Глава V

Приближалось Рождество, но снѣгу не было. Ледъ сверкалъ холоднымъ блескомъ подъ луннымъ свѣтомъ, и снѣжное покрывало нигдѣ не смягчало рѣзкихъ очертаній нагроможденныхъ льдинъ. Иногда съ неба падала крѣпкая, колкая крупа, которая нисколько не походила на мягкія снѣжинки. Фрамъ достигъ 79°11′ сѣверной широты, и экипажъ его готовился весело справлять рождественскіе праздники. 23 декабря, когда въ Норвегіи празднуется такъ называемый маленькій сочельникъ, путешественники устроили себѣ первое рождественское развлеченіе: взрывъ льда посредствомъ гремучей ваты. При помощи большого желѣзнаго бурава пробуравили во льду дыру и положили туда, на глубинѣ одного фута отъ поверхности, зарядъ съ электрической проволокой. Послѣ того, какъ всѣ отошли подальше, кнопка была нажата, послышался глухой трескъ, и въ воздухѣ разлетѣлись куски льда и брызги воды. Хотя взрывъ произведенъ былъ на разстояніи 30 саженъ отъ судна, но толчекъ былъ такъ силенъ, что оно все задрожало. Взрывъ произвелъ отверстіе во льду глубиной въ два аршина и, кромѣ этого, вокругъ образовавшейся дыры произошли маленькія трещины.

О сочельникѣ Нансенъ пишетъ въ своемъ дневникѣ:

«Сверкающій лунный свѣтъ и безконечное безмолвіе арктической ночи. Я совершилъ уединенную прогулку по льду. Первый сочельникъ, проведенный такъ далеко отъ родины!.. На суднѣ господствовало какое-то особенное, приподнятое настроеніе. Каждый въ душѣ былъ занятъ мыслями о родинѣ, но не хотѣлъ показать это товарищамъ; поэтому шутки и смѣхъ раздавались громче и чаще обыкновеннаго. Мы зажгли всѣ лампы и фонари, какіе только были на суднѣ, и освѣтили блестящимъ образомъ каждый уголокъ во всѣхъ каютахъ. Разумѣется, въ этотъ день наше продовольствіе отличалось особенною изысканностью, такъ какъ у насъ это былъ единственный способъ справлять наши праздники. Обѣдъ былъ превосходный, а также и ужинъ, послѣ котораго на столъ была подана дѣлая гора рождественскихъ печеній, надъ изготовленіемъ которыхъ Юэль трудился нѣсколько недѣль. Затѣмъ мы наслаждались грогомъ и сигарами: въ этотъ день разрѣшалось курить въ салонѣ.

Особенное удовольствіе доставили всѣмъ рождественскіе подарки, которые неожиданно принесъ Скоттъ-Гансенъ. Эти подарки были приготовлены его матерью и невѣстой, которыя поручили ему спрятать ихъ и раздать товарищамъ въ сочельникъ. Все это были мелкія вещицы: трубочка, перочинный ножъ и т. под.; но онѣ принимались со слезами радости на глазахъ, какъ привѣтъ съ далекой родины. Послѣ этого на сцену появился новый нумеръ газеты Framsjaa (Обзоръ Фрама). Ее составлялъ докторъ, и большая часть составлявшихъ ее статей принадлежала его перу. Въ ней помѣщались стихотворенія, пѣсни, юмористическіе разсказы о всемъ, что дѣлалось на суднѣ, шутки и остроты, безобидныя насмѣшки надъ членами экипажа, надъ докторомъ, напрасно поджидающимъ паціентовъ, надъ ненавистникомъ картъ и карточной игры Амундсеномъ, надъ «Странствующимъ часовщикомъ», который не любитъ возвращать часы, взятые въ починку, и т. под. По прочтеніи газеты началась музыка и пѣніе. Компанія поздно ночью разошлась по своимъ каютамъ.

Первый день праздника тоже былъ отпразднованъ особенно вкуснымъ обѣдомъ; вотъ какія кушанья подавались за нимъ: 1) супъ изъ бычачьихъ хвостовъ, 2) пудингъ изъ рыбы съ картофелемъ и растопленнымъ масломъ, 3) жареная оленина съ горошкомъ, французскими бобами, картофелемъ и клюквеннымъ вареньемъ, 4) морошка со сливками (консервы), 5) пирожное и марципаны. Въ теченіе вечера подавали кофе съ ананасными конфетами, медовыми пряниками и разнымъ сухимъ пирожнымъ, винныя ягоды, миндаль и изюмъ. Всѣ были такъ сыты, что даже не захотѣли ужинать. Рѣшено было на время святокъ прекратить всѣ работы, кромѣ самыхъ необходимыхъ, да еще научныхъ наблюденій. Для развлеченія устраивали стрѣльбу въ цѣль съ призами, дѣлали прогулки по льду, много читали. Новый напоръ льдовъ открылъ широкую расщелину около судна. Ночью эта расщелина покрылась льдомъ, и замѣтно было легкое давленіе.

