о Курином Торире»: «Это к лучшему, что вы, хёвдинги, однажды выясните, кто из вас покрепче, ведь вы уже давно точите друг на друга зубы»¹⁰⁴. Опасаясь тяжелых последствий, родичи могли даже нарушить свой долг и отказать в поддержке против более знатного человека, как это произошло в «Саге о Храфнкеле Годи Фрейра» с Торбьерном, который попытался было тягаться с Храфнкелем¹⁰⁵.

Внешне борьба за власть проходила под прикрытием тяжбы из-за собственности, кровной мести и т.п. Именно поэтому судебные процессы оказывались длительными и сложными, а для возобновления распри достаточно было незначительного, казалось бы, повода — ссоры на бое коней¹⁰⁶, проезда мимо чужой усадьбы¹⁰⁷ и т.п. Стремление к усилению своего положения в обществе и обостренное понимание собственного достоинства толкали людей на конфликт из-за «достойного», с их точки зрения, места на скамье¹⁰⁸, сплетен¹⁰⁹, детских разговоров¹¹⁰, мнимой заносчивости¹¹¹, падения удоев на одном из хуторов¹¹². Например, Аудгисл, один из персонажей «Саги о людях из Лососьей долины», посчитал оскорблением лишение его звания годи и совершил убийство, открыв тем самым новую распрю¹¹³.

Завидующий чужой славе и влиянию в обществе мог легко посчитать себя оскорбленным даже по незначительному поводу, пренебрегая при этом родственными узами. Так, в «Саге о Ньяле» Лютингу показалось, что сын Ньяля Хёскульд держит себя слишком вызывающе по отношению к нему¹¹⁴, а Мёрд в силу своего плохого характера и из зависти к Хёскульду Траинссону, получившему в обход Мёрда годорд, выступил против своей близкой родни¹¹⁵. Плохой характер одного из родичей способствовал развитию конфликтов также в «Саге о Эгиле»¹¹⁶ и «Саге о Битве на Пустоши»¹¹⁷.

Даже если мотивировки действий героев могли быть модернизированы создателями саг, о ведущейся борьбе за власть свидетельствуют такие проявления внутриродовой вражды, безусловно относящиеся к X—XI вв., как факты убийств близких родственников: отчима¹¹⁸, дяди¹¹⁹, племянника¹²⁰, двоюродного брата¹²¹, побратима¹²² или зятя¹²³.

Подобное поведение героев саги позволяет предположить, что уже в эпоху Ньяля, т.е. на рубеже X—XI веков, начинается разложение родовых отношений¹²⁴. При сохранении внешних атрибутов общества, построенного на кровнородственных связях, в реальной жизни эти связи начинают терять свое первостепенное значение, отступая перед стремлением достичь влияния в обществе. Внутри страны разгорается борьба за политическую власть, хотя и осуществляемая в формах мести. К такому же выводу, но на материале других саг («Саги о Храфнкеле Годи Фрейра» и «Пряди о Торстейне Битом») в одной из своих недавних работ пришел и А.Я. Гуревич¹²⁵. Политическую окраску внутри- и межродовой вражды в средневековой Исландии отмечают и большинство современных исследователей¹²⁶.

Установление точных родственных связей участников юридического процесса (в том числе с привлечением сведений родословных) занимало одно из важных мест и в самой судебной процедуре средневековой Исландии и проводилось в самом ее начале, сразу после оглашения обвинения. Достоверность сведений о родственных отношениях обуславливала признание правомочности конечного результата суда. Для обоснования правомочности тех или иных участников юридического процесса требовалось установить наличие или отсутствие их родственных связей с истцом или ответчиком. Об этом в «Саге о Ньяле» говорится: «Тогда они высчитали родство и подкрепили [расчет] клятвой»¹²⁷.

Согласно древнеисландским законам, свидетельские показания родственников до третьего колена не принимались во внимание:

«Четырехъюродные родственники должны быть отведены со словами "Я призываю вас в свидетели того, что я отвожу этих людей из числа соседей" на том основании, что они родственники и по закону должны быть отведены»¹²⁸.

Эта степень родства считалась еще близкой, поэтому подразумевалось, что связанные ею люди в силу своих отношений будут вести себя предвзято по отношению друг к другу и выгораживать своих родичей подобно тому, как это сделал Гуннар, который отказался характеризовать своего родственника: «...Что это за человек, Гуннар?» Гуннар ответил: «Я не скажу этого, потому что он мой родич...»¹²⁹

К этим же выводам на материале свода исландских законов пришли К. Хаструп, У. Миллер и другие исследователи, занимавшиеся данной проблемой¹³⁰.

