Глава VII

Въ теченіе лѣта движеніе судна стало нѣсколько быстрѣе, и въ іюнѣ мѣсяцѣ оно дошло до 81°52′. Это все-таки казалось слишкомъ медленно для Нансена, тѣмъ болѣе, что движеніе это не было постояннымъ: стоило перемѣниться вѣтру, и Фрамъ снова направлялся къ югу. Еще раньше, среди зимы, у Нансена нѣсколько разъ появлялось намѣреніе оставить корабль и попытаться въ саняхъ, на собакахъ, пробраться на сѣверъ. Поэтому во время всѣхъ своихъ экскурсій онъ обращалъ самое большое вниманіе на состояніе льда. Въ апрѣлѣ ледъ оказывался наиболѣе удобнымъ для путешествія. Солнце сгладило верхнюю поверхность льда; число трещинъ и канавъ уменьшилось. Но въ маѣ произошла перемѣна: вѣтеръ во многихъ мѣстахъ разломалъ ледъ, и образовались такія широкія канавы, что проѣхать черезъ нихъ на собакахъ не было никакой возможности. Иногда по этимъ канавамъ плавали льдины, покрытыя снѣгомъ, и еще увеличивали опасность, такъ какъ на видъ казались твердыми, а между тѣмъ палка свободно проходила сквозь нихъ. Чѣмъ дальше подвигалось дѣло къ лѣту, тѣмъ мягче становился ледъ. Ледяныя глыбы всюду покрылись грязнымъ льдомъ, подъ которымъ была вода, между возвышенностями лежалъ густой снѣгъ, на которомъ можно было провалиться по поясъ; лыжи не держались на этомъ рыхломъ снѣгу и безпрестанно проваливались въ воду. На льдинахъ стали скопляться большія лужи воды, которыя иногда принимали размѣры маленькихъ озеръ. Съ начала іюня такая лужа стала образовываться около Фрама, и скоро судно было окружено цѣлымъ озеромъ воды, такъ что пришлось настилать мостки, чтобы съ него переходить на льдины. Съ лѣвой стороны корабля озеро приняло такіе значительные размѣры, что по нему можно было кататься на лодкѣ подъ парусами или на веслахъ. Экипажъ Фрама, конечно, не замедлилъ устроить себѣ изъ этого новое развлеченіе. Человѣкъ пять-шесть усаживались въ лодку и упражнялись въ управленіи четыреугольнымъ парусомъ; а остальные въ это время, стоя на льдинахъ, бомбардировали ихъ снѣжками и кусочками льда.

На этомъ же озерѣ они попробовали, можетъ ли большая лодка поднять ихъ всѣхъ, 13 человѣкъ. Когда собаки увидѣли, что всѣ люди уходятъ съ судна и направляются къ лужѣ, онѣ послѣдовали за ними, видимо недоумѣвая, что значитъ такое передвиженіе; когда же сѣли въ лодку, онѣ подняли отчаянный вой, вѣроятно, воображая, что больше никогда не увидятъ своихъ хозяевъ. Нѣкоторыя изъ собакъ бросились въ воду и поплыли за лодкой, двое догадались обѣжать лужу кругомъ и встрѣтить людей на противоположномъ берегу. Не долго удалось экипажу Фрама забавляться катаньемъ въ лодкѣ: черезъ нѣсколько дней ихъ озеро исчезло, — вода проложила себѣ отверстіе во льду и утекла сквозь него.

Такія лужи и канавы шли во всѣхъ направленіяхъ; но ни одна изъ канавъ не была настолько широка, чтобы Фрамъ могъ плыть по ней, да и всѣ эти вмѣстилища воды были такъ невелики, что по нимъ судно приблизилось бы всего на нѣсколько саженъ къ сѣверу. И вотъ Фрамъ продолжалъ спокойно и удобно стоять на поверхности льдины, къ которой примерзъ; только къ концу лѣта онъ немного опустился, вѣроятно, отъ того, что нижняя поверхность льда нѣсколько подтаяла.

