«Фрам» во льдах

Еще в течение нескольких дней «Фрам» продолжал плыть вдоль берегов Азии. 19 сентября «Фрам» достиг 77 северной широты. Нансен надеялся дойти до 78° и дальше готовиться к зимовке.

Свердруп был менее скромен и полагал пройти до 80 и даже до 85°.

Эти мечты рассеялись, как дым. 20 сентября утром, когда Нансен сидел в своей каюте, разбираясь в картах, раздался резкий толчок. Впереди лежал широкий и плотный край льда. На север, на запад, на восток путь был прегражден льдами.

Это был исторический момент.

Пожалуй, можно было сделать попытку возвратиться обратно, но время было позднее, и Нансен не думал об отступлении. Он решил остаться, где находился. Корабль врезался в громадную ледяную глыбу. Нансен рассчитывал освободить «Фрам» ото льда по ту сторону полюса, когда корабль приблизится к Атлантическому океану.

Так до самого Атлантического океана судно было предоставлено льдам. Движение вперед или назад, удача или неудача экспедиции зависели всецело от крепости «Фрама» и нажима льдов.

Отсюда начался дрейф «Фрама».

Близилась полярная ночь, страшная зимняя ночь. Участники экспедиции стали готовиться к ней и превращать судно в удобное зимнее помещение. Были приняты все меры предосторожности против губительного действия мороза и плавучего льда. Произвели основательную чистку машин. В трюме устроили столярную мастерскую; на борту установили ветряную мельницу, приводившую в действие динамомашину для электрического освещения.

«Фрам» во льдах

Научные наблюдения отнимали значительную долю времени. Регистрировались и записывались направление ветра, температура льда и воды, изменение барометрического давления, температура воздуха.

Меньше всех был занят работой по специальности корабельный врач. Люди были здоровы, и он принялся лечить собак.

Экспедиция жила по строгому расписанию. На судне один день мало отличался от другого. Нансен так описывает один такой день на «Фраме»:

«Утром все вставали в 8 часов и подавался завтрак. Он состоял из сухарей (ржаных и пшеничных), масла, сыра, творога, солонины или соленой баранины, ветчины или бычачьих языков из Чикаго, также икры, анчоусов и потом овсяных сухарей или английских морских печений с апельсинным мармеладом. Три раза в неделю у нас подавался свежеиспеченный хлеб и часто какое-нибудь пирожное. Пили мы вначале один день кофе, а другой день шоколад; потом кофе подавался только два раза в неделю, другие два дня чай, а остальные три дня шоколад.

После завтрака одни шли посмотреть собак и задать им корму — половину сушеной трески или пару сухарей на каждую, поездить на них или что-нибудь в этом роде. Другие шли каждый к своей работе. Каждый по очереди в течение недели помогал повару на кухне, мыл посуду, накрывал на стол и т. п. Сейчас же после завтрака сам повар должен был сообщить о том, что предполагается сделать на обед; тут окончательно утверждалось меню. Затем некоторые из нас обыкновенно совершали прогулку по льду, чтобы подышать свежим воздухом, сделать наблюдения над состоянием льда, его давлением и пр. В час дня все собирались вместе на обед. Обыкновенно было три блюда: суп, мясное блюдо и десерт, или суп, рыба и мясо, или рыба, мясо и десерт, или иногда только рыба и мясо. К мясному блюду всегда подавался картофель и овощи или макароны. Я думаю, все были согласны с тем, что пища подавалась прекрасная; дома она была не лучше, а у многих даже хуже. Поэтому по внешности мы походили на обжор; двоим пришлось даже бороться против двойного подбородка и легкой тучности. За обедом обыкновенно сыпались шутки и анекдоты.

После обеда те, кто курил, упитанные и довольные, удалялись в камбуз, который служил курительной комнатой; в каютах курить было позволено только в праздники. Там они с наслаждением затягивались, болтали, рассказывали друг другу анекдоты, иногда завязывали горячий спор. Затем для некоторых из нас наступал легкий отдых. После обеда опять каждый принимался за свою работу, до тех пор пока мы снова не собирались вместе на ужин в 6 часов по окончании официальных дневных работ. Ужин состоял приблизительно из того же самого, что и завтрак, с той разницей, что за ужином мы всегда пили чай.