«Сага о Ньяле», дублируя сведения судебника, описывает данную ситуацию таким образом:

«Флоси и его люди подошли к месту, где сидели соседи. Флоси сказал им: "Сыновья Сигфуса должны знать, правомочны ли соседи, вызванные сюда". Кетиль из Леса ответил: "Один из этих соседей крестил Мерда Вальгардссона, а другой — его четырехъюродный родственник"... Эйольв назвал своих свидетелей повторно и сказал: "Я призываю вас в свидетели того, что я отвожу этих людей из числа соседей, — и он назвал их имена и имена их отцов, — на том основании, что один из них четырехъюродный родственник Мерда, а другой с ним в духовном родстве и поэтому оба они по закону должны быть отведены"»¹³¹.

Из этого текста видно также, что крестильные связи воспринимались как аналог кровного родства, и они также препятствовали крестным родителям и детям свидетельствовать в пользу друг друга.

Лишь в исключительных случаях, как это показано в сагах, было возможным отступление от правила, и близким родственникам ответчика позволялось выносить решение по спорному вопросу. Однако это делалось при улаживании проблемы путем взаимной договоренности, без вынесения ее на суд, и, видимо, поэтому подобные сведения отсутствуют в судебнике. Так, в «Саге о Ньяле» Освивр (истец) говорит Хруту (брату ответчика), который собирается рассудить возникшую проблему:

«Несправедливым бывает решение, если его выносит брат ответчика, но ты высказался так благородно, что я доверяю тебе решение нашего дела»¹³².

Этим он очерчивает норму и поясняет причины ее нарушения. Как правило (и как это видно из вышеприведенного примера), подобные отклонения от нормы были обусловлены личными качествами участников тяжбы: мудростью, справедливостью и прочими достоинствами.

Тогда, когда было сложно призвать к суду самого ответчика, за него опять же отвечали его родственники¹³³. Так, тот же самый Хрут впоследствии выплачивает виру за убийство Торвальда (мужа дочери Хрута Халльгерд), совершенное Тьостольвом, дальним родичем Хрута и Халльгерд, хотя он сам никакого, кроме родственного, отношения к этому делу не имеет¹³⁴.

Судебный процесс в средневековой Исландии начинался с выдвижения обвинения. Оно предъявлялось в стандартной форме, в которой, как видно из свода законов, должно было присутствовать обозначение ответчика и пострадавшего при помощи личного имени в сочетании с патронимом:

«Я обвиняю такого-то, сына такого-то... в ссоре с таким-то, сыном такого-то»¹³⁵.

В сагах представлена аналогичная, но более пространная формулировка (которая, как полагают большинство исследователей, также является заимствованием из судебника):

«Я призываю к суду и требую объявления Флоси Тордарсона вне закона, который отвечает перед Хельги Ньяльссоном за то, что Флоси Тордарсон нанес Хельги Ньяльссону рану внутренностей или костей, от которой тот умер на месте»¹³⁶.

На следующем этапе — свидетельских показаниях — также встречается именование с патронимом. Форма вызова свидетеля для дачи показаний в своде законов следующая:

«Я призываю в свидетели такого-то, сына такого-то, и призываю его истинно и справедливо»¹³⁷.

Ей соответствует саговая формула:

«Я призываю Торгейра Ториссона в свидетели того, что я обвиняю Флоси Тордарсона в том, что он незаконно первым напал и нанес Хельги Ньяльссону раны всего тела, которые оказались смертельными... Я призываю вас в свидетели того, что я потребовал от этих девятерых соседей места боя, чтобы они поехали на альтинг и засвидетельствовали, нанес ли Флоси Тордарсон Хельги Ньяльссону рану мозга, или внутренностей, или костей, которая оказалась смертельной и от которой Хельги погиб на том месте»¹³⁸, а также «Я призываю вас в свидетели того, что я вызываю на суд Флоси Тордарсона за то, что он на тинге дал за помощь себе деньги Эйольву Бельверкссону»¹³⁹.

Общий принцип, по которому строились подобные формулы, нашел отражение в свидетельских показаниях, сохранившихся в описании судебной тяжбы после сожжения Ньяля, и он также содержит отсылку к патрониму:

«"...Мерд призвал в свидетели Тородда и вторым меня, Торбьерна" затем он назвал своего отца...»¹⁴⁰

Заключительная формула, форма оглашения приговора, в древнеисландском суде в саге выглядит следующим образом:

«Я объявляю, что Гуннар Хамундарсон дожен быть судим и объявлен вне закона, поскольку он нанес Торгейру Откельссону глубокую рану, от которой тот умер на месте»¹⁴¹.

