Глава X

Въ концѣ февраля насталъ, наконецъ, день, назначенный для выступленія экспедиціи. Солнце еще не показывалось, но утренняя заря окрашивала пурпуромъ край горизонта, и предразсвѣтныя сумерки распространяли блѣдный свѣтъ въ полуденные часы. Работа на Фрамѣ кипѣла. Все необходимое для экспедиціи изготовлялось подъ руководствомъ и наблюденіемъ Нансена, который не зналъ покоя ни днемъ, ни ночью. Кромѣ заботы обо всемъ, что необходимо было взять съ собой, его занимала мысль и объ остающихся: онъ давалъ имъ указанія, какъ продолжать начатыя научныя наблюденія, и много толковалъ со Свердрупомъ о томъ, какъ вести дальше экспедицію. Наканунѣ отъѣзда, передавая капитану начальство надъ экспедиціей, онъ письменно повторилъ ему то, что часто говорилъ на словахъ, что главная забота его должна заключаться въ томъ, чтобы благополучно доставить на родину экипажъ, что и существованіе Фрама, и всѣ научные результаты экспедиціи менѣе дороги, чѣмъ жизнь людей, ввѣрившихъ себя ихъ руководству.

Грустно прошелъ прощальный ужинъ въ салонѣ. На слѣдующее утро экспедиція двинулась въ путь. Впереди бѣжалъ на лыжахъ Нансенъ рядомъ съ Квикъ, передней собакой первыхъ саней, за нимъ слѣдовали съ крикомъ, съ хлопаньемъ бичей и собачьимъ лаемъ еще трое нагруженныхъ саней. Свердрупъ, Гансенъ, Блессингъ, Гендриксенъ и Могштадъ, тоже на лыжахъ, провожали товарищей. Поѣздъ недалеко подвинулся впередъ: на гладкомъ льду собаки бѣжали отлично, но онѣ не въ силахъ были втаскивать сани на ледяныя горы; кромѣ того, двое саней скоро сломались, ударившись объ острыя ледяныя глыбы. Пришлось вернуться на Фрамъ, чтобы починить сани. Нансенъ рѣшилъ вмѣсто 4 саней взять 6, чтобы ихъ было легче везти, и уменьшить количество забраннаго провіанта. Всѣ сани были починены, скрѣплены заново, и дня черезъ три путники снова выступили въ сопровожденіи тѣхъ же товарищей. Весь день подвигались они благополучно впередъ, вечеромъ раскинули палатку и устроили прощальный ужинъ съ горячимъ пуншемъ, а на Фрамѣ въ это время горѣла въ честь ихъ иллюминація: на мачтѣ поднята была электрическая лампа, — первая лампа, освѣтившая ледяныя массы полярнаго моря; на льдинахъ, окружавшихъ судно, зажженъ былъ блестящій фейерверкъ. На слѣдующее утро Нансенъ и Іогансенъ распрощались съ товарищами.

Послѣдняя ночевка съ товарищами передъ отправленіемъ въ путь

— Когда вы вернетесь домой, вы, навѣрное, отправитесь къ южному полюсу... Смотрите, подождите меня, — я тоже поѣду съ вами, — говорилъ Свердрупъ, пожимая руку друга.

И на этотъ разъ начало путешествія экспедиціи оказалось неудачнымъ. Собаки опять-таки хорошо везли сани только на ровномъ мѣстѣ, при всякомъ же пригоркѣ, при всякой трещинѣ во льду онѣ останавливались, и людямъ приходилось по шести разъ ходить взадъ и впередъ, чтобы помогать животнымъ втаскивать поочередно каждыя сани. Нансенъ чувствовалъ, что при такомъ медленномъ движеніи впередъ онъ никогда не достигнетъ цѣли: необходимо было устроиться какъ-нибудь иначе. И вотъ онъ во второй разъ вернулся на Фрамъ.