Собаки были недовольны лѣтомъ. Хотя въ тѣни термометръ постоянно показывалъ нѣсколько градусовъ мороза, но онѣ задыхались отъ жары. Ихъ окончательно переселили на ледъ и устроили имъ изъ ящиковъ двѣ длинныя конуры, имѣющія только три стѣны и крышу. Тамъ собаки проводили большую часть дня, что спасало судно отъ лишней нечистоты; но зато дежурный караульный долженъ былъ зорко стеречь свору отъ новаго нападенія медвѣдя. На ночь собакъ привязывали, а утромъ въ девятомъ часу ихъ спускали съ цѣпи, и онѣ каждый разъ съ величайшимъ нетерпѣніемъ ждали своего освобожденія. Какъ только кто-нибудь показывался на палубѣ, тотчасъ же раздавался оглушительный лай. Собакъ выпускали на свободу и затѣмъ давали имъ завтракъ, состоящій изъ сушеной рыбы и пироговъ. Остальное утро онѣ проводили въ томъ, что подробно изслѣдовали всѣ мусорныя кучи вокругъ корабля и въ сотый разъ осматривали и вылизывали всѣ пустыя жестянки. Если случалось повару бросить на ледъ пустую коробку, изъ-за нея тотчасъ же начиналась яростная борьба. Иногда случалось, что, стараясь достать кусокъ жира, оставшійся на днѣ узкой, глубокой жестянки, собака далеко засовывала въ нее морду и затѣмъ не могла освободиться. Тогда она начинала бѣгать съ жестянкой на головѣ и продѣлывала на льду уморительные прыжки, чтобы избавиться отъ этого непріятнаго украшенія.

Фрамъ лѣтомъ

Уставъ и запыхавшись послѣ своего изслѣдованія мусорныхъ кучъ, собаки растягивались на солнцѣ, когда оно не сильно грѣло, чаще же искали тѣни. Передъ обѣдомъ ихъ обыкновенно опять привязывали, но нѣкоторыя изъ нихъ ухитрялись улизнуть и спрятаться гдѣ-нибудь за льдиной, такъ что виднѣлся только кончикъ уха или головы. Когда къ нимъ подходили, чтобы увести ихъ, онѣ принимались ворчать и даже скалили зубы. Но имъ не позволяли своевольничать и насильно тащили въ тюрьму. По временамъ собаки поднимали такой вой, что слышно было на нѣсколько верстъ въ окружности; иногда онѣ дрались между собой такъ ожесточенно, что клочья шерсти разлетались во всѣ стороны.

Когда морозы стали полегче, щенковъ Квикъ перевели на палубу, гдѣ они тотчасъ же обнюхали всѣ собачьи конуры, познакомились съ большими собаками и очень мило рѣзвились не только днемъ, но даже ночью. Съ наступленіемъ лѣта ихъ выпускали на ледъ, гдѣ Квикъ тотчасъ же стала дѣлать съ ними дальнія прогулки, чтобы познакомить ихъ съ окружающею мѣстностью. Сначала щенки робко оглядывались во всѣ стороны и не рѣшались удаляться Отт» корабля. Но мало-помалу они освоились съ ледяной поверхностью и принялись неудержимо возиться и играть. Квикъ, видимо, очень гордилась своими дѣтками и весело бѣгала съ ними, хотя передъ этимъ только что вернулась изъ довольно большого путешествія въ упряжкѣ. Послѣ обѣда съ однимъ изъ щенковъ сдѣлался вдругъ странный припадокъ: онъ, какъ безумный, бѣгалъ вокругъ судна, лаялъ и кусалъ все, что ему попадалось на пути. Съ трудомъ удалось загнать его и запереть въ огороженное со всѣхъ сторонъ мѣстечко палубы. Тамъ онъ бѣсновался еще нѣсколько времени, потомъ затихъ, заснулъ и на другой день былъ здоровъ. Такіе припадки начали нѣсколько разъ повторяться со щенками, и нѣкоторые изъ нихъ кончились смертью. Первымъ околѣлъ самый большой и на видъ самый крѣпкій изъ щенковъ. Наканунѣ онъ былъ совершенно веселъ, ласкался къ людямъ и заигрывалъ съ ними. За завтракомъ онъ ѣлъ, какъ обыкновенно, а потомъ вдругъ началъ визжать, выть, лаять и бѣгать, какъ бѣшеный. Послѣ этого у него сдѣлались судороги, показалась пѣна у рта, и черезъ нѣсколько минутъ онъ издохъ, къ общему огорченію всего экипажа. Докторъ вскрылъ трупъ, но не нашелъ причины болѣзни. Послѣ этого точно такимъ же образомъ погибло еще три собачки. Въ концѣ лѣта Квикъ снова принесла 11 щенковъ. Трое издохли въ первые дни послѣ рожденія, а остальные выросли славными животными.

17-го мая на Фрамѣ торжественно отпраздновали день, чтимый всѣми норвежцами, тотъ день, когда Норвегія соединилась со Швеціей подъ властью одного короля, сохранивъ при этомъ свой собственный парламентъ, свое самоуправленіе.

