Глава 42. Собачка Нобиле

«Под итальянским флагом, в фашистском воодушевлении, "Норвегия" взмыла в полярное небо!» — с такой шапкой на первой полосе вышла «Иль пикколо» 11 мая 1926 года. И в Осло, и в Риме газеты напечатали спецвыпуски по случаю старта экспедиции.

Ословская «Афтенпостен» направила в Рим своего главного редактора Фрёйса Фрёйсланна, чтобы осветить это событие с точки зрения нового партнера Норвегии: «С начала мировой войны у итальянских газет определенно не было таких продаж, как сегодня; даже во время похода "чернорубашечников" на Рим в городе вряд ли ощущались такое напряжение, такой интерес, такая мощная патриотическая сплоченность, как сегодня».

«Amundsen—Ellsworth—Nobile Transpolar Flight»¹ стал в прессе событием международного масштаба. Газеты всего мира во главе с «Нью-Йорк таймс» участвовали в этом предприятии экономически и имели все основания посвящать ему целые развороты. Но речь шла не только о хороших продажах — по крайней мере, в двух странах это было событие политическое.

Муссолиниевская пресса наконец-то могла дать себе волю и наводнить новостные публикации столь желанными героико-патриотическими атрибутами. Норвежские газеты были куда больше вовлечены в дела самой экспедиции. Прежде всего через главного редактора Томмессена — владельца и издателя «Тиденс тейн» и «Осло афтенавис». Но полярник по традиции сотрудничал с несколькими газетами, в том числе и с правоконсервативной «Афтенпостен». Не вызывало сомнений, что оба могущественных газетных магната — ярко выраженные националисты Фрёйсланн и Томмессен — рассчитывали по максимуму использовать перелет «Норвегии» не только ради чисто финансовой прибыли, но и как политический козырь.

«"Норвегия" стартовала в 9.55 утра. Погода была лучезарная. Ясно и безветренно при — 40,6°². Нас 16 человек» — вот так, деловито и лаконично, Руал Амундсен начинает свой последний экспедиционный журнал. Старый полярник не забыл давний навык засекать время, замерять температуру и пересчитывать своих людей. Но, описывая дирижабль, он волей-неволей обращается к поэзии: «Он красиво взмыл ввысь и расправил оперение».

Какое такое оперение? Крылья есть у самолетов, но не у дирижаблей — даже в поэзии дирижабль, пожалуй, сравним с парящим в небе китом или исполинским надувным динозавром, но не с птицей. И все же он расправил оперение. Может, взлетел «павлиний» трон?

В капитанской гондоле, как всегда на амундсеновских кораблях, висели овальные рамы с портретами короля Хокона и королевы Мод. Спустя много лет у норвежского короля будет свой морской корабль под названием «Норвегия». Но и дирижабль «Норвегия» тоже был королевским. N-1 поначалу предназначался для итальянского монарха Виктора Эммануила III, чтобы тот мог совершать полеты и озирать с высоты свою державу. Правда, после перестройки роскошное убранство демонтировали. Только трон остался.

Полковник Нобиле писал, что специально для Амундсена установил у одного из боковых иллюминаторов плюшевое кресло; сам же полярник утверждает, что сидел на алюминиевом баке с водой. И в данном случае он, вероятно, прав, не насчет кресла, а насчет позиции. Полярник не хотел сидеть у бокового иллюминатора, он хотел сидеть впереди, у большого панорамного окна.

Руал Амундсен — тоже король, ничуть не менее, чем Виктор Эммануил, незначительная фигура в тени Муссолини. Непоколебимый, как самодержец, полярник сидел спиной к своим подданным. Всю жизнь он странствовал под защитой Господа по зеркальным ледяным чертогам. И ни на миг не усомнился в своем праве на власть. Король, разыскивающий свою державу.

Пока что всё — повтор. «Льды почти как в прошлом году, — дисциплинированно записывает он. — Весь экипаж прилежно трудится». Чем они, собственно, заняты, Начальника не интересует — ведь всё «идет отлично». В позднейшем рассказе он обращается к образу, заимствованному из животного царства: «Во всех трех гондолах, точно обезьяны, сновали механики».

Самых головоломных акробатических номеров Начальник не видит, они разыгрываются далеко от капитанской гондолы: такелажник Алессандрини вылезает через носовой люк наружу, чтобы осмотреть внешнюю оболочку аппарата. Он ужом ползает взад-вперед по округлому корпусу, на трескучем морозе, при скорости 80 километров в час. Стало быть, механики, «эти бодрые, веселые сыны юга», как их называет Начальник, впрямь владеют своими обезьяньими искусствами. Холод был столь же беспощаден, а высота падения ничуть не меньше, чем для погонщика собак, бодро бегущего по испещренным разломами ледникам Антарктиды.

