Дальше на запад

Пролив, в который вошла «Йоа», не был известен европейцам. Ни один корабль никогда ещё не заходил в эти воды. Яхта шла медленно, пробираясь сквозь густой туман, то и дело меняя паруса, так как ветер был капризный. Пролив походил на извилистый коридор — казалось, он вот-вот кончится и яхта попадёт в закрытую бухту.

В продолжение двух недель «Йоа» шла по этому коридору. Высокие берега не пропускали ветра. Он едва шевелил вымпел на мачте. Судно двигалось лишь с помощью винта. Всё время приходилось бросать лот, измерять глубину. Это была очень утомительная работа. Иногда пролив разветвлялся, открывались пути в разные стороны, и тогда перед Амундсеном вставал вопрос: куда идти?

Экспедиции, искавшие северо-западный проход, как раз и погибали в лабиринте этих бесконечных проливов между безыменными островами. Острова сбивали с толку всех путешественников. А лето здесь коротко: открытой водой можно плыть только месяца полтора.

Амундсен опасался, как бы ему снова не пришлось застрять здесь в какой-нибудь безыменной бухте.

И, осматривая чёрные безлюдные острова, он как бы видел тени отважных своих предшественников. Тени тревожили его и заставляли торопиться.

Разветвления пролива стали попадаться всё чаще и чаще. Амундсен заметил, что течения в них разные: в одних сильнее, в других слабее. В самых южных проливах течение было самым сильным, «Йоа» шла именно по этим проливам, хотя порой они были очень узки. Так Амундсен и предполагал: проход на запад лежит между островами не на севере, а на юге. С каждым днём уменьшалась и глубина проливов. На пути попадались подводные камни. В одном месте яхта прошла почти чудом: под килем оставался лишь один дюйм воды. Амундсен так волновался, что не мог ни спать, ни есть. Его нервы были напряжены до крайности: он понимал, что если теперь, в ближайшие дни, не будет найден выход в Тихий океан, экспедиция попадёт в очень тяжёлое положение. Целые сутки он не спускался с мачты, стараясь миновать ловушки, расставленные природой.

Мысль о том, что они могут погибнуть и не выполнить своей главной задачи, мучила его.

«Я не мог прогнать от себя мысли о возвращении домой с невыполненной задачей. Часы, которые оставались мне на отдых и сон, проходили в эти дни главным образом в том, что я ломал себе голову над такими мыслями, и это отгоняло от меня сон. Я не мог есть; за каждой едой я чувствовал адский голод, но не в состоянии был проглотить пищу».

Так пишет он в своей книге, посвящённой этому плаванию.

26 августа, на заре, яхта вышла, наконец, в открытое море. Амундсен увидел огромное водное пространство. Это была радость. В восемь часов утра он закончил свою вахту и ушёл спать.

Вдруг шум и сильная беготня по палубе разбудили его. Амундсен сразу понял, что случилось нечто очень важное. Внезапно в каюту вбежал лейтенант Хансен и крикнул:

— Вижу корабль!

И тотчас убежал обратно.

Амундсен быстро вскочил с постели. Значит... значит, северо-западный проход найден! Ура! Мечта юношеских лет осуществилась.

«В горле я почувствовал странное ощущение. Конечно, я был несколько возбуждён и переутомлён, и, несомненно, это слабость, но на моих глазах навернулись слёзы. «Вижу корабль!» Магические слова! И сразу же родина и всё милое моему сердцу приблизились ко мне и простерли руки. «Вижу корабль!» Я мгновенно оделся. На минуту я остановился перед портретом Нансена, висевшим на стене, и в это мгновение изображение словно ожило, будто Нансен смотрел на меня и кивал головой. Я кивнул ему в ответ, улыбаясь от счастья, и вышел на палубу».

Да, впереди в открытом море виднелось судно. Это было парусное китобойное судно, пришедшее с запада.

Все на яхте будто обезумели, поздравляли друг друга, обнимались, кричали, прыгали и плясали. И всех радостнее был Амундсен. Победа была в его руках! Он первый проплыл из Атлантического океана в Тихий северо-западным проходом. Цель достигнута!