Праздникъ 17-го мая

Утромъ Амундсенъ разбудилъ всѣхъ веселой музыкой гармоніума. Затѣмъ поданъ былъ особенно вкусный завтракъ изъ копченой лососины, копченаго языка и т. п. Весь экипажъ украсилъ себя бантами изъ лентъ и даже старой собакѣ Сутгенъ нацѣпили бантъ на хвостъ; на верхушкѣ мачты весело развѣвался норвежскій флагъ.

Къ 11 часамъ экипажъ собрался на льду, и началась торжественная процессія. Впереди шелъ Нансенъ съ норвежскимъ флагомъ въ рукахъ, за нимъ слѣдовалъ Свердрупъ съ корабельнымъ вымпеломъ въ три сажени длины, на которомъ красовалась надпись «Фрамъ» на красномъ фонѣ; затѣмъ слѣдовала музыка въ саняхъ, запряженныхъ собаками: Іогансенъ съ гармоникой въ рукахъ и Могштадъ вмѣсто кучера. Вслѣдъ за ними шли Бентсенъ съ ружьемъ, Гендриксенъ съ длиннымъ гарпуномъ, Амундсенъ и Нордаль съ краснымъ знаменемъ, далѣе докторъ съ флагомъ, сдѣланнымъ изъ шерстяной фуфайки, навязанной на длинную палку; поваръ Юэль выступалъ, держа на спинѣ кастрюлю; шествіе замыкали метеорологи съ чернымъ жестянымъ щитомъ, украшеннымъ красными лентами. Процессія двинулась. Собаки выступали такъ важно, точно для нихъ было вполнѣ привычнымъ дѣломъ участвовать въ церемоніяхъ; музыка играла торжественный маршъ. Процессія два раза обошла вокругъ Фрама и затѣмъ направилась къ ледяному холму; по пути Нансенъ снялъ съ нея фотографію. Взойдя на вершину ледяной глыбы, прокричали восторженное ура въ честь Фрама и пожеланіе, чтобы это образцовое судно благополучно привезло домой всѣхъ присутствовавшихъ.

Затѣмъ процессія повернула передъ носомъ судна. Нансенъ, стоявшій на мостикѣ съ своимъ фотографическимъ аппаратомъ, сказалъ соотвѣтствующую случаю рѣчь, за которой послѣдовалъ громкій салютъ изъ шести ружей; нѣсколько собакъ такъ испугались его, что разбѣжались и спрятались. Послѣ этого собакамъ предоставлено было веселиться по-своему на льду, а люди вошли въ общую каюту, разукрашенную флагами, и принялись за праздничный обѣдъ съ музыкой. Подавались слѣдующія кушанья: маленькія жареныя рыбки съ омаромъ подъ острымъ соусомъ; картофель съ топленымъ масломъ (музыка); свиныя котлеты подъ соусомъ съ зеленымъ горошкомъ, картофелемъ и пикулями (музыка); яичный тортъ съ кремомъ и абрикосами (много музыки). Затѣмъ отдыхъ и потомъ кофе, изюмъ, винныя ягоды и пирожное. Нансенъ угостилъ всѣхъ своими сигарами. Снова отдыхъ. Послѣ ужина Могштадъ игралъ на скрипкѣ, и затѣмъ опять подавался десертъ изъ винныхъ ягодъ, конфетъ, абрикосовъ и пряниковъ.

Въ Ивановъ день миновалъ ровно годъ со времени начала путешествія. Наканунѣ этого дня экипажъ Фрама собирался, по обычаю своей родины, построить костеръ и прыгать черезъ него; но погода помѣшала этому.

«Сѣверный вѣтеръ съ мокрымъ снѣгомъ продолжается, — пишетъ Нансенъ въ своемъ дневникѣ. — Пасмурная погода. Теченіе къ югу. 81°43′ сѣверной широты; слѣдовательно, съ понедѣльника мы ушли къ югу на 9 минутъ. Я пережилъ много кануновъ Иванова дня подъ разными небесами, но ни разу еще не проводилъ его такъ, какъ теперь. Такъ далеко, далеко отъ жизни, отъ всего, что соединено съ мыслью объ этомъ вечерѣ. Я вспоминаю веселье, которое въ этотъ день царитъ вокругъ праздничныхъ огней на родинѣ; мнѣ слышится игра на скрипкѣ, смѣхъ, ружейные выстрѣлы и эхо, повторяющее ихъ въ голубыхъ вершинахъ горъ, а передо мною безконечная бѣлая равнина, окутанная туманомъ, и надъ нею кружится метель: вѣтеръ гонитъ передъ собою снѣгъ. Да, надо сказать правду, здѣсь нѣтъ и слѣда веселья, свойственнаго Иванову дню. Здѣсь все сѣро и сѣро!»