«Замѣчательно, какъ равнодушно мы относимся теперь къ такимъ напорамъ льда, которые, навѣрно, сильно встревожили бы многихъ изъ прежнихъ полярныхъ изслѣдователей! — пишетъ Нансенъ. — Мы не сдѣлали никакихъ приготовленій на случай несчастія, даже не вынесли на палубу ни припасовъ, ни палатки, ни платья. Это, пожалуй, можно назвать легкомысліемъ, но на самомъ дѣлѣ намъ нечего было бояться, что напоръ льда причинитъ намъ вредъ: мы знаемъ, что можетъ вынести Фрамъ! Гордые своимъ великолѣпнымъ, крѣпкимъ судномъ, мы стоимъ на палубѣ и наблюдаемъ, какъ ледъ трещитъ и разламывается о бока судна и продвигается внизъ, подъ его дно, между тѣмъ какъ новыя ледяныя массы надвигаются въ темнотѣ и, въ свою очередь, подвергаются той же участи. Тамъ и сямъ поднимается съ оглушительнымъ грохотомъ огромная масса, грозно кидается на бока судна и затѣмъ внезапно опускается по примѣру остальныхъ льдинъ. Однако, временами, когда среди обычнаго безмолвія ночи раздается вдругъ гулъ страшнаго напора, нельзя не вспомнить несчастій, которыя не разъ причиняла эта неукротимая сила».

31 декабря Нансенъ отмѣчаетъ въ своемъ дневникѣ:

«Лучшаго кануна новаго года не могло быть. Сѣверное сіяніе переливается чудными красками и полосами свѣта по всему небу, въ сѣверной его части. Тысячи звѣздъ сверкаютъ между сѣвернымъ сіяніемъ на голубомъ сводѣ небесъ. Во всѣ стороны тянется безконечная и безмолвная ледяная пустыня, объятая сумракомъ ночи. Покрытый инеемъ, такелажъ Фрама темнѣетъ на фонѣ сверкающихъ небесъ».

Въ общей каютѣ была, разумѣется, устроена торжественная встрѣча новаго года: угощались ананасомъ, винными ягодами, пирожнымъ и конфетами; въ полночь на столѣ появился грогъ, и Нансенъ произнесъ небольшую рѣчь: онъ говорилъ, что ста-рый годъ во всякомъ случаѣ не былъ дурнымъ годомъ, и выразилъ надежду, что новый окажется еще лучше; онъ благодарилъ всѣхъ присутствовавшихъ за ихъ дружеское расположеніе и высказалъ увѣренность, что они всѣ и въ новомъ году будутъ жить такъ же дружно и пріятно. Послѣ рѣчи началось пѣніе тѣхъ пѣсенъ, которыми провожали отъѣзжавшихъ въ Христіаніи и Бергенѣ, и чтеніе послѣднихъ привѣтствій, полученныхъ въ Трамсё; затѣмъ пѣли еще разныя пѣсни, между прочимъ и тѣ, которыя были помѣщены въ послѣднемъ № «Обозрѣнія Фрама».

Обѣдъ въ день новаго года былъ тоже праздничный: 1) супъ изъ томатовъ, 2) тресковая икра съ картофелемъ и топленымъ масломъ, В) оленье жаркое съ зеленымъ горошкомъ, картофелемъ и вареньемъ изъ клюквы, 4) морошка съ молокомъ, пиво.