Времена изменились. На «Фраме» и «Мод» кишмя кишели собаки и приходилось ежедневно убирать помет; здесь, на «Норвегии», ничего такого нет. Хотя лай все-таки слышен.

Собачка Нобиле скачет по гондоле. Но если фрамовские собаки заполняют многие страницы саги Южного полюса, то Титина в «Первом полете над Ледовитым океаном» практически не упоминается. Можно лишь догадываться о мыслях полярника. Невысказанность — свидетельство великодушия. Собачка Нобиле — нарушение устава. Полярник таких мелких собачонок просто не замечает. Собака ли это вообще?

Полковник Нобиле говорит, что она подлиза, не хотела оставаться без хозяина. Полярник умеет оценить верность собаки, ведь в ней столько благородства, но практические функции? Собаки должны либо везти хозяина вперед, к цели, либо сидеть дома и стеречь его имущество. Комнатной собачке в полярной экспедиции не место. Она — уязвимая точка в организации, душевный изъян пилота. Не собака зависит от полковника, полковник зависит от Титины.

По зрелом размышлении полярник решает, что собачка, может быть, даже пригодится. Смотрит на Вистинга и вспоминает Потрошителя. Титана весит килограммов пять. Вистинг умеет свежевать собак и использовать по максимуму. Каждому достанется немного, но дележ будет равный. В тот миг, когда они ступят на лед, распоряжаться будет он, Начальник, — людьми, животными и дневными рационами.

Котлеты из собачины — штука хорошая. Умелец на все руки знает и кулинарные хитрости. Это блюдо называли попросту — «собачинка». Полярник бросает взгляд на острую темную мордочку. Тельце гладкое, белое. Это вообще собака?

Поживем — увидим.

В десять вечера «Норвегия» пересекла 87°30' северной широты. Чтобы размять ноги, Начальник встал с водяного бака и занял место у одного из рулей. Вот тут-то ему и приносят радиотелеграмму. Частную, от конкурсного управляющего Руде, где сообщается, что «оба дома мои». Начальник сменяется у руля. Пишет на листке несколько слов, отдает радистам; «немедля послал Херману благодарств. телеграмму».

Эта короткая фраза в дневнике свидетельствует, что горькая глава в жизни полярника завершилась — всего за несколько часов до достижения Северного полюса.

Судебная тяжба между конкурсным управляющим и Леоном Амундсеном завершилась примирением — 19 апреля. Иначе говоря, Леон отказался от мысли обжаловать дело и предавать огласке щекотливые обстоятельства частной жизни брата. Недвижимость отошла под конкурсное управление, которое свободно могло перепродать ее Херману Гаде и дону Педро. На сей раз за полную рыночную стоимость.

Благодарственная телеграмма Херману была в высшей степени уместна. Конкурс пока в силе, поэтому формально дома будут числиться за ним, но фактически ими снова владеет полярник.

На пути к Северному полюсу Руал Амундсен не выдает своих мыслей. Но, глядя на ледяную пустыню внизу, он знает, что последняя нить, связывавшая его с братом, оборвалась. Когда-то они сообща проделали магический трюк — обманув весь мир, превратили север в юг. Но цена была высока. Северный полюс ему пришлось покорять в одиночку.

В этот же час оборвалась и последняя связь между Руалом Амундсеном и Кисс Беннетт. Все хитросплетения вокруг дома, который он хотел подарить ей, остались за пределами истории. Публике незачем копаться в несостоявшейся совместной жизни.

Полярник наконец-то свободен, ничем не скован. Летит — на корабле легче воздуха. Он нарек его «Норвегия», но по-прежнему находится на борту «Летучего Голландца».

И еще одно событие происходит до Северного полюса: «Полночь, 88°30'. День рождения Элсуорта, 46 лет. Выпили чаю за его здоровье». Для американца это была скромная, однако бесценная «деньрожденная» пирушка. Как-никак место весьма знаменательное для вечного мальчишки-холостяка в его неугомонной погоне за приключениями и сложными физическими задачами. Лишь через семь лет он скоропалительно женится. Если верить мемуарам, с красавицей-женой он был не слишком словоохотлив.

Вскоре внимание сосредоточивается на богатырской фигуре Рисер-Ларсена; он стоит у бокового иллюминатора, с секстантом в руках. Если пилот дирижабля одет в волчью шубу, то навигатор — в спортивный костюм и кепку. Температура в гондоле ниже нуля. Термосы с горячим питьем замерзли, но богатырь не зябнет. Мало того, в кармане брюк у него спрятан фарш. Как только Рисер-Ларсен констатирует 90°, дирижабль снижается, моторы заглушают. Махина беззвучно зависает в воздухе.