В судебнике ее вариациями в зависимости от тяжести приговора были формулы выплаты вергельда:

«Такой-то, сын такого-то, должен заплатить»¹⁴² и «Все признали, что была вражда между таким-то, сыном такого-то, и таким-то, сыном такого-то, но теперь они друзья и хотят примириться. Такой-то, сын такого-то, должен заплатить такому-то, сыну такого-то, мировую за раны, установленные по закону и признанные, и все его люди также заплатят мировую...»¹⁴³.

И формула примирения и принесения клятвы верности: "Была вражда между таким-то, сыном такого-то, и таким-то, сыном такого-то, и теперь такой-то, сын такого-то, и такой-то, сын такого-то, примиряются и согласны не враждовать во дворе и дома, на суше и на море, на палубе и верхом..."¹⁴⁴

Это основные ситуации, в которых употребление именования с патронимом было обязательным. Однако в ряде второстепенных случаев в своде древнеисландских законов не прослеживается однозначного употребления формы с патронимом, обе формы (как с патронимом, так и без него) равноупотребительны: наряду с формой «Я скажу тебе, такому-то, сыну такого-то» имеется форма «Я скажу тебе, такому-то»¹⁴⁵ и т.п., что свидетельствует о еще неокончательной фиксированности правовых формул.

Тем самым правовая практика в средневековой Исландии отличалась большим разнообразием. Существовало множество типов правонарушений и поводов к ним. Однако поведение человека в рамках возникавшего из-за правонарушений конфликта, равно как и сама судебная процедура, были достаточно четко регламентированы. И значительную роль в этом играли родственные связи, определяющие всю систему взаимоотношений средневековых исландцев. Родственные связи, с одной стороны, ограничивали участие родичей в судебном процессе, а с другой — требовали от родственников активной поддержки и помощи, причем и то и другое зависело от степени родства. Однако в отношениях между родичами (оказание поддержки в распре или в суде, заключение брака и т.п.) превалировали личные связи. Когда исландец оказывался в родстве или свойстве с обеими враждующими (судящимися) сторонами, его выбор той стороны, которую он поддерживает, часто определялся положением и авторитетом представителей этой стороны в обществе, а не степенью близости его родства с ними.

Примечания

1. Канд. ист. наук.

2. Heusler A. Das Strafrecht der Isländersagas. Leipzig, 1911. S. 13.

3. von See K. Altnordische Rechtswörter. Tübingen, 1964. S. 84.

4. См.: Gottzmann C.L. Njáls saga. Rechtsproblematik im Dienste sozio-kultureler Deutung. Bern, 1983. S. 17—26. А также: Byock J.L. Feud in the Icelandic Saga. London, 1982; Miller W.J. Bloodtaking and Peacemaking. Chicago, 1990.

5. Beiert K. Island og de islandske sagær. København, Tillrup, 1985. S. 71.

6. Landnámabók / Jakob Benediktsson // Íslenzk fornrit. Reykjavik, 1968. Bd. 1. К. 3. Bls. 27 (далее — Landn.). См. также Landn. К. 18. Bls. 45; К. 27. Bls. 62; К. 65. Bls. 152; К. 66. Bls. 153; К. 94. Bls. 215.

7. Landn. К. 32. Bls. 72.

8. Landn. К. 35. Bls. 78. См. также «Сагу о гренландцах» и «Сагу об Эйрике Рыжем».

9. Landn. К. 25. Bls. 59; Landn. К. 35. Bls. 78; Landn. К. 45. Bls. 99.

10. Landn. К. 6. Bls. 30.

11. См.: Гуревич А.Я. Человеческое достоинство и социальная структура. Опыт прочтения двух исландских саг // Одиссей. М., 1997. С. 25.

12. В случае с тяжбой по поводу приданого Унн — Brennu-Njáls saga / Finnur Jónsson. Halle, 1908. (Altnordische Saga-Bibliothek; H. 13). K. 8. Bls. 22—23; K. 21. Bis. 49—50 (далее — Nj.). Ср. убийства, совершенные вследствие ссоры между супругами, упоминаемые в Книге о заселении страны — Landn. К. 51. Bls. 113—114.

13. Landn. К. 17. Bls. 44; Landn. К. 22. Bls. 54; Landn. К. 34. Bls. 76; Landn. К. 41. Bls. 93; Landn. K. 65. Bls. 152; Landn. K. 97. Bls. 222.

14. В «Саге о Ньяле» это проявилось в выступлении Мерда против Хескульда — Nj. К. 107. Bls. 249—250. А также Nj. К. 36. Bls. 80; К. 64. Bls. 144; К. 106. Bls. 247.