Теперь онъ рѣшилъ отправиться всего съ тремя санями и взять провіанта только на 30 дней для собакъ и на 100 дней для людей. 14 марта экспедиція, наконецъ, въ послѣдній разъ простилась съ Фрамомъ. Скоттъ-Гансенъ, Гендриксенъ и Петерсенъ пошли провожать путниковъ и въ первый день пути помогали имъ перетаскивать сани черезъ цѣпи ледяныхъ пригорковъ, которыми былъ усыпанъ путь. Переночевавъ вмѣстѣ съ товарищами и вдоволь померзнувъ на 45° морозѣ, они отправились въ обратный путь, а Нансенъ и Іогансенъ двинулись дальше.

Первые дни одинокаго странствованія отважныхъ путниковъ по ледяной пустынѣ прошли благополучно. Собаки бодро бѣжали впередъ по гладкой ледяной равнинѣ; погода стояла ясная, хотя холодная; солнце высоко поднималось надъ горизонтомъ. Иногда попадались ряды нагроможденныхъ другъ на друга ледяныхъ глыбъ, черезъ которыя приходилось перетаскивать сани чуть не на себѣ, и трещины, которыя надобно было обходить, дѣлая большой крюкъ; но путники бодро шли впередъ, проходя отъ 10 до 15 верстъ въ день.

«Единственная непріятность, — пишетъ Нансенъ, — это холодъ. Наша одежда днемъ превращается въ ледяной панцирь, а ночью въ сырой компрессъ. Вслѣдствіе ледяныхъ сосулекъ на внутренней сторонѣ спальнаго мѣшка, онъ становится все тяжелѣе и тяжелѣе. Ночью температура бываетъ ниже 42°.

Дней черезъ десять пути ледъ сталъ замѣтно хуже. Ровныя пространства попадались все рѣже и рѣже, все чаще приходилось переправлять сани черезъ ледяныя глыбы, а холодъ еще усилился вслѣдствіе рѣзкаго сѣверо-восточнаго вѣтра. Одна изъ собакъ заболѣла отъ усталости и не только не могла тащить саней, но не могла даже бѣжать за поѣздомъ. Ее убили, и мясо ея отдали въ пищу другимъ собакамъ; но многія изъ нихъ, несмотря на скудость пищи, не соглашались дотронуться до собачьяго мяса.

Чѣмъ дальше подвигались путники, тѣмъ чаще приходилось имъ помогать собакамъ при всякихъ неровностяхъ пути, а также поднимать сани, очень часто опрокидывавшіяся, разгружать и снова нагружать ихъ. Это такъ утомляло ихъ, что они иногда засыпали на ходу. Какъ только они находили мѣстечко, защищенное отъ вѣтра снѣжнымъ холмомъ или цѣпью ледяныхъ горъ, они останавливались на ночлегъ. Іогансенъ распрягалъ и кормилъ собакъ; Нансенъ разставлялъ палатку, разводилъ огонь въ походной кухнѣ и принимался готовить ужинъ. Затѣмъ разстилали на полу спальный мѣшокъ, тщательно закрывали всѣ отверстія палатки и залѣзали въ мѣшокъ, чтобы оттаить свои одежды. Это была весьма непріятная операція.

Въ теченіе дня испаренія тѣла проникали въ одежду, замерзали, и вся одежда представляла обледенѣлую массу; она трещала при каждомъ движеніи и дѣлалась до того жесткой, что рукава рубашки натерли Нансену на сгибѣ руки глубокую рану, которая долго мучила его. Вечеромъ, лежа въ мѣшкѣ, они понемногу оттаивали одежду теплотою собственнаго тѣла. При этомъ сами они страшно зябли и, стуча отъ холода зубами, дрожа всѣмъ тѣломъ, близко прижимались другъ къ другу, чтобы сколько-нибудь согрѣться. Часа полтора лежали они такимъ образомъ. Наконецъ, одежда оттаивала и дѣлалась мягкой и сырой. «Ужинъ былъ готовъ. Онъ всегда казался имъ необыкновенно вкуснымъ, и они цѣлый день мечтали объ этой счастливой минутѣ; но, увы, усталость часто мѣшала имъ насладиться ею. Глаза ихъ закрывались, и они засыпали, не успѣвъ донести ложку до рта. Поужинавъ въ полуснѣ, они выпивали по кружкѣ горячей воды съ разведеннымъ въ ней молочнымъ порошкомъ, и это, наконецъ, согрѣвало ихъ. Послѣ этого они окончательно укладывались въ свой мѣшокъ, застегивали верхній конецъ его надъ головами и засыпали, прижавшись другъ къ другу.