Дневник Начальника: «В 2.20 утра мы на Северном полюсе. Сбрасываем флаги. Норвежский красиво развевался. Древко чин чином воткнулось в снег. Лед был сильно изломан на мелкие льдины. Мы висели на высоте 200 м, при — 11°. Туман рассеялся, едва мы достигли полюса, поэтому можно было оглядеться».

В книге флажная церемония приукрашена: «Со свистом полетел вниз прекрасный, сшитый вдвойне, норвежский шелковый флаг. Поперечная рейка была приделана к длинному алюминиевому древку — совсем как бывает на знаменах, — и поэтому флаг при падении получил совершенно верное направление. Флаг упал безукоризненно, впился в лед, и под дуновением легкого ветерка норвежские цвета развернулись над полюсом».

Полярник, который на сей раз пишет и от лица Элсуорта, продолжает в третьем лице: «В то же мгновение Амундсен обернулся и крепко сжал руку Вистинга. Не было произнесено ни одного слова, слова были излишни. Две те же самые руки водрузили норвежский флаг на Южном полюсе 14 декабря 1911 года». В эту триумфальную минуту капитан неудачницы «Мод» был вознагражден за свою преданность.

Не менее важно и еще одно: этим рукопожатием Начальник снял с себя обвинение в том, что исключил Ялмара Юхансена из состава южнополярной группы, так как якобы не желал, чтобы человек, поставивший высокоширотный рекорд на севере, добился того же и на юге. Теперь это обвинение снято. Безмолвным жестом Начальник продемонстрировал свое великодушие. Добрался до вершины сам и поднял туда крепыша-хортенца. Они оба — единственные в мире — были покорителями двух полюсов.

После рассказа о крепком рукопожатии норвежцев, соединивших этим символическим актом два полюса, описание того, как американец в одиночку совершил свою флажную церемонию? приобрело какой-то странно приватный характер: «Когда еще придется человеку водрузить на полюсе флаг родины в свой день рождения».

Итальянский флаг упомянут в книге лишь вскользь. Тем подробнее итальянские цвета критикуются в мемуарах полярника. Вдобавок там говорится, что после безмолвно-торжественной норвежской минуты и «совершенно неописуемого чувства», с каким Элсуорт сбросил звездно-полосатый флаг, Начальник невольно расхохотался, глядя на итальянскую церемонию. Смех выражает порой не меньше героизма, чем всё прочее: «Опасности, препятствия, неприятности подчас в таком множестве, что, казалось бы, их не перенести человеку, теряют свои шипы при целительной помощи юмора».

В конце концов Нобиле сумел сбросить флаг, который оказался больше других. Это был тот самый флаг, что изначально украшал ахтерштевень N-1. За ним следом отправились еще несколько флагов и вымпелов. С точки зрения Начальника, устроенный полковником спектакль превратил дирижабль в «какой-то небесный бродячий цирк». Главный руководитель экспедиции не видел причин для такой помпы: «То обстоятельство, что человек взрослый да еще военный мог иметь так мало воображения, чтобы расценивать подобный момент наглядными размерами символов, а не глубиною чувства, показалось мне таким ребячеством, что я громко расхохотался».

Отсюда все дороги вели на юг. Полярник занял свое постоянное место у панорамного окна. Вот теперь начнется серьезная работа. Северный полюс был не целью, а отправной точкой неизвестного этапа трансполярного перелета. Именно этот участок земной поверхности — между полюсом и Аляской — Руал Амундсен намеревался исследовать. Там самодержец отыщет свою землю.

Здешние просторы были последней по-настоящему значительной частью поверхности Земли, о которой человечество не знало ничего. Расстояние вдвое превышало оставленное позади. Шпицберген находится на 80° северной широты, а берега Аляски тянутся по другую сторону от полюса вдоль 70-й параллели. Ни один корабль не замерял глубины в этом исполинском океане. Между полюсом и Америкой может лежать целый континент.

Всего через несколько часов после того, как «Норвегия» прошла над полюсом, радиосвязь прервалась. Мир принял сообщение, что на макушке Земли установлены флаги: В общей сложности воздушный корабль и «Радио Свалбард» обменялись пятьюдесятью пятью радиограммами, через эфир прошло 1583 слова. Но когда дирижабль пересек рубеж неведомого, воцарилось полное молчание. Корабль вырвался из эфирных волн и пропал в неизвестности.

Полярник всегда отличался неразговорчивостью, и полковник Нобиле отметил, что он не жаловался на радиомолчание. Позднее итальянец инсинуирует, будто Амундсен сознательно испортил связь. И даже намекает, что замена Олонкина, который обеспечивал радиосвязь на всем пути из Рима до Шпицбергена, совершенно незнакомым ему, Нобиле, Сторм-Юнсеном, якобы имела к этому отношение.