15. Landn. К. 58. Bls. 134.

16. Landn. К. 40. Bls. 89.

17. Landn. К. 28. Bls. 65—66; Landn. К. 30. Bls. 69.

18. Landn. К. 35. Bls. 78.

19. Landn. К. 33. Bls. 74—75.

20. Nj. K. 68. Bls. 152.

21. Nj. K. 98. Bls. 225.

22. Landn. K. 14. Bls. 38; Landn. K. 17. Bls. 44; Landn. K. 22. Bls. 53; Landn. K. 54. Bls. 118.

23. Landn. K. 16. Bls. 41; Landn. K. 28. Bls. 64.

24. Þeir áttu skóg saman, Njáll ok Gunnarr, i Raudaskrídum, þeir höfðu eigi skipt skóginn en hvárr var vanr at höggva sem þurfti ok talði hvárgi á annan of þat («У Ньяля и Гуннара был общий лес на Красных Оползнях, они не делили леса, и каждый рубил, сколько ему было нужно, и не попрекал другого за это») — Nj. К. 36. Bls. 79; а также — Nj. К. 28. Bls. 63; Landn. К. 15. Bls. 40; Landn. К. 17. Bls. 44.

25. Laxdæls saga / Einar Ólafur Sveinsson. Reykjavik, 1934. (íslenzk fornrit; Bd. 5). K. 18. Bls. 113 (далее — Laxd.); Nj. К. 12. Bls. 33 и др.

26. A ni þá land аð Grími, föður mínum — Egils saga Skallagrímssonar / Sigurður Nordal. Reykjavik, 1933. (íslenzk fornrit; Bd. 2). K. 85. Bis. 134 (далее — Eg.).

27. На данную тему написано множество работ. Подробнее о порядке наследования см.: Гуревич А.Я. Норвежское общество в раннее средневековье. Проблемы социального строя и культуры. М., 1977. С. 50; Закс В.А. Проблемы феодализма в Скандинавских странах: формы социальной организации и правовые представления норвежского крестьянства в XI—XIII вв. Калинин, 1986. С. 32—35, 56; Hastrup К. Culture and History in Medieval Iceland. Oxford, 1985. P. 75—76, 83.

28. См.: Hansen L.A. Slektskap, eiendom og sociale strategier i nordisk middelalder // Collegium medievale. 1994. Vol. 7, № 2. S. 103—154; Turville-Petre J. The Genealogist and History in Ari to Snorri. London, 1998. (Saga-Book of the Viking Society. Vol. 20). P. 124—130.

29. Grágás: Lagasafn íslenska sjóðveldisins / Gunnar Karlsson et el. 2 prent. Reykjavik, 1997. Ia: 218ff, II: 63ff.

30. Nj. K. 131. Bls. 310.

31. Laxd. K. 21. Bls. 124; Nj. K. 3. Bls. 6.

32. ...Þessi pídend spyrjast víða, drukkum Þorsteins Surts ok þeirra manna er par höfðu látist. Þorkell sendir þegar orð þessum manni, Guðmundi, er þar hafði á land komit. Ok er hann kemr á fund Þorkels, pá slær Þorkell við hann kaupi á laun at hann skyldi svo greina frásögn um liflát manna sem hann segði fyrir. Því játti Guðmundr. Heimti nú Þorkell af honum frásögu um atburð penna svo at margir menn váru hjá. Þá segir Gudmundr svo, kvað Þorstein hafa fyrst drukknat, þá Þórarin mág hans, pá átti Hildir at taka féð, pví at hún var dóttir Þórarins, pá kvað hann meyna drukkana, pví at par næst var Ósk hennar arfi, móðir hennar, ok lézt hún peirra síðast; bar pá féð allt undir Þorkell trefill, pví at Guðríðr kona hans átti fé at taka eftir systir sína... — Laxd. K. 18. Bls. 39.

33. В саге представлена только эта версия произошедшего, хотя и оговаривается, что родственникам Торарина этот рассказ показался неправдоподобным. — Laxd. К. 18. Bls. 40.

