Глава II

Медленно разсѣкая волны, двинулся Фрамъ вдоль берега Норвегіи; ему пришлось зайти въ нѣсколько портовъ, гдѣ грузъ его былъ увеличенъ еще разными необходимыми вещами, и выдержать довольно сильный штормъ, такъ что только 21 іюля, почти черезъ мѣсяцъ по отплытіи, экспедиція сказала послѣднее прости родинѣ. Отъ порта Варде Фрамъ пошелъ на сѣверо-востокъ, къ Новой Землѣ. Сильный туманъ помѣшалъ пристать къ острову и поохотиться на немъ, какъ расчитывалъ Нансенъ; пришлось направить судно на юго-востокъ, къ Югорскому проливу. Туманъ все не разсѣивался, «этотъ безконечно тягучій туманъ Ледовитаго моря», какъ его называетъ Нансенъ.

Когда онъ опускаетъ свою завѣсу и скрываетъ отъ глазъ синеву небесъ и синеву моря, и когда изо дня въ день ничего не видишь кругомъ, кромѣ сѣраго, мокраго тумана, тогда приходится напрягать всѣ душевныя силы, чтобы противодѣйствовать его давящимъ, холоднымъ объятіямъ. Туманъ и только туманъ, куда бы мы ни. обращали взгляды! Туманъ садится на такелажъ и капаетъ съ него на палубу. Онъ ложится на наши платья и насквозь пронизываетъ ихъ сыростью. Онъ ложится на душу и умъ, и все кажется сырымъ въ этомъ сыромъ туманѣ.

На другой день къ этому присоединились еще значительныя массы льда, среди которыхъ Фраму приходилось лавировать, и только 30 іюля путешественники вдали увидѣли островъ Вайгачъ, а затѣмъ и низкій берегъ материка. Здѣсь Нансену надобно было остановиться. Приготовляясь къ экспедиціи, онъ рѣшилъ, что не худо на всякій случай запастись эскимосскими собаками.

Въ концѣ 1892 г. С.-Петербургская Академія Наукъ снарядила экспедицію на Ново — Сибирскіе острова и побережье Ледовитаго океана, подъ начальствомъ барона Толя. Нансенъ обратился къ барону съ просьбою закупить для него хорошихъ ѣздовыхъ собакъ и помѣстить ихъ въ какомъ-нибудь прибрежномъ пунктѣ Сибири. Посовѣтовавшись съ опытными людьми, баронъ Толь нашелъ, что такимъ пунктомъ всего удобнѣе избрать мѣстечко Хабарово на Югорскомъ Шарѣ, такъ какъ мимо него Фраму во всякомъ случаѣ придется пройти. Онъ поручилъ закупку и доставку собакъ Тронтгейму, много путешествовавшему по Сибири и отъ души сочувствовавшему предпріятію Нансена. Тронтгеймъ еще зимой закупилъ собакъ въ Березовѣ и съ нетерпѣніемъ ждалъ Фрамъ.

Замѣтивъ на морѣ пароходъ, онъ взялъ самоѣдскую лодку и отправился на встрѣчу ему. Когда онъ подъѣхалъ къ пароходу и назвалъ свое имя, его тотчасъ же приняли на палубу, и къ нему подошелъ высокій, энергичный на видъ человѣкъ въ замасленной рабочей курткѣ. Тронтгеймъ подумалъ, что это одинъ изъ матросовъ, и очень удивился, узнавъ, что это самъ Нансенъ. Нансенъ принялъ его любезно, разспросилъ о состояніи льда въ Карскомъ морѣ и тотчасъ же отправился вмѣстѣ съ нимъ на берегъ осматривать собакъ.

Хабарово — село на берегу пролива; въ немъ немного постоянныхъ жителей, но туда обыкновенно пріѣзжаютъ русскіе купцы, ведущіе торговлю съ туземцами, и прикочевываютъ самоѣды для промѣна звѣриныхъ шкуръ и мѣховъ на водку и разные жизненные припасы. Фраму пришлось простоять около Хабарова нѣсколько дней, поджидая норвежскую шхуну Уранію, которая должна была подвезти запасъ угля. Нансенъ воспользовался этимъ временемъ, чтобы сдѣлать экскурсію на своемъ паровомъ катерѣ и лично ознакомиться съ положеніемъ льда въ проливѣ. При этомъ онъ не упустилъ случая поохотиться и пособирать минералы на берегу.