Какова бы ни была причина, обрыв связи оказался им в известном смысле на руку. Руал Амундсен вовсе не горел желанием держать постоянный контакт с окружающим миром. Он с грустью наблюдал, как экспедиция «Мод» с ее радиопередатчиком мало-помалу исчерпала себя и утратила интерес публики. Вместе с тем во время прошлогодней аварии он пережил эффект полного исчезновения. Радиосвязь портила драматургию, исключала момент сюрприза. Весь эмоциональный накал, облегчение, ликование, заслуга пропадали по милости прозаического общения через эфир. Беспроволочная связь — сама по себе загадка — отвлекала от события как такового. Первопроходец отправился в полет, чтобы вернуться.

Многие тысячелетия люди жили на планете Земля, но часть их мира оставалась сокрыта тьмой неведомого. И один человек взял на себя головокружительную миссию первым заглянуть в это неведомое. Пятнадцать других были рядом, чтобы обеспечить ему такую возможность. Его единственная задача — увидеть. Увидеть впервые.

С кем из покорителей мира можно сравнить в этот миг Руала Амундсена? С Наполеоном на коне, во главе армии средь снежных российских просторов? С Колумбом или Лейфом Эрикссоном на кораблях в океане? Кое-что общее было у полярника в этот час со всеми первооткрывателями и завоевателями в истории человечества. Но вместе с тем этому последнему великому открытию Земли присуще нечто необычное, нереальное. Оно осуществилось за считаные часы, без особых усилий. Только взгляд двигался. Все снаряжение открывателя — записная книжка да бинокль.

Руал Амундсен не сидел верхом на коне, не стоял на капитанском мостике, не погонял собачью упряжку, даже за рычагами самолета не сидел — он открывал мир со зрительского места. Из театральной ложи. Это была премьера — состоявшаяся в реальном мире.

«Только что видел 3 чаек, летевших над разводьем?» — записывает он в 3.45 пополудни. Вопросительный знак говорит — земля? Где есть жизнь, есть и земля. Но здесь нет ни земли, ни жизни, пока несколькими градусами ниже медвежьи следы вновь не пробуждают надежду. Хотя медведи способны забрести очень далеко. Где есть тюлени, есть и медведи...

Бегут часы, и постепенно полярнику становится ясно: ничего нет. Бесконечный спектакль, полный пустоты. Нет ни новой Америки, ни новой Гренландии, ни новой Исландии, ни даже Земли Франца-Иосифа, ни даже острова Мэн. Нет Земли Руала Амундсена.

Полярник может положить бинокль на колени. Здесь один только лед. Он открыл, что открывать нечего.

Еще лет двадцать назад, планируя путешествие на «Фраме» — через Берингов пролив и дальше на север, — Руал Амундсен мечтал покорить эти исполинские просторы земной поверхности. Как скудны оказались в конце концов впечатления, видно из книги «Первый полет над Ледовитым океаном», где весь путь от Северного полюса до Аляски описан всего-навсего на полутора страницах.

Дирижаблю грозило обледенение, но проблемы возникли лишь по прибытии на Аляску, где воздухоплаватели попали в сложные погодные условия. Экипаж был измотан — около трех суток почти без сна, на мороженой еде. Атмосфера нервозная. Даже собачка-полярница Титина беспокоилась. Где и как посадить дирижабль? Невзирая на сильный порывистый ветер, решили попробовать сесть на лед вблизи поселка Теллер, между Дирингом и Номом. Было утро 14 мая, по европейскому времени.

Сейчас, на самом последнем этапе экспедиции, полярник наконец-то переживает «чудо». На сцену вновь выходит Он — Тот, кто властен разделить море и унять бурю. «Еще когда мы начинали спускаться, с земли дул сильный резкий ветер. Внезапно и, по-видимому, без всякой к тому причины стало совершенно тихо, и штиль продолжался во время всего спуска», — пишет полярник в книге.

За отсутствием земного прибытка сам полет поднят на божественный уровень. Полярник «снимает шляпу» перед инженером. Однако ж где-то есть иной руль, иной штурман, иная, высшая, сила: «Честь по заслугам, говорят в народе. Так давайте же все вместе воздадим честь Тому, кто не раз в этом перелете явно простирал над нами руку Свою и спасал нас. Не будем спорить, кто из нас был лучшим. Мы все так ничтожно малы, если всемогущий Господь не помогает нам».

Комментарии

Неверно: герой книги успешно испытал новое транспортное средство, позволяющее в ближайшем будущем задействовать новые дистанционные исследовательские методы, в первую очередь аэрофотосъемку, которая в короткие сроки сотрет последние «белые пятна» с карт Арктики и Антарктики.

Примечания

1. Трансполярный перелет Амундсена—Элсуорта—Нобиле (англ.).

2. Возможно, биограф ошибся: в книге «Первый полет над Ледовитым океаном» (с. 266) указана температура 4,5°.