Глава VI

16-го февраля надъ самымъ краемъ льда, на горизонтѣ, вдругъ появилось солнце, въ видѣ плоской огненно-красной полосы. Это не столько обрадовало, сколько испугало путешественниковъ. По ихъ вычисленіямъ, солнце должно было показаться не раньше 20-го числа: если они его увидѣли 16-го, значитъ, они находятся гораздо южнѣе, чѣмъ предполагали. Скоро, однако, болѣе подробное наблюденіе показало, что имъ видится не настоящее солнце, а его отраженіе въ морозномъ воздухѣ, «ложное солнце». Это отраженіе имѣло видъ нѣсколькихъ огненныхъ линій, пересѣченныхъ темными полосами, точно красное четырехугольное солнце. На слѣдующій день повторилось то же явленіе, но ложное солнце стояло выше надъ горизонтомъ и имѣло почти форму круга.

Наконецъ, 20 февраля взошло настоящее солнце, но на Фрамѣ его не видѣли, такъ какъ густыя облака покрывали небо. Тѣмъ не менѣе въ честь его устроенъ былъ праздникъ: утромъ стрѣльба въ цѣль, обѣдъ изъ четырехъ блюдъ, кофе, особенный пирогъ «Фрамъ», вечеромъ угощеніе ананасами, пирожнымъ, винными ягодами, бананами и конфетами. Страшная полярная ночь миновала; при дневномъ свѣтѣ лица путешественниковъ вовсе не казались блѣдными и изможденными, какъ бывало съ прежними изслѣдователями арктическихъ областей; напротивъ, яркое солнце освѣтило круглыя, хорошо упитанныя физіономіи. Каюты продолжали освѣщаться электричествомъ; но его свѣтъ не казался уже такимъ яркимъ и веселымъ, какъ среди ночной тьмы; напротивъ, спускаясь съ палубы, залитой блестящими лучами солнца, въ каюты, всѣ испытывали такое ощущеніе, точно попали въ полутемный погребъ.

Легко было наблюдать, какъ съ каждыми сутками день удлиняется, солнце поднимается все выше и выше надъ горизонтомъ; но температура отъ этого не становилась теплѣе. Напротивъ, въ концѣ февраля и началѣ марта стояли такіе морозы, какихъ не бывало въ декабрѣ: температура доходила до 50°, даже до 52° при сильномъ сѣверномъ вѣтрѣ. Это не заставляло экипажъ Фрама прерывать ни своихъ научныхъ наблюденій, ни прогулокъ въ саняхъ и на лыжахъ. 11-го марта Нансенъ записываетъ въ своемъ дневникѣ:

«Прогулка на лыжахъ на сѣверъ. Температура 50°, довольно сильный вѣтеръ. Холодъ не очень чувствителенъ, только низъ живота и ноги у насъ сильно озябли, такъ какъ никто изъ насъ не догадался надѣть «панталоны отъ вѣтра» (такъ мы называемъ легкія панталоны изъ тонкаго сукна, служащія для защиты отъ вѣтра и снѣга), и на насъ были надѣты обыкновенныя шерстяныя панталоны. На верхней части тѣла у нѣкоторыхъ изъ насъ была рубашка и воротникъ изъ волчьяго мѣха, у другихъ — обыкновенный шерстяной костюмъ и куртка на оленьемъ мѣху. Первый разъ въ жизни чувствовалъ я, что у меня мерзнутъ ноги, а именно колѣни. Мои спутники испытывали то же самое. Это ощущеніе появилось послѣ того, какъ мы довольно долго бѣжали противъ вѣтра. Мы стали растирать ноги, и онѣ опять согрѣлись; но я думаю, что мы сильно отморозили бы ихъ, если бы продолжали бѣжать, не обращая вниманія на холодъ. Въ другихъ отношеніяхъ мы не имѣли никакихъ основаній жаловаться на погоду. Наоборотъ, температура была пріятная, и я убѣжденъ, что пониженіе ея еще на 10—20°, пожалуй даже на 30°, вполнѣ переносимо для человѣка».