34. Закс В.А. Правовые обычаи и представления в северо-западной Норвегии XII—XIII вв. // Скандинавский сборник. Таллин, 1975. Вып. 20. С. 37—46. Ср.: Hann kvez eigi ríða mundu ef Hrútifrœnda hans þœtti verr («Он ответил, что не поедет, если это может не понравиться его родичу Хруту») — Nj. К. 7. Bls. 18. Ньяль говорит о своих сыновьях: Eigi munu þeir rjúfa þá sátt er ek geri («Моего слова они не нарушат») — Nj. К. 43. Bls. 97; поэтому, когда они пытаются пойти наперекор ему, он упрекает своего сына Скарпедина: Nú тип sem optar at þér munuð bera mik ráðum synir mínir ok virða mik engis en þá er þér váruð yngri gerðuð þér þat eigi ok fór yðr þá betr («Вы опять не хотите слушаться меня и не считаетесь со мной. Когда вы были моложе, вы так не делали, и вам же было лучше») — Nj. К. 128. Bls. 297. Тот отвечает, подчиняясь решению отца, хотя оно ему и не нравится: En vel má ek gera þat til skaps föður míns at brenna inni með honum («В угоду отцу я охотно сгорю вместе с ним»). — Nj. К. 128. Bls. 297.

35. Ek ann þess eigi Þorkatli frœnda mínum («Я бы не хотел, чтобы что-нибудь случилось с Торкелем, моим родичем») — Nj. К. 138. Bls. 334; Berr er hverr at baki пета sér bróður eigi («Тот не защищен с тылу, у кого нет брата»). — Nj. К. 152. Bls. 397.

36. Þat mundi Jórunn. systir min, ætla at ek mynda eigi undan skeraz þér at veita. — Nj. K. 119. Bls. 271.

37. Þeir váru at einu máli ok synir Starkaðar. — Nj. K. 58. Bls. 131.

38. Gáfu frœndr Gunnars fé til at þegar váru bœtt upp öll vígin á þingi («Родичи Гуннара дали ему денег, чтобы за всех убитых было на тинге уплачено»). — Nj. К. 56. Bls. 129.

39. Kolskeggr ætli mál fram at hafa ok ripta fjórðung í Mœiðarhvali, erföður þínni var goldi t i sonarbætr, hefir hann mál þetta te kit af móður sinni («Кольскегг хочет получить назад четвертую часть земли на Перешейке, которую твой отец получил как виру за сына. Он получил право на этот иск от своей матери»). — Nj. К. 67. Bls. 151.

40. Veit ek at þú ert höfðingi mikill en bróðir þinn er mér ókunningr («Я знаю, что ты — большой хевдинг, но брат твой мне неизвестен»). — Nj. К. 2. Bls. 4.

41. Hann var vinsæll af ei пит beztum mönnum ok ás ts cell affrœndum sínum. —Nj. К. 67. Bls. 150.

42. Því mun ek heita þér at riða til þings með þér ok veita þér at málum sem ek mynda bróður minum. — Nj. K. 134. Bls. 320.

43. Muna svá lát felaga sins ok frænda. — Nj. К. 64. Bls. 143.

44. Nj. K. 3. Bls. 9.

45. Er hann frændmargr — Nj. K. 55. Bls. 124.

46. Þetta samir eigi at þér frændr leggist hendr á («Не годится, чтобы вы, родичи, поднимали руку друг на друга»). — Laxd. К. 37. Bls. 28. А также: Nj. К. 1. Bls. 2.

47. Skyl dr er hann mér þó ek satt frá segja at fleir i h ljota af honum Ult en gott («Он мой родич, но все же люди видят от него больше плохого, чем хорошего»). — Nj. К. 118. Bls. 263; а также — Nj. К. 29. Bls. 65.

48. Скарпхедин, например, так выражает запутанность ситуации, в которой он оказался, когда для того, чтобы завершить месть за оскорбление, нанесенное его брату, он был бы вынужден убить одного из сыновей друга их отца: Eigi nenni ek at hafa þat saman veita Högna en drepa bróður hans («Не хочется мне и помогать Хегни, и убивать его брата»). — Nj. К. 92. Bls. 213.

49. Byock J.L. Feud. P. 188.

50. Höfðu þeir Hrútr œtlat at veita honum atgöngu, en treystuz eigi («Хрут и его люди собирались помешать ему, но не отважились»). — Nj. К. 24. Bls. 56.

51. О способах и степени активности участия исландок в кровной мести см.: Никольский С.Л. О характере участия женщин в кровной мести (Скандинавия и Древняя Русь) // Древнейшие государства на территории Восточной Европы: 1999 г. Восточная и Северная Европа в Средневековье. М., 2001. С. 160—168.

52. Nj. К. 129. Bls. 300.

53. Gunnars saga Þiðrandabana / Guðni Jónsson. Reykjavik, 1943. (Íslenzk fornrit; B. 6). К. 6. Bls. 25.

54. Laxd. К. 48. Bls. 104.

55. Gisla saga Súrssonar / Guðni Jónsson. Reykjavik, 1943. (Íslenzk fornrit; B. 6). К. 37. Bls. 91 (далее — Gísl.).

56. Harðar saga Grímkelssonar ok holmsverja / Jón Jóhannesson. Reykjavik, 1950. (íslenzk fornrit; B. 11). К. 38. Bls. 87.