Когда прошла первая волна радости, Амундсен вдруг вспомнил, что в течение нескольких дней ничего не ел. На вантах у мачты висели свежие оленьи туши. В каком-то исступлении он подбежал к ним и, отрезая кусок за куском, проглатывал мясо, не прожёвывая, целиком, как изголодавшийся зверь. За время перехода по проливам он так измучился, что стал неузнаваем. Ему шёл только тридцать третий год, а на вид можно было дать семьдесят лет. Он был худ, истощён вконец, глубокие морщины прорезали его лоб и щёки.

Три часа спустя «Йоа» подошла к китобойному судну. Называлось оно «Чарльз-Гансон» и пришло сюда из Сан-Франциско. «Йоа» подошла к нему вплотную, стала борт о борт.

Пожилой седой капитан вышел навстречу.

— Вы капитан Амундсен? — был его первый вопрос.

Амундсен был очень удивлён, что капитан «Чарльз-Гансона» знает его имя.

— Это первое встреченное вами судно? — спросил капитан.

— Да, первое.

— Я чрезвычайно счастлив, что первый могу поздравить вас со счастливым прохождением северо-западным путём.

Сияющий от удовольствия капитан пригласил Амундсена и его товарищей к себе в каюту. Он-то лучше других понимал, какой огромный подвиг совершили его гости, и был по-настоящему счастлив, что первый встретил экспедицию.

— Не нужно ли вам чего? Я рад помочь всем, что у меня есть.

— Благодарю вас, мы ни в чём не нуждаемся. Нам хотелось бы только получить вести с родины.

— К сожалению, я уж полтора года как ушёл из Сан-Франциско; у меня есть кое-какие газеты, только они очень уж старые.

— Старые для вас — для нас они свежие.

Капитан принёс пачку газет. Амундсен с жадностью начал их перелистывать, и первое, что бросилось ему в глаза, был заголовок: «Война между Норвегией и Швецией». Изумлённый, он поглядел на своих спутников, на капитана. «Что же там происходит сегодня? Почему вспыхнула война? Окончилась ли она, или продолжается?»

Но капитан ничего не мог ответить.

Норвежцы были ошеломлены известием о войне. Скорей бы попасть на родину или хотя бы туда, где есть телеграф, где есть связь с Норвегией!

Амундсен расспросил капитана об условиях плавания дальше на запад. По словам капитана, плыть можно было без опасений — проливы были свободны от льда. Он знал этот путь, как свои пять пальцев и дал норвежцам карты с отметками глубин и направления течений.

Амундсен торопился. Скорей, скорей! Надо использовать открытое море и попутный ветер. На прощание капитан подарил мешок картофеля и мешок лука. Это было большим лакомством для экипажа «Йоа»: уже два года они не пробовали свежих овощей.

Поставив все паруса, путешественники двинулись в путь. Лёд попадался им только у берегов. На льдинах часто встречались белые медведи. Охотники убили одного медведя, но у экипажа было столько продовольствия, что мясо отдали собакам. Через некоторое время на встречной льдине они увидели ещё двух медведей. Охотники хотели было опять остановить яхту, однако Амундсен не позволил это сделать: он не хотел задерживаться ни на минуту, чтобы успеть пройти в океан до наступления зимы.

Близ острова Бэйли яхту встретили два китобойных судна. Экипажи судов приветствовали Амундсена, просили остановиться, — их удивило появление в этих водах незнакомой яхты. Но Амундсену не хотелось терять времени, он ответил приветственным сигналом и прошёл мимо. На мысе Бетерст Амундсен заметил становище эскимосов. Тут стоял большой деревянный дом — первый дом, который увидели норвежцы после двух лет путешествия по северным пустыням. Эскимосы выбежали на берег, подняли даже флаг на мачте; «Йоа» не остановилась и здесь.

У острова Гершеля море также было свободно ото льда.

