На лыжах через Гренландию

10 августа, почти месяц спустя после первой попытки высадиться на берег, экспедиция достигла пункта, откуда решено было начать подъем на плато Гренландии. Равна сразу повеселел. В его натуре было очень много детского и непосредственного; в минуты опасности во время пути он механически молился, заглядывая в молитвенник, подаренный ему его матерью, старой крестьянкой, но как только он почувствовал твердую почву под ногами, вся религиозность слетела с него, и он потешал за ужином всю компанию подражаниями и передразниванием своего приходского священника. А так как на этот раз снова был приготовлен горячий кофе, то он и на голод больше не жаловался.

Кругом расстилался серо-белый пейзаж. Свинцовое небо нависло над серыми скалами, темно-серое море ударялось о них. На море белыми пятнами виднелись льдины и на вершинах скал белел снег. Немного синевы в расщелинах ледников дополняло картину. Но, несмотря на угрюмые краски, настроение путников не было серым.

— Сейчас собственно и начинается настоящее путешествие, — сказал Нансен после ужина, — нужно как следует подготовиться к нему.

Часть экспедиции занялась очисткой от ржавчины полозьев саней и стальных полос у лыж, Дитрихсон ушел на съемку карты окружающей местности, Нансен и Свердруп отправились на разведку — посмотреть, насколько доступен подъем на ледник.

Пять дней продолжалась подготовка к подъему, хотя разведка показала, что путь в гору доступен. Нансен с благодарностью вспоминал советы Норденшельда насчет обуви: со снегом Гренландии шутить нельзя, особенно днем, когда он становится рыхлым и влезает во все углубления сапог.

В последний день перед выходом Нансен еще раз пошел в лощинку посмотреть, насколько прочно поставлены там лодки. Под лодки на всякий случай положили запас провианта. Свердруп застал Нансена сидящим на дне перевернутой лодки: он что-то быстро писал.

— Я оставляю краткое описание нашего путешествия. Нужно запаять тетрадку в жестяной банке. И в путь!

15 августа путешественники отправились через Гренландию в северо-западном направлении. Вначале решено было итти по ночам, так как днем было жарко и снег становился рыхлым. Начало пути было очень трудным: подъем был крут, и каждые сани приходилось вытаскивать втроем, а саней было пять штук; на каждых санях находилось свыше 100 килограммов груза.

Поднявшись на высоту 180 метров, решили к утру устроить привал, тем более, что лед стал портиться: в нем начали появляться неровности и ямы. С наслаждением напились усталые путники горячего чая и забрались в спальные мешки. Вдруг Дитрихсон вскочил, ужаленный неприятной мыслью.

— Сыр... — неопределенно произнес он.

— Что сыр? — спросил сквозь дремоту Нансен.

— Мы забыли на предыдущем привале большую головку сыра; на мне лежала обязанность свернуть припасы, я пойду за сыром.

— Не надо, что ты, обойдемся, — еле пересиливая сон, уговаривал Нансен.

— Нет, я пойду, да мне и спать не особенно хочется, а сейчас как раз время проверить некоторые наблюдения для съемки местности.

Все кругом спали богатырским сном, а Дитрихсон, пересилив страшное нежелание вылезать из мешка, пошел за сыром. Он, почти не успев выспаться после этой прогулки, чувствовал себя все же хорошо, удовлетворенный сознанием выполненного долга.

К вечеру двинулись в путь. Стало темно, а местность грозила всевозможными сюрпризами в виде провалов и трещин. Решено было раскинуть палатку и ждать рассвета. Но вместе с рассветом пришел дождь. Сначала он накрапывал, чуть-чуть забрызгивая непромокаемые плащи; потом откуда-то надвинулись огромные тучи, и из них полило, как из ведра. Разрыхленный снег выявил множество трещин. Путники защищались от падения тем, что привязали себя к саням и шли впереди них. Падая в пропасть, человек, естественно, оставался бы висеть над ней, задержанный тяжестью саней, пока другие товарищи подоспели бы ему на помощь. Но провалы случались нечасто, и дело почти всегда ограничивалось тем, что провалившийся погружался в снег до подмышек, удерживаясь на поверхности снежного покрова руками и шестом.