«Мы пристали, — разсказываетъ онъ, — къ маленькой бухтѣ, вытащили лодку на берегъ, а сами отправились съ ружьями за плечами внутрь страны къ холмамъ, которые раньше запримѣтили. По равнинѣ разстилался темно-зеленый коверъ изъ мха и травы, переплетенной удивительно красивыми цвѣтами. Во время долгой, холодной сибирской зимы огромныя массы снѣга накопляются на поверхности тундръ. Солнце еще не успѣетъ справиться съ ними, какъ уже сквозь рыхлый слой снѣга пробивается множество маленькихъ сѣверныхъ цвѣтковъ, стыдливо открывающихъ свои чашечки подъ лучами лѣтняго солнца, которое заливаетъ яркимъ свѣтомъ равнину. Большіе цвѣты камнелома, бѣловато-желтый полевой макъ виднѣются цѣлыми блестящими группами; тамъ и сямъ выглядываютъ голубыя незабудки и бѣлые цвѣточки морошки. На нѣкоторыхъ болотистыхъ мѣстахъ растетъ какая-то пушистая трава, образующая пуховый коверъ; на другихъ возвышаются рощицы синихъ колокольчиковъ, тихо качающихся на своихъ тонкихъ стебелькахъ. Все это невидные цвѣточки, нѣкоторые поднимаются всего на одинъ-два дюйма отъ земли, но тѣмъ милѣе кажутся они, и въ такой обстановкѣ красота ихъ особенно привлекательна. Здѣсь, гдѣ глазъ напрасно ищетъ на поверхности безконечной равнины чего-нибудь, на чемъ онъ могъ бы отдохнуть, застѣнчиво выглядывающія чашечки цвѣтовъ улыбаются ему и приковываютъ его къ себѣ».

Собаки, закупленныя Тронтгеймомъ, оказались здоровыми, сильными животными; онѣ были на привязи въ огороженномъ пространствѣ въ нѣкоторомъ разстояніи отъ села и производили раздирающій уши гамъ. Нѣкоторыя собаки были настоящія сибирскія, съ длинною, ослѣпительно-бѣлою шерстью, стоячими ушами и острымъ рыломъ, другія черныя или пятнистыя. Всѣ онѣ съ жадностью глотали сырую рыбу и при этомъ страшно дрались.

Рѣшено было попробовать, какъ онѣ ходятъ въ упряжи. Тронтгеймъ выбралъ десять собакъ и запрягъ ихъ въ самоѣдскія сани, которыя въ этой мѣстности служатъ и лѣтнимъ экипажемъ. Собачья упряжь очень проста: толстая веревка или ремень обвязывается вокругъ спины и живота животнаго и прикрѣпляется сверху бечевкой къ ошейнику. Вожжи подвязываются подъ животомъ и проходятъ между ногъ животнаго. Вотъ какъ описываетъ Нансенъ свое первое катанье на собакахъ:

«Едва мы были готовы, и я успѣлъ сѣсть въ сани, какъ наша свора увидѣла какую-то несчастную пришлую собаку, подошедшую слишкомъ близко, и тотчасъ же бросилась на нее, забывая о саняхъ, въ которыхъ находилась моя драгоцѣнная особа. Произошла адская сумятица. Всѣ десять собакъ бросились на одну, точно волки, стараясь растерзать ее. Кровь лилась, и провинившаяся отчаянно визжала въ то время, какъ прибѣжавшій со всѣхъ ногъ Тронтгеймъ колотилъ своею длинною палкою направо и налѣво. Самоѣды и русскіе сбѣжались съ криками со всѣхъ сторонъ; а я сидѣлъ въ саняхъ, какъ зритель, онѣмѣвъ отъ ужаса. Прошло не мало времени, прежде чѣмъ я сообразилъ, что и для меня найдется дѣло. Тогда я съ дикимъ крикомъ бросился на нѣкоторыхъ главныхъ забіякъ, схватилъ ихъ за шиворотъ и такимъ образомъ далъ грѣшницѣ возможность спастись бѣгствомъ. Наша упряжка совершенно запуталась во время битвы, и пришлось долго возиться, чтобы привести ее снова въ порядокъ. Наконецъ, все было готово къ отъѣзду. Тронтгеймъ ударилъ кнутомъ, крикнулъ: «Пррръ! пррръ!» — и мы бѣшено помчались черезъ траву, глину и камни, пока, наконецъ, намъ не стала угрожать опасность попасть въ воду, въ устье рѣчки. Тогда я уперся ногами въ землю, чтобы задержать бѣгъ собакъ; но онѣ поволокли меня за собой. Съ большими усиліями удалось мнѣ и Тронтгейму остановить собакъ, какъ разъ у самой воды, хотя наши крики «засъ, засъ!» (стой, стой) раздавались по всему Хабарову. Наконецъ, мы повернули собакъ въ другую сторону, и онѣ пустились бѣжать такъ скоро, что мнѣ приходилось заботиться объ одномъ, какъ бы усидѣть въ саняхъ. Это было удивительное катанье, и мы прониклись уваженіемъ къ силѣ собакъ, увидѣвъ съ какою легкостью онѣ везли двухъ человѣкъ по этой, мало сказать, скверной дорогѣ. Довольные вернулись мы на судно, узнавъ на опытѣ, что ѣзда на собакахъ требуетъ, по крайней мѣрѣ въ началѣ, порядочнаго терпѣнія».