Въ другомъ мѣстѣ своего дневника онъ восклицаетъ:

«Я смѣюсь надъ цингой: нѣтъ мѣста болѣе здороваго, чѣмъ наше судно! Я смѣюсь надъ могуществомъ льда: мы живемъ точно въ неприступномъ укрѣпленіи. Я смѣюсь надъ холодомъ — онъ ничто! Но надъ вѣтрами я не смѣюсь: они составляютъ все, они не подчиняются никакой человѣческой волѣ».

Вѣтеръ оказывался, дѣйствительно, непріятелемъ Нансена, безпрестанно разрушавшимъ его надежды и часто доводившимъ его до унынія. Съ половины февраля до половины марта почти все время дулъ сѣверный вѣтеръ, медленно, но неудержимо увлекавшій судно на югъ.

«О, это бездѣятельное состояніе временами дѣйствуетъ поистинѣ угнетающимъ образомъ, — жалуется Нансенъ. — Жизнь представляется такою же мрачною, какъ и зимняя ночь. Нигдѣ ни одного солнечнаго луча, только развѣ въ прошедшемъ да въ очень отдаленномъ будущемъ!.. Но развѣ не можетъ произойти что-нибудь? Вдругъ налетитъ ураганъ, который сломаетъ весь этотъ ледъ и приведетъ его въ движеніе, словно высокія волны открытаго моря? Пусть наступитъ бѣда, пусть мы должны будемъ бороться за свою жизнь; но только бы мы двигались впередъ! Играть роль бездѣятельнаго зрителя, не имѣть возможности пошевелить рукой, чтобы двинуться впередъ — это ужасно! Я стою и смотрю на безотрадныя ледяныя пространства съ ихъ равнинами, горами и долинами, образовавшимися подъ вліяніемъ напора льдинъ. Солнце освѣщаетъ ихъ своими яркими лучами. Посреди находится Фрамъ, недвижимо заключенный во льду. Когда же ты, мое гордое судно, снова будешь свободно плыть по открытому морю?»

Впрочемъ, припадки унынія рѣдко находили на Нансена. Малѣйшій поворотъ вѣтра, движеніе судна на одну минуту къ сѣверу — и бодрость возвращалась къ нему.

«Послѣ обѣда подулъ легкій южный вѣтерокъ, — отмѣчаетъ онъ 10-го марта. — Мнѣ онъ принесъ пользу, какъ всегда, разсѣявъ мое уныніе. Сегодня у меня опять бодрое настроеніе, и я снова могу предаваться счастливымъ мечтамъ о большой странѣ на сѣверѣ, съ горами и долинами, о томъ, какъ мы сидимъ у подножія горъ и жаримся на солнцѣ, ожидая весны. По льдинамъ этой страны мы совершимъ свой путь до самаго полюса».

Въ другой разъ онъ утѣшалъ себя такимъ разсужденіемъ:

«Наша настоящая задача — изслѣдовать неизвѣстныя полярныя области. Развѣ мы ничего не дѣлаемъ для науки? Мы привеземъ съ собой богатый запасъ наблюденій, произведенныхъ въ этой области, которая теперь уже становится хорошо извѣстной намъ. Остальное же есть и останется вопросомъ тщеславія. Истину надобно любить больше, чѣмъ успѣхъ».

Когда уныніе и сомнѣніе слишкомъ угнетали Нансена, онъ искалъ забвенія въ трудѣ. Кромѣ физической работы, которою онъ занимался такъ же, какъ и прочіе члены экспедиціи, онъ посвящалъ очень много времени научнымъ наблюденіямъ. Безпрестанно дѣлалъ онъ измѣренія температуры на разныхъ глубинахъ воды и измѣренія плотности льда. Кромѣ того, оказывалось, что толстый ледяной покровъ, сковывавшій моря и земли, не уничтожалъ жизни въ нѣдрахъ океана: тамъ, подъ этимъ покровомъ, копошился цѣлый богатый міръ животныхъ и растеній. Въ полыньи, въ расщелины между льдинами закидывали сѣти и вытаскивали массу водорослей, морскихъ звѣздъ, медузъ, полиповъ, червей, губокъ, ракушекъ и ракообразныхъ, свѣтившихся фосфорическимъ блескомъ. Нансенъ проводилъ цѣлые дни надъ микроскопомъ, изучая ихъ и составляя богатыя коллекціи флоры и фауны далекаго сѣвера.