Около полудня к дождю присоединился ветер, и итти вперед стало невозможно. Разбили палатку, напились чаю и забрались в мешки. Буря как будто этого только дожидалась: она начала свирепствовать с дикой силой. Целых трое суток пришлось провести безвыходно в палатке. Первые сутки почти все беспрерывно спали, наверстывая время, проведенное без сна. Наблюдения во время дождя были невозможны, читать было нечего, так как каждая книжка, взятая с собой, увеличила бы тяжесть поклажи.

На вторые сутки Нансен, проснувшись, окинул всю компанию ясным насмешливым взглядом и сказал:

— Мы и впрямь превратимся в медведей, впавших в зимнюю спячку.

Зато на время бездействия экономили на пище и ели один раз в сутки.

Только днем 21 августа можно было продолжать путешествие. Подъем был крут. С большим трудом, увязая в снегу, экспедиция достигла 870 метров высоты. Теперь усилились ночные морозы. Они были так жестоки, что путешественники предпочитали итти днем по рыхлому снегу, чем в ночную стужу.

В то же время их чрезвычайно мучила жажда. Воду они добывали теплом собственного тела: они набивали в свои жестяные фляги снег и клали под одежду поближе к телу. Естественно, что при таком способе добывания воды на мытье ее уже не хватало. Впрочем мыться в таких климатических условиях было вообще чрезвычайно вредно: кожа от воды на морозе трескалась и покрывалась пузырями, тогда как слой грязи защищал лицо и от мороза и от действия солнечных лучей, отражающихся от поверхности снежной равнины. За весь переход через Гренландию путешественники ни разу не мылись.

Торжественным моментом дня был горячий суп; каждая капля этого драгоценного блюда добывалась с большим трудом, но восстанавливала на целый день человеческие силы. Вероятно, самым своим неловким поступком за время путешествия Нансен считал тот случай, когда он опрокинул походную кухню с варившимся на ней супом на грязную подстилку палатки. При виде горячей живительной жидкости, уплывающей от голодных ртов, наши герои задумываться долго не стали: вмиг все были на ногах, выкинули все лишнее из палатки, приподняли края подстилки и осторожно вылили все снова в кастрюлю вместе с грязью и комками снега, бывшими на подстилке. Ничего — снова перекипевший суп и с этой неожиданной приправой был съеден с таким же аппетитом, как всегда.

Дальнейший подъем был чрезвычайно крут и сопряжен с большими трудностями. Поверхность была неровной, и тяжелые сани проваливались в снег; для того чтобы их вытащить, приходилось иногда по нескольку раз возвращаться. Самый молчаливый в экспедиции Христиансен и тот не выдержал однажды.

— И охота людям самим лезть на такие мучения! — воскликнул он, напрягаясь, чтобы вытащить глубоко увязшие сани.

— А ты думаешь, отказался бы от путешествия, если бы знал все это заранее? — спросил Дитрихсон.

— Ну, нечего, нечего, — заворчал Христиансен и не промолвил уже в этот день ни слова.

Экспедиция к этому времени достигла высоты 1990 метров. Нансену стало ясно, что в таких трудных условиях им не дойти к середине сентября в намеченное ими датское поселение на западном берегу Христиансюб.

— Кто хочет зазимовать в Гренландии? — стараясь скрыть легкую усмешку (впрочем слой грязи на лице помог это сделать) спросил Нансен за завтраком. Никто не выразил особого желания. Лапландцы даже вскрикнули:

— Как? Почему?

— Ведь последний корабль из Христиансюба уходит в середине сентября, а мы можем дня на три запоздать. Я предлагаю взять теперь путь южнее, к поселку Готгоб, это немного короче, кроме того, местность вокруг Христиансюб уже в значительной степени исследована Норденшельдом, а на ледники Готгоба не поднимался еще никто.

— Дело! — сказал за всех Свердруп, и решение было принято.

К тому же ветер был попутный. 28 августа с Христиансеном произошла неприятность, выбившая немного всех из колеи: он неосторожно ступил в яму и вывихнул себе ногу. Самым досадным было то, что все приспособления на случай вывихов и переломов были незадолго до этого выброшены, так как представляли довольно тяжелый груз, а большая часть пути прошла без всяких несчастных случаев. Христиансен только раз вскрикнул и доставил себе удовольствие громко и сочно выругаться в самый первый момент, когда нога подвернулась и причинила острую боль. Потом он покорно подставлял ногу Дитрихсону, делавшему ему массаж.