Амундсен спешил использовать благоприятную ледовую обстановку. Встретив два китобойных судна, он решил также ограничиться приветствиями, но на этот раз пришлось стать на якорь. Китобои предупредили Амундсена о том, что дальше море закрыто льдом. На берегу, как предостерегающий знак, лежало судно, выброшенное бурей. Это был американский барк «Бонанца» из Сан-Франциско. Часть экипажа, готовясь к зимовке, строила себе дом, а капитан «Бонанцы» Могг уехал на остров Гершеля, чтобы отправиться оттуда в Сан-Франциско за другим кораблём и вернуться за экипажем и снаряжением.

Второй штурман разбитого судна был норвежцем. Он дал Амундсену много ценных указаний и посоветовал всё же идти дальше.

Яхта двинулась на запад, но вскоре встретила льды. Лавировать среди подвижных льдин было трудно. Однажды ночью яхту вместе со льдами оттащило назад к тому же берегу, где находилась разбитая «Бонанца». Всё видимое пространство моря закрылось льдом. Во льдах у острова Гершеля застряли пять больших судов.

Вначале экипаж «Йоа» не терял надежды, что льдины разойдутся и можно будет продолжить путь. Однако лёд уплотнялся с каждым днём.

9 сентября ударили морозы. Стало ясно, что здесь, возле разбитой «Бонанцы», придётся проводить третью зимовку. Неожиданная задержка опечалила Амундсена и его товарищей. Однако делать нечего — полярные путешественники должны быть готовы ко всяким неожиданностям и вооружаться терпением. Экипаж безропотно покорился обстоятельствам и, выждав двое суток, дружно начал готовиться к зимовке.

Яхта была подведена вплотную к берегу, и путешественники начали строить два дома: один — для жилья, а другой — для обсерватории. Строительного материала тут было много, так как реки приносили в пролив множество сосен. Некоторые из них были в длину не менее пятидесяти футов. Амундсен и лейтенант Хансен решили зимовать на борту яхты, а пятерых членов экипажа переселить на берег. Постройку закончили быстро: 15 сентября жилой дом уже имел крышу. Скоро была готова и обсерватория, куда перенесли инструменты и приборы. Научная работа продолжалась с прежней аккуратностью.

Яхту оборудовали ещё лучше, чем на предыдущей зимовке: укрыли со всех сторон брезентом, в прорези поставили дверь, принесённую с разбитой «Бонанцы». Оттуда же была взята и маленькая печурка, которую Амундсен установил в своей каюте. Топлива не жалели — не то что на первых двух зимовках. Там приходилось иногда мёрзнуть, а сейчас дров было в избытке: и в каютах и в доме всегда стояло приятное тепло.

Зимовка обещала быть вполне благополучной. Всего было вдоволь. Даже продовольственный вопрос, обычно самый тяжёлый во время зимовок, решался весьма несложно. Каждое утро норвежцы прорубали во льду лунку и, словно из садка, вылавливали столько рыбы, сколько им сегодня требовалось. Удачно охотились также на гусей, уток и куропаток. Столовая была устроена на берегу, в жилом доме. Повар Линдстрем готовил вкусные и питательные блюда.

Когда лёд окреп, к яхте начали приходить эскимосы и гости с других судов. Оказалось, что вокруг острова Гершеля, кроме «Йоа», вмерзло ещё одиннадцать кораблей.

На первых порах экипажи других судов отнеслись к норвежцам холодно. Они боялись, что норвежцы, вернувшись из долгой экспедиции, будут для них лишними ртами. Опасения соседей были, однако, напрасными. На яхте «Йоа» были такие запасы муки, круп, консервов, что Амундсен даже снабжал продовольствием экипажи других судов.

В конце сентября Амундсен отправился на остров Гершеля, откуда уходила почта в форт Юкон. Ему очень хотелось сообщить скорей о судьбе своей экспедиции и вместе с тем узнать вести с родины. В гавани острова стояло на зимовке пять крупных судов. Амундсена встретили очень шумно. Оказалось, что все американские суда получили приказ в случае встречи с Амундсеном оказывать ему и его товарищам всяческое содействие.