После ужина в камбузе опять курили, а кают-компания превращалась в тихую читальную залу. Мы очень много пользовались ценной библиотекой, которая была пожертвована нам щедрыми издателями и друзьями экспедиции. Если бы жертвователи видели нас, собравшихся вокруг стола, с головами, наклоненными над книгами или иллюстрациями, они почувствовали бы себя вознагражденными сознанием того, что они оказали большое благодеяние и в немалой степени содействовали обращению нашего "Фрама" в культурный оазис среди великой ледяной пустыни. Затем в 7 ч. 30 м. или в 8 часов появлялись карты или другие игры, и за ними время проходило до ночи, причем обыкновенно мы сидели группами вокруг стола. В то же время тот или другой садился за орган и с помощью ручки воспроизводил некоторые из наших лучших номеров, или же Иогансен брал гармонику и наигрывал много песенок».

26 октября на удобном, уютном и светлом «Фраме» была отпразднована годовщина рождения корабля. В конце торжественного обеда при громких аплодисментах был провозглашен тост за здоровье «Фрама».

Его «здоровье» действительно находилось в некоторой опасности. Лед не давал покоя судну, выдерживавшему все атаки. Сила ветров и морских течений обычно гонит громадные глыбы, и лишь встречный ветер или встречное течение останавливают их натиск. Перемена направления или остановка вызывают огромные сдвиги и давления. Нагромождаясь горами, льдины образуют ледяные валы, так называемые «торосы». Порой вышина нагромоздившегося льда достигала 5—7 метров. Октябрь, ноябрь и до середины декабря — время, когда давление льдов было очень сильно. Нансен заполнял страницы своих дневников изображением картин борьбы ледяных громад между собою. Вот страница из его дневника:

«Пятница, 13 октября. Итак, мы находимся теперь в самой середине того пространства, где согласно всем предсказаниям, нас ожидают наибольшие опасности. Лед теснится и громоздится вокруг нас со всех сторон, ледяные глыбы вздымаются в длинные стены и высокие груды, достигающие своими верхушками почти до такелажа "Фрама"; лед напрягает все свои силы, чтобы истереть "Фрам" в порошок. Но мы сидим здесь совершенно спокойно, не выходим даже наверх посмотреть на хаос, смех и шутки продолжаются по-прежнему. Ночью было сильное давление льда вокруг нашей старой глыбы, где привязаны собаки; лед взгромоздился на нее выше самых высоких ее пунктов. Наш колодезь, доставлявший до сих пор хорошую пресную воду, был совершенно разрушен и наполнен морской водой; потом лед навалился на задний якорь и на его стальной канат и засыпал их так основательно, что потом нам пришлось перерубить канат. Затем он стал засыпать доски и сани, находившиеся на льду. Тогда только для спасения их шахтенный вызвал всех наверх, так как теперь в опасности были и собаки, привязанные на льдине. Затем льдина раскололась надвое. Сегодня утром на льду парило грустное беспорядочное зрелище, освещенное восхитительным солнечным сиянием. Везде вокруг высокие, крутые ледяные стены. Мы лежали на краю наиболее пострадавшего пункта и избегли худшей участи с потерею только якоря, куска стального каната, нескольких досок и древесных материалов и половины саней, и даже все это могло бы быть спасено, если бы только было убрано немного раньше. Но экипаж стал теперь так равнодушен к давлению льдов, что не выходит наверх и не обращает на него внимания, даже если оно так сильно, как никогда; судно крепко, думают они и, следовательно, только сам лед может потерпеть ущерб.

Утром лед опять разошелся, и скоро мы очутились в большой полынье, совершенно как и вчера. И теперь она продолжалась далеко на север до горизонта, и такое же темное небо по-прежнему указывало на обширное открытое пространство воды. Теперь я отдал приказание опять собрать машину; мне сказали, что это может быть сделано дня в полтора, самое большее в два. Нужно пойти на север и посмотреть, что там такое. Я считаю вероятным, что именно там лежит граница между течением, несшим в свое время "Жанетту", и тем льдом, вместе с которым нас несет на юг, — или быть может там находится земля?

Мы очутились в довольно близком соседстве с треснувшей ледяной глыбой и отбуксировали поэтому судно немного назад после полудня, когда лед стал опять нагромождаться. Теперь к вечеру давление снова началось не на шутку и было особенно сильно вокруг остатков нашей старой глыбы, так что мне кажется, мы можем радоваться, что отошли от нее. Ясно, что здесь давление стоит в связи с приливами, а может быть даже обусловливается ими. Оно происходит с чрезвычайной правильностью: два раза в сутки давление ослабевает, а два раза лед снова нагромождается. Давление бывает, таким образом, в 4, 5 или 6 часов утра и приблизительно в те же часы пополудни, а в промежуток мы лежим обыкновенно в открытой бухте. Очень сильное давление именно в настоящее время объясняется тем, что теперь время очень высоких приливов: так, 9 числа было новолуние и в то же время это был первый день, когда давление стало чувствительным. Тогда мы заметили наступление давления в полдень, но с каждым днем оно наступает все позже и теперь уже случается в 8 часов пополудни.