Время близилось к сентябрю, а трудный подъем все еще продолжался.

31 августа из глаз исчезли последние признаки земли не покрытой снегом, последние видимые выступы гор или, как они там называются, «нунатаки». Когда последний «нунатак» скрылся с горизонта и перед путниками раскинулась однообразная ледяная равнина, они услышали щебетание птиц. Северный воробей несколько раз покружился над экспедицией, почирикал, оглядывая людей любопытным взглядом, и улетел в северном направлении.

«Это был последний привет, который нам посылала земля», — отметил в своем дневнике Нансен.

Плоская равнина, по которой теперь продвигались путешественники, была расположена на высоте 2 400 метров над уровнем моря. Чем дальше продвигались они по равнине, тем сильнее становились морозы. Температура ночи поразительно отличалась от температуры дня. Для измерения температуры воздуха экспедиция имела специальные термометры, показывающие всего до 30 мороза. Никто не мог и предполагать, что в летнее время температура может быть ниже. Но уже 3 сентября, не успело зайти солнце, как столбик ртути опустился ниже последнего деления и не поднимался даже в палатке, где горела походная кухня и спало шесть человек. Нансен предполагал, что по ночам было 40—45°, а днем столбик ртути поднимался до 20—15° ниже нуля.

— Можно подумать, что в Гренландии холоднее, чем на полюсе, — сказал как-то Свердруп.

— А вот поедем на северный полюс, сравним, — откликнулся Нансен.

— Нет! Правда? — и у Свердрупа торжествующе сверкнули глаза.

Но больше всего поражала разница в температуре днем. Весьма часто можно было услышать такие выкрики.

— Ну и жара! — Это бывало при сильном движении под горячим солнцем, когда лицо, обращенное к нему, обливалось потом. Но стоило на несколько минут остановиться, и человек замерзал от стужи.

6 сентября началась снежная буря. Она засыпала снегом палатку, в которой после очень трудного перехода укрылись путники. Чтобы выбраться потом из палатки, пришлось буквально пробивать себе путь в снегу. Наконец, экспедиция перевалила через высшую точку плато — 2716 метров над уровнем моря. По этому случаю Нансен прибавил всем пищи (он выполнял обязанности повара), но все же вполне сытыми путники не были ни разу, главным образом потому, что не хватало жиров. Сидя в заснеженной палатке, они себе позволили такую роскошь, как кофе, но несмотря на любимый напиток, Равна на этот раз был безутешен:

— Я знаю толк в сентябрьских бурях, ох, не кончится добром эта буря.

И все же он не знал капризов гренландского климата: на следующий день буря прекратилась, и все двинулись дальше.

Расчеты на то, что начался склон к западному берегу, оправдались только через несколько дней. 11 сентября явно обозначился спуск вниз.

Никогда не унывавшие Балто и Дитрихсон стали уверять, что в этот же день экспедиция придет к берегу.

— Не говорите глупостей, нечего пускать «уток», — смеялся Нансен, — до берега еще далеко.

Но Балто не унимался. Тем больше было его разочарование, когда прошло еще три дня, а признаков берега не было никаких. Тут под влиянием Равна он резко переменил свое мнение. Равна ворчал уже неприкрыто.

— Я, может быть, дурак, но думаю, что мы никогда не достигаем западного берега.

Балто его поддержал:

— Чорт возьми! Кто может знать, сколько от одного берега до другого. Ведь никто до нас не был здесь.

— Равна совершенно верно заявил, что он дурак, — решительно вмешался в разговор Нансен, — но я только присоединяю к нему и тебя, Балто. И сегодня мы наш привал начнем не с ужина, а с урока геодезии¹ и астрономии, потому что вам самим же потом будет стыдно, что вы проделали такое путешествие и остались неучами.

Как всегда ласковый и внушительный голос Нансена действовал успокаивающе, и лапландцы не обиделись даже на «дураков».

Проснувшись 16 сентября, все почувствовали веяние тепла, температура повысилась до 1 7,8° мороза.