57. Harðar saga Grímkelssonar ok holmsverja. К. 31. Bls. 81.

58. Gisl. К. 10. Bls. 34.

59. Gisl. К. 34. Bls. 82.1.

60. Nj. К. 49. Bls. 110—112.

61. Подобные деяния долго сходили с рук Халльгерд, за которую с потерпевшей стороной расплачивался ее муж Гуннар. — Nj. К. 36. Bls. 81.

62. Как это произошло после убийства Глума родственником его жены Тьостольвом. — Nj. К. 17. Bls. 44.

63. Nj. К. 117. Bls. 267.

64. Hastrup К. Culture. P. 89—101.

65. Nj. К. 33. Bls. 73—74.

66. Nj. К. 24. Bls. 56—59.

67. Nj. К. 51. Bls. 115—116.

68. Nj. К. 159. Bls. 421.

69. Nj. К. 94. Bls. 214.

70. Nj. К. 111. Bls. 255—256.

71. Droplaugarsonarsaga / Jón Jóhannesson. Reykjavik, 1950. (Íslenzk fornrit; B. 11). К. 4. Bls. 10; К. 10. Bls. 25 (далее — Dropl.).

72. Heiðarvíga saga / Jón Jóhannesson. Reykjavik, 1950. (Íslenzk fornrit; B. 11). К. 33—37. Bls. 84—102.

73. Laxd. К. 37. Bls. 63.

74. Eg. К. 24. Bls. 49.

75. Dropl. К. 4. Bls. :12.

76. Eg. K. 59. Bls. 75.

77. Harðar saga Grimkelssonar ok holmsverja. K. 20. Bls. 59.

78. Gunnars saga Þiðrandabana / Guðni Jónsson. Reykjavik, 1943. (Íslenzk fornrit; B. 6). К. 1. Bls. 2.

79. Nj. К. 12. Bls. 32—34; К. 49. Bls. 110; К. 116. Bls. 266; К. 141. Bls. 346—348.

80. Nj. К. 146. Bls. 379—383.

81. Er ek vil eigi drepa, en þaí er Ketill ór Mörk, því at vit eigum systr tvær, en honum hefir farit þó bezt í málum várum áðr. — Nj. К. 146. Bls. 382.

82. Þóttiz hann vant vid kominn. —Nj. K. 93. Bls. 213.

83. Nj. K. 93. Bls. 213.

84. «Близок нос к глазам». — Nj. К. 112. Bls. 257; аналог русской «Своя рубашка ближе к телу».

85. Nj. К. 94. Bls. 214.

86. Nj. К. 117. Bls. 266—267.

87. Nj. К. 111. Bls. 255—256.

88. Nj. К. 99. Bls. 229—230.

89. Dropl. К. 10. Bls. :34.

90. Harðar saga Grímkelssonar ok holmsverja. K. 31. Bls. 80.

91. Nj. K. 145. Bls. 372.

92. Nj. K. 41. Bls. 94; K. 134. Bls. 321.

93. Ek mun láta sœkja Þorkötlu, dóttur mina, ok láta hana fara heim til min («Я велю Торкатле, моей дочери, уйти от него и вернуться домой»). —Nj. К. 135. Bls. 325.

94. Er ek vil eigi drepa en þat er Ketill ór Mörkþvi at vit eigum systir tvær («Я не хочу его [Кетиля из Леса] убивать, поскольку мы с ним женаты на сестрах»). — Nj. К. 146. Bls. 382.

95. Nj. К. 129. Bls. 302—303.

96. Nj. К. 124. Bls. 291—292.

97. Nj. К. 98. Bls. 226.

98. Ek mun eigi vera i móti Njáli, hvat sem á bak kømr, en þó veit ek, atþeir munu at mér snúa vandrœðum. — Nj. К. 124. Bls. 291.

99. Njáll þakkaði henni ok kvad hana vel hafa gert því at honum myndi heizt misgört i vera at fara at mér allra manna «Ньяль поблагодарил [Хродню] и сказал, что он [Ингьяльд] хорошо поступил, так как от него это был бы для меня [Ньяля] худший проступок, чем от всех остальных»). — Nj. К. 124. Bls. 292.

100. Nj. К. 128. Bls. 296—298; К. 145. Bls. 369—372.

101. Гуревич А.Я. «Эдда» и сага. М., 1979. С. 138.