Между тѣмъ на Фрамѣ шла дѣятельная работа: чистка котловъ, исправленіе трубъ, починка катера съ керосиновымъ двигателемъ, машина котораго сломалась во время рекогносцировочной поѣздки Нансена, перегрузка угля изъ трюма въ кочегарную. Эти работы исполнялись всѣми членами экспедиціи безъ различія между простымъ матросомъ и капитаномъ; и Нансенъ, и докторъ принимали равное участіе въ общемъ трудѣ.

«Я навсегда уронилъ свою репутацію въ глазахъ русскихъ и самоѣдовъ этой области, — шутливо замѣчаетъ по этому поводу Нансенъ. — Нѣкоторые изъ нихъ пріѣзжали на корабль и видѣли меня въ рубашкѣ, работающаго изо всѣхъ силъ, въ потѣ лица, выпачканнаго машиннымъ масломъ и разною другою грязью. Они послѣ говорили Тронтгейму, что невозможно, чтобъ я былъ важнымъ господиномъ, когда я тружусь на суднѣ, какъ простой работникъ, и выгляжу, какъ бродяга. Тронтгеймъ, къ сожалѣнію, ничего не могъ привести въ мое оправданіе, такъ какъ трудно спорить противъ очевидности».

Уранія все не приходила, и Нансенъ рѣшилъ двинуться въ путь, не ожидая ея, такъ какъ запасовъ угля было на пароходѣ и безъ того достаточно, а вѣтеръ дулъ благопріятный. 3-го августа перевезли собакъ на пароходъ и привязали ихъ на палубѣ; члены экспедиціи распрощались съ Тронтгеймомъ и норвежцемъ Христофорсеномъ, провожавшимъ ихъ до этого пункта, и послали свои послѣднія письма къ роднымъ и знакомымъ. Въ 12 часовъ ночи Фрамъ далъ отходный свистокъ и направился къ выходу въ открытое море. Нансенъ ѣхалъ впереди на паровой шлюпкѣ, чтобы дѣлать промѣрку глубины и вывести пароходъ изъ пролива. Туманъ часто былъ такъ густъ, что съ Фрама не различали шлюпки, а съ шлюпки не видѣли Фрама. Машина шлюпки дѣйствовала плохо, и шлюпка нѣсколько разъ останавливалась. Нансенъ сталъ смазывать машину масломъ; но въ это время шлюпку подняло волной, масло разлилось и загорѣлось. Въ одинъ моментъ вся кормовая палуба, на которой и раньше пролито было не мало масла, превратилась въ сплошной огонь. Платье Нансена тоже загорѣлось. Онъ побѣжалъ на носъ, чтобы потушить его, а въ это время загорѣлось ведро, до краевъ наполненное масломъ.

Участники экспедиціи. Скоттъ-Гансенъ, Блессингъ, Могштадъ, Якобсенъ, Юэль, Амундсенъ, Іогансенъ, Нордаль, Гендриксенъ, Петерсенъ

Нансенъ схватилъ его и вылилъ горящее масло въ море, причемъ, конечно, сильно обжегъ себѣ руки. Послѣ этого онъ сталъ заливать водою палубу, и ему удалось погасить огонь, прежде чѣмъ онъ успѣлъ причинить большой вредъ судну.

Въ 4 часа утра Фрамъ вступилъ въ Карское море и направился къ полуострову Ялмалу. Въ морѣ было много льда, но вблизи береговъ находился открытый проходъ, по которому Фрамъ довольно свободно подвигался сначала на юго-востокъ, затѣмъ на сѣверъ. Берегъ Ялмала плоскій и низменный; охотникамъ удалось подстрѣлить на немъ нѣсколько бекасовъ и утокъ; но кромѣ этого никакихъ ни птицъ, ни звѣрей въ этой печальной пустынѣ они не видѣли. На пескѣ замѣтны были слѣды оленей, вѣроятно, ручныхъ, принадлежащихъ прикочевывающимъ сюда самоѣдамъ.