«Не знаю, — замѣчаетъ Нансенъ, — можно ли сказать, что люди, обѣдающіе такимъ образомъ, переносятъ большія лишенія и страданія! Я почти стыжусь той жизни, которую мы ведемъ здѣсь. Никакихъ мученій, описываемыхъ такими мрачными красками, какъ неизбѣжная принадлежность длинной зимней ночи, мы не ощущаемъ. Спокойная, правильная жизнь, какую мы ведемъ, мнѣ очень полезна, и я не помню, чтобы я когда-нибудь чувствовалъ себя такимъ здоровымъ, какъ теперь. То же можно сказать и о всѣхъ моихъ товарищахъ; они всѣ выглядятъ здоровыми, хорошо питающимися людьми; ни у кого не видно блѣдныхъ, впалыхъ щекъ, ни у кого незамѣтно угнетеннаго настроенія. Довольно слышать смѣхъ, раздающійся въ нашемъ салонѣ, и видѣть игру въ засаленныя карты, чтобы убѣдиться въ этомъ. Да и откуда взялась бы болѣзнь? Прекрасная пища въ изобиліи и настолько разнообразная, что самые прихотливые люди не могли бы жаловаться; хорошее жилище и одежда, движеніе на чистомъ воздухѣ, никакой непосильной работы, занимательное чтеніе, развлеченія, игры въ карты и шахматы, музыка, разсказы, — кто можетъ хворать при такихъ условіяхъ? Особенно хорошее дѣйствіе оказываетъ на насъ то, что мы всѣ вмѣстѣ живемъ въ салонѣ, гдѣ у насъ все общее. Приготовленія къ этой экспедиціи заняли у меня много драгоцѣнныхъ лѣтъ моей жизни; но теперь я объ этомъ не жалѣю: моя цѣль достигнута. Наша зимовка на плавучемъ льдѣ не только во всѣхъ отношеніяхъ превосходитъ зимовки прежнихъ экспедицій, но имѣетъ такой видъ, какъ будто мы захватили сюда съ собою изъ Европы кусочекъ Норвегіи. Всѣ вмѣстѣ, въ одной каютѣ, гдѣ все у насъ общее, мы представляемъ маленькую частицу родины и съ каждымъ днемъ сближаемся тѣснѣе и крѣпче другъ съ другомъ».

Одно, что нарушало общее хорошее настроеніе, это было слишкомъ медленное и неровное движеніе Фрама. 29 сентября экипажъ праздновалъ достиженіе 79°, а къ новому году, т.-е. черезъ три мѣсяца, онъ находился около 79°15′. Все это время судно постоянно то подталкивало къ сѣверу, то тянуло къ югу, смотря по тому, какой дулъ вѣтеръ, южный или сѣверный. Несмотря на это, экипажъ не терялъ вѣры въ успѣхъ предпріятія, не сомнѣвался въ томъ, что первоначальные расчеты и предположенія были правильны. Когда наблюденія показывали движеніе на югъ, раздавался общій вздохъ разочарованія; но всѣ глаза снова загорались радостной надеждой, какъ только оказывалось, что Фрамъ хоть на нѣсколько саженъ приблизился къ цѣли.

Всѣхъ больше волновался, разумѣется, Нансенъ. Онъ видѣлъ, какою вѣрою въ него и въ его теорію проникнуты всѣ его товарищи, и мысль, что онъ, быть можетъ, заблуждается и ихъ вводитъ въ заблужденіе, подчасъ не на шутку мучила его. Иногда онъ старался убѣдить себя, что самое главное благополучно провести всю экспедицію и въ хорошемъ состояніи вернуться домой, все равно, удастся ли достигнуть полюса или нѣтъ. Онъ мысленно перебиралъ всѣ доказательства, которыя раньше приводилъ въ защиту своего плана, и убѣждалъ себя, что онъ обязанъ былъ предпринять экспедицію, такъ какъ чувствовалъ, что этотъ планъ долженъ увѣнчаться успѣхомъ, что онъ не виноватъ, если планъ не удастся, что онъ сдѣлалъ все, что отъ него зависѣло, и можетъ со спокойной совѣстью вернуться къ счастливой домашней жизни.

«Что же изъ того, поможетъ или не поможетъ намъ случай, — разсуждаетъ онъ, — сдѣлаетъ или не сдѣлаетъ онъ наши имена безсмертными? Достоинство плана не измѣнится отъ этого. Все это я повторяю себѣ тысячу разъ; я могу даже заставить себя искренно повѣрить, что мнѣ безразличенъ исходъ экспедиціи. Тѣмъ не менѣе настроеніе мое мѣняется, точно видъ облаковъ въ небесахъ, смотря по тому, откуда дуетъ вѣтеръ, какую глубину показываетъ лотъ, указываютъ ли наблюденія на движеніе къ сѣверу или къ югу. Когда я думаю о множествѣ людей, вѣрящихъ намъ, о норвежцахъ, о друзьяхъ, пожертвовавшихъ намъ своимъ временемъ и деньгами, во мнѣ загорается желаніе, чтобы ихъ не постигло разочарованіе, и мнѣ становится грустно, когда наше плаваніе идетъ не такъ, какъ мы ожидали. А она, больше всѣхъ пожертвовавшая мнѣ, развѣ она не заслуживаетъ того, чтобы жертва ея не была напрасна? Нѣтъ, мы хотимъ и должны имѣть успѣхъ!»