102. Skiljaz eigifyrr við þetta mál, en aðrir hvárir hnígafyrir öðrum. — Nj.K. 124. Bls. 288.

103. Sturr finnst at hinn náði tökum á öllum hverja lét halda lífi — Harðar saga Grímkelssonar ok holmsverja. К. 6. Bls. 52.

104. Þetta er til hans besta at þit höfðingar geruðut einnu sinni ykkr grein fyrir hverjitm várst þerra þreklágri, vegna þess at hafði horn í síðu hvers á móti öðrum þegar lengi. — Hœnsa-Þóris saga / Guðni Jónsson. Reykjavik, 1943. (Íslenzk fornrit; B. 6). К. 11. Bls. 37.

105. Hrafnkels saga Freysgoða / Jón Jóhannesson. Reykjavik, 1950. (Íslenzk fornrit; B. 11). К. 8. Bls. 24.

106. Nj. К. 59. Bls. 135; Harðar Grímkelssonar ok holmsverja saga. К. 21. Bls. 63.

107. Nj. K. 98. Bls. 225.

108. Nj. К. 35. Bls. 78—79.

109. Nj. К. 44. Bls. 98—101.

110. Nj. К. 8. Bls. 23.

111. Nj. К. 98. Bls. 225.

112. Hœnsa-Þóris saga. К. 17. Bls. 54.

113. Þorgils Hölluson tók af þeim feðgum goðorðit, ok þeim þat hin mesta svírirðing («Торгильс Хеллусон забрал у них [Аудгисла и его отца] годорд, и им показалось это обидой»). — Laxd. К. 67. Bls. 129.

114. Он сказал, что Хёскульд oflátinn («заносчив»). — Nj. К. 98. Bls. 225.

115. Nj. К. 107. Bls. 249—250.

116. Eg. К. 81. Bls. 179.

117. Heiðarvíga saga. К. 15. Bls. 57.

118. Dropl. К. 10. Bls. 26.

119. Gisl. К. 28. Bls. 71.

120. Harðar saga Grímkelssonar ok holmsverja. К. 32. Bls. 79.

121. Dropl. K. 14. Bls. 30; Laxd. K. 54. Bls. 102.

122. Laxd. K. 19. Bls. 58; K. 49. Bls. 87.

123. Gisl. K. 2. Bls. 6.

124. Ср. убийство родственников как способ политической борьбы в средневековой Швеции: Сванидзе А.А. Смерть, убийство и цареубийство // Средние века. М., 1994. Вып. 57. С. 17—23.

125. Гуревич А.Я. Человеческое достоинство. С. 5—30.

126. См., например, работы: Sawyer P. The Bloodfeud in Fact and Fiction // Tradition og historieskrivning. Aarhus, 1987. P. 27—38; Gottzmann C.L. Njáls saga. S. 166; Miller W.I. Bloodtaking. P. 183—339; Andersson Th.M. The King of Iceland // Speculum. 1999. Vol. 74. № 4. P. 923—934.

127. Tölðu þar þá frœnsymi ok sönnuðu med eiði. — Nj. К. 142. Bls. 253.

128. Ef váru vœttir þrímenningar at frœndsemi, þurftu þeir báða ór kviðinum med or dum: «íþat vætt i at ek ryd þessa menn báda ór kvidinum» fyrir þeir sök at skyldir váru þeim er kvidu eiga at rydja at lögum. — Grágás Ia: 193—207, 218, 225—230, 450, II: 63, 69—70, 75.

129. «...Hverr madr er hann, Gunnar?» Gunnar svarar: «Eigi vil ekfrá segja því at mér er madrinn skyldr...» — Nj. K. 34. Bls. 77. Ср.: Ligi er þat jafnsætti, at bródir hans geri um («Несправедливым бывает решение, если его выносит брат ответчика»). — Nj. К. 12. Bls. 33.

130. Hastrup К. Kinship in Mediaeval Iceland // Folk. København, 1981. Vol.23.P.331—344; Закс В.А. Проблемы... С. 56; Vestergaard Т.А. The System of Kinship in Early Norwegian Law // Medieval Scandinavia. Odense, 1988. Vol. 12. P. 160—193; Miller W.J. Bloodtaking. P. 145; Hansen L.I. Slektskap. S. 7.