Пасха была въ этотъ годъ ранняя и праздновалась 25 марта. Рѣшено было къ этому дню впустить въ общую каюту солнечный свѣтъ. Въ теченіе всей зимы, для предохраненія отъ холода, люкъ былъ покрытъ снѣгомъ; вокругъ него были поставлены собачьи конуры. Теперь снѣгъ и ледъ были выброшены, доски люка подняты, и стекла чисто вымыты. Дневной свѣтъ, ворвавшись въ каюту, сразу придалъ ей болѣе веселый видъ и подѣйствовалъ на настроеніе ея обитателей. Вставать утромъ и видѣть, что насталъ день, было куда пріятнѣе, чѣмъ и днемъ, и вечеромъ довольствоваться мертвенно блѣднымъ электрическимъ свѣтомъ.

Отпраздновавъ Пасху, по своему обыкновенію, обильными кушаньями и отдыхомъ отъ работъ, экипажъ Фрама съ новой энергіей принялся за свои прерванныя занятія. Въ кузницѣ Ларса Петерсена снова усиленно застучалъ молотъ: тамъ приготовлялись топоры, ноши и остроги для медвѣдей, кромѣ того ковались гвозди, такъ какъ запасъ взятыхъ съ собой гвоздей уже весь вышелъ; въ другомъ мѣстѣ чинили лампы, въ третьемъ дѣлали скрѣпленія для лыжъ, въ четвертомъ мастерили деревянные башмаки. Свердрупъ устраивалъ паруса для лодокъ. Попробовали связать вмѣстѣ двое маленькихъ санокъ и прикрѣпить къ нимъ парусъ; оказалось, что при попутномъ, даже слабомъ вѣтрѣ онѣ превосходно двигаются. Рѣшено было изготовить побольше маленькихъ санокъ и парусовъ на случай, если бы пришлось возвращаться домой по льду. Нансенъ придумалъ изготовлять цинковые диски для гармоніума, такъ какъ картонные испортились отъ сырости и долгаго употребленія; послѣднее время въ общей каютѣ не слышно было музыки, а безъ нея всѣмъ казалось скучно. Опытъ Нансена вышелъ удачнымъ, и онъ вмѣстѣ съ Амундсеномъ усердно занялся изготовленіемъ такихъ дисковъ. Веселые звуки вальса разнеслись по Фраму и внесли оживленіе въ вечернія собранія. Докторъ все не могъ дождаться паціентовъ и, чтобы не сидѣть сложа руки, завелъ переплетную мастерскую. Книги, бывшія на Фрамѣ, такъ усердно читались, что совсѣмъ истрепались, и необходимо было снабдить ихъ прочными переплетами. Особенно усердно занимались всѣ писаніемъ дневниковъ: каждый аккуратно и подробно записывалъ все, что съ нимъ случалось въ путешествіи.

«Короче сказать, — замѣчаетъ Нансенъ, — нѣтъ ничего на свѣтѣ, чего бы мы не дѣлали; только одного мы не можемъ сдѣлать — хорошаго вѣтра».