Первый мѣсяцъ новаго года, повидимому, сулилъ этотъ успѣхъ. Почти въ теченіе всего января дулъ юго-западный вѣтеръ, и 2 февраля наблюденія показали 80°10′ широты. Вслѣдствіе этого на Фрамѣ устроенъ былъ праздникъ.

Чѣмъ ближе къ концу приближалась зима, тѣмъ сильнѣе становились морозы, и въ началѣ февраля они достигали 47—48°. Часто въ это время въ каютахъ бывало больше 20° тепла, такъ что поднимаясь на палубу, путешественники сразу испытывали пониженіе температуры на цѣлыхъ 70 градусовъ! Холодъ прямо можно было видѣть: отъ дыханія вокругъ каждаго человѣка образовывалось густое облако пара; стоило плюнуть на палубу — и надъ сырымъ мѣстомъ тотчасъ же поднималось маленькое облачко. Фрамъ постоянно выдѣлялъ туманъ, который уносился вѣтромъ; а человѣка и собаку можно было распознать между ледяными холмами по столбу пара, который слѣдовалъ за ними. Экипажъ Фрама былъ удивительно нечувствителенъ къ холоду. Выскочить на палубу безъ шапки, безъ теплаго платья, въ туфляхъ, чтобы полюбоваться на сѣверное сіяніе или чтобы подстрѣлить медвѣдя, имъ ничего не стоило. Скоттъ-Гансенъ и Іогансенъ, несмотря ни на какой морозъ, самымъ аккуратнымъ образомъ дѣлали свои наблюденія. Черезъ каждые четыре часа они осматривали термометры на палубѣ, въ салонѣ, на бочкѣ и на льду, барометры и другіе инструменты и тщательно записывали показанія ихъ. Астрономическія наблюденія производились черезъ каждые два дня, чтобы опредѣлить положеніе судна и знать съ точностью, какіе успѣхи оно сдѣлало. Работать надъ инструментами, поворачивать голыми пальцами винты при 40 градусномъ морозѣ — дѣло далеко не пріятное. Очень часто Гансену приходилось прятать руки и бѣгать взадъ и впередъ по палубѣ, громко стуча ногами. Когда онъ послѣ такого танца, отъ котораго дрожало все судно, спускался въ общую каюту, его обыкновенно встрѣчали громкимъ смѣхомъ и самымъ невиннымъ тономъ спрашивали:

— Не холодно ли на палубѣ?

— Нисколько, — отвѣчалъ Гансенъ, — совсѣмъ мягкая погода.

— А ноги у васъ озябли?

— Нѣтъ, нельзя сказать; только пальцы иногда какъ будто коченѣли.

Онъ отморозилъ себѣ два пальца, но все-таки ни за что не соглашался надѣвать одежду изъ волчьяго мѣха, приготовленную для метеорологовъ.

— Для такой одежды еще слишкомъ тепло, — говорилъ онъ, — не хорошо такъ себя нѣжить!

Дошло до того, что одинъ разъ, при 40° морозѣ, Гансенъ выбѣжалъ на палубу дѣлать наблюденія въ одной рубашкѣ и панталонахъ. Онъ увѣрялъ, что ему некогда было надѣть платье.

Прогулки по льду тоже не прерывались изъ-за погоды. Очень часто запрягали въ сани собакъ, и онѣ понемногу пріучались слушаться возницу. Обыкновенно, когда предстояло ѣхать по гладкому, плоскому льду, въ сани садилось двое и запрягали четырехъ собакъ. Во время этихъ катаній никто и не думалъ кутаться.

«Вчера, — разсказываетъ Нансенъ, — я былъ одѣтъ слишкомъ тепло: на ногахъ — кальсоны и брюки, чулки, гамаши, чулки для снѣга и финскіе башмаки; а затѣмъ обыкновенная рубашка, воротникъ изъ волчьяго мѣха и куртка на тюленьемъ мѣху. Я потѣлъ въ этой одеждѣ, точно лошадь. Сегодня я сидѣлъ смирно въ саняхъ и ѣхалъ одѣтый въ тонкія панталоны, въ шерстяную рубашку, жилетку, вязаную шерстяную куртку и суконную куртку на тюленьемъ мѣху. Я нашелъ температуру очень пріятной (было 42°) и сегодня опять вспотѣлъ. Вчера, какъ и сегодня, я надѣлъ было на лицо красную фланелевую маску, но мнѣ отъ нея сдѣлалось такъ жарко, что я ее снялъ, несмотря на рѣзкій холодный вѣтеръ съ сѣвера».