Пока Фрамъ, задержанный густымъ туманомъ, стоялъ около береговъ полуострова, къ нему подъѣхали на лодкѣ два статныхъ самоѣда. Они старались знаками объяснить, что кочуютъ недалеко отъ этого мѣста гдѣ-то на сѣверѣ. Ихъ радушно угостили, одарили, и они уѣхали, вполнѣ довольные. Это были послѣдніе люди, съ которыми видѣлся экипажъ Фрама.

У сѣвернаго берега Ялмала полоса льда нѣсколько отодвинулась, и пароходъ могъ взять курсъ прямо на сѣверъ. Впрочемъ, это продолжалось недолго. Передъ носомъ парохода снова появилась ледяная стѣна; приходилось подвигаться на востокъ, лавируя между нею и берегами разныхъ небольшихъ острововъ, разсѣянныхъ въ этой части моря. Нѣкоторые изъ этихъ острововъ были отмѣчены на картахъ прежнихъ путешественниковъ, но большинство являлось для экспедиціи настоящимъ сюрпризомъ. Одинъ изъ острововъ названъ былъ островомъ Свердрупа, такъ какъ Свердрупъ первый замѣтилъ его, высматривая моржей на льдинахъ; группа изъ семи небольшихъ острововъ получила названіе острововъ Скоттъ-Гансена; одинъ островъ Нансенъ назвалъ въ честь президента Англійскаго Географическаго Общества, Мэркюма, другой — въ честь норвежскаго профессора Мона, и проч. Большинство этихъ острововъ были очень низки и имѣли круглую форму, но нѣкоторые представляли скалистые берега, изрѣзанные фіордами. Ни одна изъ картъ, составленныхъ изслѣдователями, ранѣе посѣщавшими эти страны, не могла служить для нихъ указаніемъ; всѣ оказывались невѣрными. Да и не удивительно: туманъ, тотъ «тягучій туманъ Ледовитаго океана», на который раньше жаловался Нансенъ, почти все время заволакивалъ небо и спускался густою пеленою на всю окрестность. Изрѣдка прорывались сквозь него лучи солнца, изрѣдка можно было съ вахтенной бочки¹ окинуть глазомъ широкій горизонтъ. Противный вѣтеръ, не разъ переходившій въ настоящій штормъ, задерживалъ движеніе судна, и оно медленно подвигалось впередъ; не мало искусства требовалось, чтобы безопасно лавировать между полосой льда и разными островами, нерѣдко окруженными отмелями.

Единственнымъ утѣшеніемъ среди этого труднаго и скучнаго плаванья являлась для членовъ экспедиціи охота. Нансенъ, какъ страстный охотникъ, не упускалъ случая пополнить свѣжимъ мясомъ запасы провизіи, имѣвшіеся на Фрамѣ. Проѣзжая къ югу отъ Кьельманскихъ острововъ, открытыхъ Норденшельдомъ, они замѣтили группу мелкихъ острововъ, не отмѣченныхъ на его картѣ, и на одномъ изъ нихъ вахтенный увидѣлъ цѣлое стадо оленей. Тотчасъ рѣшено было бросить якорь и подъѣхать къ берегу на лодкахъ. На островѣ, дѣйствительно, оказалось не одно, а нѣсколько стадъ оленей; но они были крайне пугливы и при малѣйшемъ шорохѣ быстро перебѣгали съ мѣста на мѣсто. Наконецъ, охотники выслѣдили одно стадо, мирно пасшееся по равнинѣ, и рѣшили, образовавъ длинную цѣпь стрѣлковъ, осторожно подвигаться впередъ, чтобы окружить его.

«Море лежало передо мной прекрасное и спокойное, — описываетъ Нансенъ. — На горизонтѣ солнце только что скрылось въ волнахъ. Небо зардѣлось, и я невольно пріостановился: среди такого великолѣпія человѣкъ продолжаетъ свое разбойничье преслѣдованіе звѣрей!»