6-го апрѣля однообразное теченіе жизни на Фрамѣ было прервано событіемъ, которое весь экипажъ ожидалъ съ большимъ интересомъ: солнечнымъ затменіемъ. Ночью Гансенъ вычислилъ, что на томъ пунктѣ долготы и широты, на которыхъ они находились, затменіе начнется въ 12 часовъ 56 минутъ. Очень важно было уловить моментъ начала затменія, такъ какъ по этому можно было вполнѣ точно провѣрить часы. Поэтому всѣ необходимые инструменты были съ утра приготовлены, и наблюденія начались съ 11 часовъ. Нансенъ, Іогансенъ и Гансенъ стояли поочередно по пяти минутъ каждый передъ большою подзорною трубою и внимательно смотрѣли на края солнца; кто-нибудь другой стоялъ тутъ же и наблюдалъ за часами. Такъ прошло почти два часа. Наконецъ, Гансену, смотрѣвшему въ это время въ подзорную трубу, почудилось какое-то дрожаніе краевъ солнца; черезъ 33 секунды онъ вскричалъ:

— Началось!

И въ тотъ же моментъ то же воскликнулъ Іогансенъ. Часы показывали 12 ч. 56 мин. 7⅝ сек. Оказалось, что они ушли впередъ всего на 7⅝ секундъ. Это было очень пріятнымъ открытіемъ для всѣхъ, особенно для Гансена, который на Фрамѣ игралъ роль часовщика.

Весна принесла мало перемѣнъ въ безжизненную ледяную пустыню. Въ сѣверной Европѣ апрѣль — мѣсяцъ чуднаго пробужденія природы: рѣки сбрасываютъ свои ледяныя оковы, ручейки весело журчатъ, лѣсъ одѣвается свѣжей листвой, среди ярко-зеленой муравы появляются бѣленькіе и голубенькіе цвѣточки, перелетныя птицы оглашаютъ воздухъ своимъ пѣніемъ, въ лугахъ начинаютъ порхать пестрыя бабочки. Всѣ эти картины невольно проносились передъ глазами обитателей Фрама, когда они изо дня въ день видѣли передъ собою все ту же бѣлую, безжизненную массу, ту же безконечную ледяную равнину. Солнце почти не скрывалось за горизонтомъ, и въ лучахъ его ослѣпительно-ярко горѣли ледяныя глыбы.

Все было бѣло кругомъ, насколько можетъ хватать глазъ, и среди этой бѣлой, безмолвной, безжизненной пустыни единственнымъ чернымъ пятномъ и единственнымъ обитаемымъ мѣстомъ являлся Фрамъ. Судно тщательно очистили отъ снѣга и льда, и темный такелажъ его рѣзко выдѣлялся на голубомъ небѣ, а позолоченные шарики флаговъ на верхушкахъ мачтъ сверкали на солнцѣ.

На солнечной сторонѣ палубы термометръ показывалъ 2—3° тепла, а въ тѣни было около 20° мороза. Во второй половинѣ марта вѣтеръ сталъ болѣе благопріятнымъ, и Фрамъ снова подвинулся на сѣверъ; въ концѣ апрѣля онъ находился на широтѣ 80°44′.

«Мы двигаемся съ быстротой улитки, — говоритъ Нансенъ, — но менѣе вѣрными шагами, чѣмъ она. Если все путешествіе пойдетъ съ такою же быстротою, то мы можемъ достигнуть полюса мѣсяцевъ черезъ 50, и столько же понадобится намъ на возвратный путь, т.-е. въ лучшемъ случаѣ мы будемъ дома не раньше, чѣмъ черезъ 8 лѣтъ!»

Замѣчательно, что носъ Фрама все время былъ повернутъ къ югу и отчасти къ югу-западу. Нансенъ писалъ по этому поводу въ своемъ дневникѣ:

«Фрамъ идетъ къ своей цѣли — сѣверному полюсу — задомъ; носъ судна постоянно повернутъ къ югу. Какъ будто судно боится увеличить разстояніе, отдѣляющее его отъ міра, какъ будто оно тоскуетъ по южнымъ широтамъ, между тѣмъ какъ невѣдомая сила увлекаетъ его въ неизвѣстныя области. Можно ли считать это дурнымъ предзнаменованіемъ? Не думаю: вѣдь ракъ все-таки въ концѣ концовъ достигаетъ же своей цѣли».