На утро Нансенъ вставалъ первымъ и готовилъ завтракъ, состоявшій изъ шоколада, хлѣба съ масломъ и съ сушенымъ мясомъ, или изъ какой-нибудь мучной похлебки и молочнаго порошка съ горячей водой. Когда завтракъ былъ готовъ, Нансенъ будилъ Іогансена; они садились въ свой спальный мѣшокъ, разстилали на колѣняхъ шерстяное одѣяло, вмѣсто салфетки, и съ аппетитомъ закусывали. Послѣ завтрака они проводили нѣсколько времени за писаніемъ своихъ дневниковъ, за починкой разорвавшейся одежды и обуви или лопнувшимъ мѣшкомъ, и уже затѣмъ готовились въ путь.

«Иногда мы были до того утомлены, — говоритъ Нансенъ, — что, кажется, готовы были отдать все на свѣтѣ, только бы опять залѣзть въ мѣшокъ и проспать цѣлыя сутки. Мнѣ тогда казалось, что это было бы величайшее удовольствіе; но нѣтъ, надо было идти дальше на сѣверъ, все на сѣверъ».

Впереди шелъ обыкновенно Нансенъ, отыскивая дорогу среди льдинъ; за нимъ двигались первыя сани. Собаки скоро привыкли слѣдовать за нимъ, но при всякой неровности поверхности онѣ останавливались. Если не удавалось крикомъ заставить ихъ дружно подхватить сани, тогда Нансену приходилось возвращаться и подгонять ихъ кнутомъ или помогать имъ. Сзади шелъ Іогансенъ съ двумя другими санями; онъ то кричалъ на собакъ, то билъ ихъ кнутомъ, то вмѣстѣ съ ними втаскивалъ сани на крутые пригорки.

«Мы были жестоки къ бѣднымъ животнымъ, такъ жестоки, что мнѣ противно вспомнить объ этомъ, — пишетъ Нансенъ. — Мнѣ до сихъ поръ больно подумать, какъ мы безжалостно били ихъ толстыми палками, когда они останавливались, измученныя усталостью. Сердце наше обливалось кровью, мы отворачивались, чтобы не смотрѣть на нихъ, и нарочно старались ожесточать себя. Это было необходимо. Мы должны были подвигаться впередъ, и передъ этой цѣлью все отступало на задній планъ. Въ этомъ состоитъ печальная сторона экспедицій, подобныхъ нашей: приходится убивать въ себѣ всѣ лучшія чувства, и остается одинъ жестокосердый эгоизмъ. Когда я думаю о всѣхъ тѣхъ славныхъ животныхъ, которыя безропотно работали на насъ, пока могли двигаться, которыя никогда не получали благодарности и рѣдко слышали ласковое слово, пока силы окончательно оставляли ихъ и смерть освобождала ихъ отъ страданій; когда я думаю, какъ они одно за другимъ гибли среди ледяной пустыни, свидѣтельницы ихъ вѣрности и самопожертвованія, — я часто чувствую сильнѣйшіе упреки совѣсти».