И вот Амундсен сам пришёл к ним! Капитаны кораблей наперебой предлагали ему своё гостеприимство. Амундсен остановился у капитана Тилтона на большой шхуне «Александра». Здесь же собрались экипажи других судов. Амундсену передали много писем от близких и свежие газеты.

Узнав, что следующая почта уйдёт только через месяц и вернётся лишь в мае, он решил сам отправиться за почтой в форт Юкон, за несколько сот километров от острова Гершеля, и заодно отвезти почту с зазимовавших кораблей. Ждать целую зиму вестей с родины было слишком мучительно.

Китобои с восторгом встретили решение Амундсена: вот кто действительно доставит почту быстро и в целости!

В конце октября Амундсен и капитан «Бонанцы» Могг отправились в путь с проводником-эскимосом и его женой. У них были две собачьи упряжки: на одной везли продовольствие, а на другой ехал Могг. Весь путь до форта Юкон Амундсен проделал на лыжах. И это при 40—50 градусах мороза! Но, увы, телеграфа в форте Юкон не оказалось. Ближайший телеграф был в поселении Игл-Сити, в трёхстах километрах к югу. Амундсен, не задумываясь, решил отправиться в Игл-Сити.

Этот путь он проделал в сопровождении двух индейцев и того же капитана Могга. Из Игл-Сити он отправил телеграммы на родину, дождался почты и через два месяца вернулся назад, на «Йоа».

Путешествие на телеграф заняло пять месяцев, из которых три месяца Амундсен шёл на лыжах, ни разу не присев на сани.

Радостно встретил Амундсена экипаж «Йоа». Возвращение капитана и начальника экспедиции было достойно отпраздновано. Вести с родины согрели сердца путешественников. Да, они выполнили свой долг: сумели открыть таинственный проход... Все были живы и здоровы. А через несколько дней после возвращения Амундсена случилось несчастье: внезапно умер, простудившись, Густав Юль Вик — самый молодой участник экспедиции. Его похоронили на холме, около обсерватории, которую он сам строил и в которой всю зиму вёл наблюдения.

Смерть Вика надолго омрачила жизнь спаянного крепкой дружбой экипажа, и всё-таки научная работа ни на день не прерывалась.

1 августа пролив очистился от льда, и яхта пошла на запад. 30 августа утром Амундсен увидел вдали мыс принца Уэльского на восточной окраине Берингова пролива, а к вечеру того же дня яхта пришла в город Ном.

«Не нахожу слов, чтобы описать тот приём, какой был нам оказан в Номе, — писал Амундсен в своих воспоминаниях. — Та сердечность, с которой нас встретили, бесконечное ликование, объектом которого была «Йоа» и мы, навсегда останутся для меня одним из самых светлых воспоминаний.

В Номе нет гавани, городок лежит на открытом берегу. Поэтому нам пришлось стать на якорь вдали от берега и быть готовыми уйти, как только поднимется ветер. Бросив якорь, мы с лейтенантом Хансеном сели на катер наших любезных хозяев и хозяек и отправились на берег. Катер всё время освещался береговыми прожекторами. Ослеплённые сильным светом, бившим нам прямо в глаза, мы ничего не могли рассмотреть. Катер ударился о берег, и даже сейчас я не понимаю, каким образом я попал на берег. Навстречу нам загремели приветствия из тысячи глоток, и вдруг среди ночи раздались звуки, от которых я задрожал всем телом, и слёзы выступили у меня на глазах: «Да, мы любим эти скалы», — пела толпа норвежский гимн».

В октябре «Йоа» прибыла в Сан-Франциско. Амундсен подарил свой славный корабль городу, и с тех пор «Йоа» стоит там в парке Золотых Ворот.

За время трёх зимовок экспедиция собрала такой огромный материал по метеорологии, географии, гидрологии, геологии, этнографии, антропологии и земному магнетизму, что научные работники Норвегии обрабатывали его потом в продолжение почти двадцати лет.