131. Þeir Flosi gengu nit þangat til, sem búarnir sátu. Flos i mæl ti til þeira: «Þat munu Sigfitssynir vita, hversu réttir véttvangsbúar þessir eru, er hér eru kvaddir». Ketiil ór Mörk svarar: «Hér er sá bui, er helt Merði Valgarðssyni undir skirn, annar er þrínenningr hans at frændsymi» ...I annat sinn nefndi Eyjólfr sér votta «íþat vætti», sagdi hann, «at ek ryð þessa menn báða ór kviðinum» — ok nefndi þá á nafn og svá föður þeirra — «fyrir þá sök at annar þeirra er þrímenningr Marðar at frœndsemi en annar at guðsifjum þeim er kviðu eiga at rydja atlögum». — Nj. К. 142. Bls. 353.

132. Eigi er þat jafnsœíti at bróðir hans geri um; en þó hefirþú svá vel lagit at ek trúi þér vel um málit. — Nj. К. 12. Bls. 33.

133. Nj. К. 21. Bls. 49.

134. Nj. K. 12. Bls. 33.

135. Nefni ek í þat vætti at ek lýsi lögmœti N N-son... sökðuú á milli þeira N N-son. — Grágás 9:85.

136. Nefni ek i þat vœtti at ek lýsi lögmœti frumhlaupi á hönd Flosa Þórðarsvni, er hann hljóp til Helga Niálssonar á þeim véttvangi, er Flosi Þórðarson hljóp til Helga Niálssonar ok veiti honum holundarsár eða mergundar þat er at ben gerðiz, en Helgi fekk bana af — Nj. K. 141. Bls. 345. Идентичные формулы см.: Nj. К. 73. Bls. 160; К. 142. Bls. 350; К. 144. Bls. 361.

137. I þat vœtti at ek fieri þér N N-son, fieri ek hann til framfærslu ok vardveislu. — Grágás 7:81.

138. I þat vœtti at Þorgeirr Þórisson selr mér vígsök á hendr Flosa Þórðarsvni at sœkja um vig Helga Niálssonar með sóknargögnum þeim öllum, ersökinni eigu atfylgja... Iþat vœtti at ek kvet vettvangsbúaþessa níu alþingisreiðar ok bllakviðar ad bera um þat hvort Flosi Þórdarson sœrdi Helga Njálsson heilundarsári еда mergundar еда holundar, því sári er at ben gerdist en Helgi fékk bana af á þeim vettvangi. — Nj. K. 135. Bls. 326.

139. Nefni ek í þat vætt i at ek stef ni Flosa Þorðarsyni um þat er hann gaffé til liðs sér hér á þinginu Eyjólfi Bölverkssvni. — Nj. К. 144. Bls. 361.

140. «...At Mörðr nefndi sér Þóroddi i vætt i en annan mik, en ek heiti Þorbjörn» siðan nefndi hann föður sinn... —Nj. K. 142. Bls. 351. Cp. в своде законов: «Я призываю в свидетели, что я готов призвать десять свидетелей, каждый из которых поклянется, называя своего отца, что он правомочен» (íþat vætti at ek em búinn at taka vid tiund þeirri ok kveda á hvér tiund er ok nefndi födur sinn ok kveda á hve mikil er). — Grágás 7:81.

141. Ek lýsi lögmætu frumhlaupi á hönd Gunnari Hámundarsyni um þat er hann hljóp lögmætu frumhlaupi til Þ orge irs Ot keis sonar og særdi hann holundarsári því er at ben gerdist en Þorgeir fékk bana af. —Nj. K. 73. Bls. 160.

142. N N-son sky Idi gjalda. — Grágás 57:44.

143. Allir vitn at buráu um missœtti þeirra N N-son ok N N-son, en nu eru vin ir þeirra við komnir ok vilja þá sætta. Nú selur N N-son N N-syni grið til sáttar stefnu þeirrar er þeir hafa á kveðit ftrir sik ok sinn etfingja ok alla þá menn er hann á grið um fyrir at selja... — Grágás 254:456.

144. Sakar várit med þeim N N-syni ok N N-syni / hafa gerst á medal þeirra N N-sonar ok N N-sonar / nu eru þeir N N-son ok N N-son sáttir ok sammala hvorsem þeir hittast á landi eda legi, skipi eda á skídi, i hafi eda á hest baki... — Grágás 121:281, 125, 126:283, IIb:457.

145. At ek kved þik, N N-son — Grágás 29:231 и Þat ek kveð þik, N — Grágás 15:305, 43:335. Ср. также: Vendrœði gerðust þeirra á medal N N-sonar ok N N-sonar («Возникла ссора между таким-то, сыном такого-то, и таким-то, сыном такого-то») — Grágás 9:85, 123:282; и At ek spyr þik, N («Я спрошу тебя, такого-то»). — Grágás 27:227, 4:293.