Но, несмотря на это разсужденіе, страсть охотника овладѣла имъ. Отъ того мѣста, гдѣ онъ стоялъ, шла неглубокая рытвина, по которой можно было незамѣтно подкрасться къ оленямъ. Онъ спустился въ нее и поползъ по ней сначала на четверенькахъ, а когда она стала еще мельче, прямо на животѣ. Дно рытвины состояло изъ мокрой глины, вода просачивалась сквозь одежду его, онъ былъ весь залѣпленъ грязью; но не это смущало его, а то, что по мѣрѣ приближенія его олени все больше удалялись; приходилось ползти все дальше и дальше, а между тѣмъ сумерки быстро сгущались. Наконецъ, онъ подползъ къ оленямъ настолько близко, что могъ дать выстрѣлъ: опять бѣда! темнота помѣшала ему прицѣлиться, онъ промахнулся, и олени отбѣжали въ сторону. Опять приходилось ползти на животѣ, теперь ужъ прямо по дну ручейка, встрѣтившагося на пути. Изъ цѣпи стрѣлковъ раздался выстрѣлъ, но онъ тоже не задѣлъ оленей, и они благополучно спаслись бѣгствомъ. Товарищи скоро ушли къ лодкамъ, но Свердрупъ остался съ Нансеномъ, и они всю ночь вдвоемъ выслѣживали и преслѣдовали оленей, съ трудомъ превозмогая усталость и сонливость. Только къ утру удалось имъ наконецъ застрѣлить двухъ оленей. Въ это время къ нимъ подошли Іогансенъ и Гендриксенъ, которымъ между тѣмъ удалось подстрѣлить медвѣдя. Надобно было доставить добычу на пароходъ и скорѣй двигаться дальше, пока погода была хороша. Свердрупъ поспѣшилъ на Фрамъ готовить его къ отплытію, а Нансенъ съ Гендриксеномъ и Іогансеномъ остались, чтобы перевезти убитыхъ звѣрей. Оказалось, что это было почти труднѣе, чѣмъ поймать ихъ. Когда они съ тяжелыми шкурами и кусками мяса на плечахъ подошли къ своей лодкѣ, начался приливъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ усилился и бурунъ. Лодка лежала на боку и была наполнена водой. Всѣ пожитки охотниковъ, ихъ ружья, хлѣбъ, взятый ими съ собой, — все было въ водѣ. Не мало труда стоило повернуть лодку, вылить изъ нея воду и втащить въ нее мясо и шкуры; но грести противъ вѣтра и теченія было еще тяжелѣе. Они гребли такъ, «что пальцы чуть не лопались у насъ», — говоритъ Нансенъ, — и едва подвигались на нѣсколько шаговъ. Казалось, Фрамъ стоитъ совсѣмъ близко, а между тѣмъ они едва добрались до него.

Фрамъ продолжалъ то подъ парами, то подъ парусами двигаться на сѣверо-востокъ, при чемъ ему безпрестанно надо было обходить острова и льдины, на которыхъ лежали цѣлыя стада тюленей. Зима быстро надвигалась. Около Таймырова острова Нансенъ со Свердрупомъ сошли на берегъ, чтобы поискать оленей. Земля была покрыта гладкимъ толстымъ слоемъ снѣга, по которому легче было бы пробираться на лыжахъ, чѣмъ пѣшкомъ. Перелетныя птицы почти всѣ уже улетѣли, незамѣтно было слѣда ни одного животнаго. Грустно было видѣть, какъ миновало короткое сѣверное лѣто.

9 сентября ледъ къ сѣверу отъ материка сдѣлался рыхлѣе, такъ что Фрамъ подъ парами и парусами могъ пробиться черезъ него и пойти быстрымъ ходомъ по открытой кодѣ. Къ вечеру онъ дошелъ до самой сѣверной оконечности материка и утромъ миновалъ, наконецъ, мысъ Челюскинъ.

«Я сидѣлъ вечеромъ на палубѣ — разсказываетъ Нансенъ — и смотрѣлъ на сѣверъ. Страна была плоская и пустынная. Солнце давно уже закатилось въ море, и вечернее небо озарилось золотистымъ сіяніемъ. Какъ было пустынно и тихо надъ водой! На небѣ виднѣлась одна только звѣзда; она стояла какъ разъ надъ мысомъ Челюскинымъ и ярко, но какъ-то грустно блестѣла на блѣдныхъ небесахъ. Она какъ будто слѣдовала за нами. Я не могъ не смотрѣть на нее, — она странно притягивала мои взоры и успокаивала меня. Не была ли это моя звѣзда, очи родины, слѣдящія за нами и улыбающіяся мнѣ теперь?.. Къ утру мы достигли пункта, считающагося самымъ сѣвернымъ мысомъ. Мы поплыли къ землѣ, подняли флаги и употребили три патрона для салюта, далеко разнесшагося въ морѣ. Въ этотъ самый моментъ взошло солнце».

Вечеромъ на Фрамѣ былъ праздникъ въ честь мыса Челюскина. Въ ярко освѣщенномъ салонѣ подали фрукты и сигары; Нансенъ провозгласилъ тостъ: «За здоровье присутствующихъ и Челюскина!» Затѣмъ занимались музыкой и веселыми разговорами.

Примечания

1. Клѣтка, привѣшиваемая наверху самой высокой мачты. Въ Этой клѣткѣ сидитъ часовой, или вахтенный.