Путешественники обыкновенно шли часовъ 8 или 10 въ сутки и въ теченіе этого времени останавливались закусить. Эти остановки доставляли имъ, впрочемъ, больше непріятностей, чѣмъ отдыха. Страшный морозъ и вѣтеръ пробирали ихъ до костей, какъ только они присаживались въ сани; пища была заморожена. Они пробовали разстилать на льду свой спальный мѣшокъ и забираться въ него, но не могли оттаять ни пищи, ни одежды. Часто, когда морозъ былъ слишкомъ силенъ, они ѣли на ходу, не присаживаясь ни на минуту. Особенно тяжело было имъ возиться съ собаками. Окостенѣлыми отъ холода пальцами приходилось безпрестанно распутывать собачью упряжь, которую собаки то и дѣло путали и разрывали. Едва удастся связать и приладить, какъ слѣдуетъ, постромки, и сани пробѣгутъ благополучно съ полверсты, какъ вдругъ — ледяная глыба. Собаки останавливаются и воютъ отъ нетерпѣнія, что не могутъ догнать ушедшихъ впередъ товарищей; онѣ рвутся, грызутъ постромки, какая-нибудь изъ нихъ распрягается и убѣгаетъ въ сторону; приходится ловить ее, связывать кое-какъ постромки и перетаскивать сани черезъ ледяную глыбу.

Трещины, въ разныхъ направленіяхъ пересѣкавшія ледяныя пространства, тоже доставляли имъ не мало хлопотъ. Нансенъ шелъ обыкновенно впереди, чтобы развѣдывать дорогу; часто ему приходилось долго идти сначала въ одну, потомъ въ другую сторону, прежде чѣмъ онъ находилъ сколько-нибудь сносный путь; иногда случалось, что онъ не замѣчалъ трещины, покрытой тонкимъ слоемъ льда, запорошеннаго снѣгомъ. Собаки проваливались въ эту трещину; ихъ приходилось вытаскивать, удерживать, чтобы онѣ не опрокинули саней, налаживать сызнова всю упряжь, искать безопаснаго обхода. Одинъ разъ не широкая, но очень длинная трещина перерѣзала имъ путь. Необходимо было перейти черезъ нее. Первыя сани удалось перевезти благополучно; но когда они шли за другими, подъ ногами Іогансена вдругъ подломилась льдина, и онъ провалился обѣими ногами въ воду. Трещина расширялась все больше и больше. Іогансену удалось вскарабкаться на тотъ ея берегъ, гдѣ стояли его сани, а Нансенъ въ это время бѣгалъ по противоположному берегу, отыскивая мѣсто для переправы. Долго всѣ поиски его оказывались напрасными, и онъ уже съ ужасомъ думалъ, что имъ придется проводить ночь въ разлукѣ: ему съ палаткой на одномъ берегу, несчастному, окоченѣлому Іогансену на другомъ! Къ счастью, послѣ долгихъ поисковъ мѣсто переправы нашлось, и сани съ Іогансеномъ могли переѣхать черезъ трещину; но идти дальше не было возможности, такъ какъ ноги Іогансена превратились въ ледяныя глыбы. Необходимо было какъ можно скорѣе разбить палатку и согрѣть его.

Переправа черезъ ледяныя глыбы

Съ каждымъ днемъ путь становился все затруднительнѣе и затруднительнѣе. Около трещинъ, затертыхъ льдомъ, громоздились ледяныя горы, промежутки между которыми были покрыты тонкимъ слоемъ снѣга, скрывавшимъ неровности поверхности. При всякомъ неосторожномъ шагѣ или сами путники, или ихъ собаки проваливались въ глубокія ямы.

Удивительно, какъ мы не переломали себѣ ногъ! — замѣчаетъ по этому поводу Нансенъ.