Лѣто доставило новую пищу для научныхъ наблюденій Нансена. Поверхность почти всѣхъ льдинъ оказалась покрытою налетомъ грязно-коричневого цвѣта; чисто бѣлыя льдины попадались очень рѣдко. Этотъ налетъ сильно интересовалъ и Нансена, и доктора. Они собирали образцы его, тщательно изслѣдовали его подъ микроскопомъ и нашли, что онъ состоитъ изъ крошечныхъ частицъ разныхъ минеральныхъ веществъ, смѣшанныхъ съ веществами органическаго происхожденія, т.-е., что составъ его одинаковъ съ составомъ той пыли, которая постоянно носится въ нашемъ воздухѣ. По всей вѣроятности, эта пыль насѣдаетъ на падающій снѣгъ и съ нимъ вмѣстѣ спускается на землю. Лѣтомъ снѣгъ стаиваетъ съ поверхности льдинъ, а пыль лежитъ на нихъ цѣлымъ слоемъ.

Какъ только солнечные лучи пригрѣли поверхность льда, такъ во всякой лужицѣ, во всякой канавкѣ прѣсной воды, образовавшейся отъ таянія снѣга, возродилась новая жизнь. На днѣ этихъ лужицъ и канавокъ появились маленькія желтовато-коричневыя пятнышки, едва видимыя въ началѣ. Съ каждымъ днемъ эти пятнышки увеличивались; ледъ подъ ними таялъ, и въ немъ образовались крупныя, довольно глубокія ямочки. Подъ микроскопомъ эти коричневыя пятна оказались водорослями, развивающимися подъ вліяніемъ лѣтняго солнца и заполняющими толстымъ слоемъ дно лужицъ. Эти растенія служили пищей массѣ микроскопическихъ животныхъ, кишѣвшихъ въ каждой ямкѣ прѣсной воды.

Случалось, что по краямъ льдинъ, отъ поверхности и до воды, шла коричневая полоса: это тоже были водоросли, выросшія на льду. Въ лужахъ плавало множество маленькихъ упругихъ комочковъ бѣлаго или желтовато-красного цвѣта: это были, какъ показалъ микроскопъ, цѣлыя скопленія водорослей.

«Съ утра до вечера, иногда до поздней ночи, — пишетъ Нансенъ, — сижу я за микроскопомъ и ничего не вижу изъ того, что дѣлается вокругъ меня. Въ этомъ безконечномъ морѣ, которое мы склонны считать царствомъ смерти, обитаютъ почти на каждой льдинѣ тысячи, милліоны крохотныхъ существъ. Я живу съ этими маленькими, прекрасными существами въ ихъ собственномъ мірѣ, гдѣ они зарождаются и умираютъ, одно поколѣніе за другимъ, гдѣ они побѣждаютъ другъ друга въ безпрерывной борьбѣ и занимаются своими дѣлами съ такими же чувствами, страданіями и радостями, какія наполняютъ жизнь каждаго существа отъ микроскопическаго животнаго до человѣка включительно».

Въ теченіе всей зимы экипажъ Фрама не видалъ ни одной птицы. Но 13-го мая, въ самый Троицынъ день, къ судну вдругъ подлетѣла чайка. Послѣ этого на льду стали часто появляться птицы, по большей части чайки и поморники. Нансену удалось даже застрѣлить нѣсколько такъ называемыхъ «розовыхъ чаекъ». Эти птицы живутъ на крайнемъ сѣверѣ, и потому весьма немногимъ естествоиспытателямъ удалось видѣть ихъ.

Медвѣди послѣ продолжительнаго отсутствія опять стали похаживать вокругъ судна; но убивать ихъ рѣдко удавалось, такъ какъ гоняться за ними по рыхлому льду, во всѣхъ направленіяхъ прорѣзанному трещинами и полыньями, не представлялось никакой возможности.

Ихъ появленіе наводило Нансена на мысль о близости какой-либо невѣдомой земли, которую ему суждено открыть и которая, быть можетъ, тянется до самаго полюса. Онъ, насколько возможно часто, дѣлалъ промѣры глубины моря; но эти промѣры не подтверждали его надежды. Глубина превышала 1000 саженъ, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ доходила даже до 2000 с; Такимъ образомъ опровергалось и то мнѣніе, какого держались многіе ученые, что полярное море очень мелко, что на немъ всюду попадаются острова, что эти острова — остатки материка, въ давнія времена существовавшаго вокругъ полюса.