Та мысль, что давление льда в значительной мере зависит от приливной волны, не раз уже высказывалась разными полярными путешественниками. Во время дрейфа "Фрама" мы имели случай лучший, чем многие другие, изучить это явление, и, судя по нашему опыту, несомненно, что, вследствие приливов, лед на большом пространстве приходит в движение и нагромождается. Это явление особенно заметно во время высоких приливов и больше в новолуние, чем в полнолуние. В промежуточные периоды давление мало или его вовсе нет. Но эти "приливные" давления происходили не во все время. Мы замечали их особенно в первую осень, когда находились по соседству с открытым морем, к северу от Сибири, и в последний год, когда "Фрам" несло вблизи открытого Атлантического океана. Когда мы находились внутри полярного бассейна они были менее заметны. Давление происходит здесь не с такой правильностью и обусловливается главным образом ветром, гонящим лед. Если вообразить себе картину огромных ледяных масс, несущихся в известном направлении и внезапно встречающих препятствие, например, вроде ледяных масс, двигающихся с противоположной стороны, благодаря перемене ветра в какой-нибудь более или менее отдаленной области, — то легко понять, какое страшное давление должно развиться при этом.

Такое столкновение льда представляет неоспоримо изумительное зрелище. Чувствуешь себя в присутствии титанических сил и легко понять, почему оно так влияет на робкие души, заставляя их думать, что ничто не может устоять перед ним; когда давление льда начинается не на шутку, то кажется, будто на всей земной поверхности не осталось непотрясенного места. Сначала вы слышите громоподобный гул, точно от отдаленного землетрясения в великой ледяной пустыне; потом гремит с разных сторон; грохот подходит все ближе и ближе; спокойный до сих пор мир льдов вторит грозным эхом; пробудившиеся исполины природы готовятся к бою. Льдины трещат со всех сторон вокруг них и начинают громоздиться друг на друга, и вдруг вы очутились в самой середине свалки. Вой и грохот вокруг вас, вы чувствуете, что лед трясется и колеблется под вашими ногами, покоя нет нигде. В полумраке вы можете различить, как льдины нагромождаются и взбрасываются одна на другую, образуя высокие хребты все ближе и ближе. Вы видите, что глыбы в 3-4-5 метров высоты дробятся и взлетают одна на другую, как перышки, что они надвигаются на вас все ближе, и вы отскакиваете, чтобы спасти себе жизнь. Но лед трескается, пред вами разверзается черная бездна, оттуда хлещет вода. Вы поворачиваете в другую сторону, но в темноте различаете новый хребет колышущихся льдин, идущий прямо на вас. Вы пробуете принять новое направление, но и там то же самое. Вокруг вас сплошной вой и грохот точно от огромного водопада, выстрел за выстрелом, точно из пушек. Он подходит к вам еще ближе. Глыба, на которой вы стоите, становится меньше и меньше; вода переливается через нее; одно только средство спасения — карабкаться по колышущимся льдинам и стараться перейти на другую сторону ледяных валов. Но вот опять все стихает, грохот переходит в другое место и мало-помалу теряется в отдалении.

Это происходит на дальнем севере месяц за месяцем и год за годом. Льдины раскалываются и громоздятся в различных направлениях. Если бы можно было взглянуть на ледяные поля с высоты птичьего полета, оказалось бы, что они разделены на квадраты и петли бесконечной сетью ледяных хребтов, или ледяных оград, как мы их назвали, потому что они очень напоминают покрытые снегом каменные ограды, которые на нашей родине употребляются во многих местах для обнесения полей. На первый взгляд эти ледяные хребты кажутся рассеянными по всевозможным направлениям, но при ближайшем исследовании, я, кажется, открыл некоторые направления, которые они преимущественно стремятся принимать, а именно: они образуют прямые углы с направлением давления льда, образующего их. В отчетах полярных экспедиций часто можно прочесть описания ледяных хребтов или торосов высотою в 15 метров, но это басни. Авторы таких фантастических описаний не задавали себе труда измерять. В течение всего нашего дрейфа и наших путешествий по ледяным полям на дальнем севере я только раз видел торос, высоты, вероятно, больше 7 метров; к сожалению, мне не удалось измерить его. Высочайшие из торосов, измеренные мною, а их было много, имели высоту от 5 до 7 метров; можно с уверенностью утверждать, что нагромождение морского льда до большей высоты составляет очень редкое исключение».