Въ началѣ апрѣля вторая собака ослабѣла настолько, что ее пришлось убить и кормить ея мясомъ остальныхъ. Насколько хваталъ глазъ, вооруженный подзорной трубой, ледяная поверхность къ сѣверу вся была перерѣзана грядами ледяныхъ холмовъ и нагроможденными другъ на друга льдинами. Нансенъ сдѣлалъ вычисленіе того пространства, которое имъ удалось пройти въ теченіе 20 дней. Оказалось, что они находились на 85°54′ сѣверной широты. Когда они сошли въ послѣдній разъ съ Фрама, онъ достигъ 85°, слѣдовательно, они сдѣлали всего 94, 95 верстъ при такихъ страшныхъ усиліяхъ. Это было невѣроятно! Были дни, когда они проходили по 15, по 20 верстъ и почти никогда меньше пяти. По всѣмъ ихъ соображеніямъ они давно уже перешли 86°, и вдругъ такое разочарованіе! Долго ломалъ себѣ голову Нансенъ, чтобы объяснить это странное явленіе, пока, наконецъ, у него мелькнула мысль, вскорѣ подтвердившаяся всѣми наблюденіями: ледъ, по которому они шли, не былъ неподвиженъ, и такъ какъ всѣ послѣдніе дни дулъ сѣверный вѣтеръ, то, очевидно, онъ двигался къ югу! Это было печальное открытіе. Сколько силъ, сколько трудовъ пропало даромъ! До сихъ поръ они считали главнымъ препятствіемъ нагроможденныя льдины да трещины, а тутъ являлся еще болѣе страшный, непобѣдимый врагъ — теченіе! У Нансена явилось сомнѣніе, не будетъ ли безуміемъ двигаться дальше? Очевидно, при такихъ условіяхъ они не въ состояніи достигнуть полюса: если даже силы не оставятъ ихъ, у нихъ во всякомъ случаѣ не хватитъ провіанта не только для собакъ, но и для себя. Съ того пункта, на которомъ они находились, до ближайшей къ нимъ Земли Франца-Іосифа было около 800 верстъ; если ледъ и въ той сторонѣ такъ же плохъ, то какъ удастся имъ пройти это разстояніе?

Нансенъ на ледяномъ холмѣ

6-го апрѣля Нансенъ писалъ въ своемъ дневникѣ:

«Ледъ становится все хуже и хуже. Вчера онъ довелъ меня почти до отчаянія, и, когда мы сдѣлали привалъ сегодня утромъ, я почти рѣшился вернуться. Но я подожду еще день и посмотрю, такъ ли плохъ ледъ дальше на сѣверъ, какъ мнѣ показалось съ высоты ледяного холма, около котораго мы останавливались. Вчера мы прошли всего нѣсколько верстъ. Трещины, гряды ледяныхъ горъ, голыя льдины, и при всякой неровности поверхности приходится поднимать сани, — всякій силачъ усталъ бы отъ такой работы!»

8 апрѣля онъ говоритъ:

«Нѣтъ, ледъ все хуже, и мы не можемъ двигаться дальше; за одной грядой холмовъ идетъ другая; намъ приходится безпрестанно пробираться черезъ ледяныя глыбы. Мы вышли сегодня въ два часа утра и шли, пока были въ состояніи, при чемъ намъ почти все время приходилось тащить сани на рукахъ. Я побѣжалъ немного впередъ на лыжахъ, но не нашелъ нигдѣ порядочной дороги, и съ самыхъ высокихъ холмовъ всегда передо мною открывался все тотъ же ледъ. Это настоящій хаосъ ледяныхъ глыбъ, простирающійся до самаго горизонта. Безсмысленно пытаться идти дальше: мы теряемъ дорогое время и ничего не достигаемъ. Поэтому я рѣшилъ вернуться и направить нашъ путь къ мысу Флигели. На этой самой сѣверной стоянкѣ нашей мы устроили себѣ праздничный ужинъ изъ самыхъ лучшихъ своихъ припасовъ и, наѣвшись досыта, залѣзли въ свой милый мѣшокъ. Сегодня утромъ по моимъ вычисленіямъ оказалось, что мы достигли 86°13′ сѣверной широты».