— Ура, земля близко, — закричал Дитрихсон. Даже Христиансен улыбался; йога его выправилась и почти не болела. В этот день выдали обычную порцию масла, четверть килограмма на человеке, в неделю. Христиансен всегда съедал все масло сразу, а потом мучился всю неделю. На этот раз он отковырнул кусочек и бережно спрятал остаток.

На санях под парусами

— Великие события в нашем семействе! — с комической торжественностью провозгласил Дитрихсон. — Христиансен не ест масла и действует левой ногой не хуже, чем правой.

В этот же день над экспедицией снова вспорхнул воробушек, и все убедились, что мертвое пространство окончательно перейдено.

Первому увидеть землю пришлось все же Балто. По этому поводу он произнес вероятно самую длинную речь за всю свою жизнь. Случилось это при следующих обстоятельствах: с вечера 18 сентября подул свежий попутный ветер, дорога шла вниз и Нансен решил, что можно поднять паруса на санях и использовать силу ветра. Эта поездка на парусах сопровождалась множеством приключений. От стремительного бега саней с них падали И вещи и люди. Так были потеряны и Нансен, и Дитрих-сон, и множество банок пеммикана, и шоколад, и топор и разные другие вещи. В конце концов в тумане лунной ночи все и всё были найдены и водворены на свои места.

Вскоре раздался неистовый крик Балты:

— Земля видна!

В том направлении, где метель несколько утихла, видна была на западе продолговатая темная вершина горы.

— Едва только Нансен услышал это, — рассказывал потом Балто, — как остановился и роздал каждому по два кусочка мясного шоколада. Такой у нас был обычай — есть лучшее, что имеется, всякий раз, как только мы достигали места, к которому давно стремились.

Это обстоятельство производило на Балто наиболее сильное впечатление и поддерживало в нем присутствие духа в трудные минуты.

Но близость земли еще не означала конца путешествия.

Нансен однажды провалился в трещину над глубокой пропастью и спасся только благодаря своей находчивости и ловкости без всякой помощи: все были далеко. Балто и Равна со своими санями тоже однажды повисли над бездной и их с трудом удалось вытащить обратно.

Одной из наибольших удач этого пути можно было считать появление воды. Нансен и Свердруп, выйдя как-то на разведку, увидели среди белого снега темное пространство; подойдя ближе они убедились, что это вода. Этот неожиданный оазис в ледяной пустыне был встречен диким восторгом; после долгого недостатка воды путешественники только здесь могли напиться вволю, и они пили и пили, когда уже не хотелось больше.

Дальнейшая дорога становилась все труднее и труднее из-за множества трещин. Путь клонился к фиорду Амералику: растрескавшийся лед то и дело поглощал кого-нибудь из путешественников, но они счастливо выбирались из трещин. Наконец, 24 сентября материковый лед остался позади, и экспедиция достигла настоящей земли. Тут была совсем другая природа, чем на восточном берегу, «...мы почувствовали под ногами мягкий ковер вереска и вдохнули в себя чудный аромат трав и мхов», — записал Нансен в дневнике. Свердруп говорил впоследствии, что никогда в жизни он не проводил такого прекрасного вечера, как на гренландском вереске с трубкой, набитой гренландским мхом.

До фиорда оставался еще порядочный конец, причем весь багаж приходилось тащить на плечах; сани были уже непригодны.

В первый день фиорда достигнуть не удалось. Но какое наслаждение было упиваться вечером светом и теплом костра, разведенного из вереска.

— Ну, — сказал после ужина Нансен, — давайте подведем некоторые итоги, подсчитаем убытки. Ты, Христиансен, вывихнул себе ногу, но как будто уже все в порядке с ней; вы, Балто и Равна, страдали глазами, наверное, боли уменьшились, когда нет кругом слепящего снега? Все мы сделались краснорожими красавцами, я бы даже сказал грязнорожими, — эти слова были встречены грохотом смеха. — Но зато мы перешли Гренландское плато первыми, понимаете ли вы это? Тут вот у меня и у Дитрихсона, и у Христиансена записано такое, что очень поможет науке разобраться во многих вопросах. Значит стоило итти, значит не пропали напрасно все наши трудности, болезни И разлука с семьей!

Примечания

1. Геодезия — наука, изучающая форму и размеры земли.