Крупный разговор

Весной 1923 года французская газета «Энформасьон» напечатала ряд статей под общим заглавием «Россия и мир». Эти статьи принадлежали перу Фритьофа Нансена. Имя отважного путешественника было широко известно всему миру. Знали в Европе и его бескорыстную и самоотверженную работу в деле помощи голодающим советской России после неурожая 1921 года. Естественно, что статьи Нансена, посвященные положению дел в советских республиках, обратили на себя внимание. Не надо забывать, что в то время большинство газетных и журнальных статей и отдельных книг о советской России, появившихся за границей, было написано людьми, которые всем своим существом ненавидели пролетарское государство и народ, который посягнул на «священное» право частной собственности и свергнул иго помещиков и капиталистов. Ложь и клевета от первой до последней страницы заполняли эти книги «исследователей» советской России.

Фритьоф Нансен, человек в высшей степени благородный и честный, не пошел по этому пути. Он постарался прежде всего понять Великую пролетарскую революцию. Он изучал доклады, проекты и стенограммы, собранные им во время пребывания в советской России в различных учреждениях. Он внимательно наблюдал жизнь различных слоев населения. Он беседовал с руководящими советскими и партийными работниками. И весь этот материал он старался изложить перед читателями Запада с беспристрастием, сквозь которое просвечивает сочувствие к трудящимся советской России.

В основе мировоззрения Нансена мы видим глубокое уважение к труду. Его кипучая деятельность путешественника и исследователя научила его трудиться, поэтому он не мог без уважения и известного сочувствия относиться к тому строю, который создавался в советской России. «Труд необходим для того, чтобы извлечь из земли все то, в чем мы нуждаемся для жизни. Следовательно, несправедливо, чтобы одни жили, не работая, на иждивении общества, как паразиты, между тем как другие принуждены трудиться непосильно», — писал Нансен в своих статьях о России.

Нансен был человеком буржуазного мира, уверенным в прочности и неизбежности капиталистического строя, в котором он находил много непривлекательных сторон. Но он видел, что буржуазный строй переживает кризис, он считал, что кризис можно преодолеть при условии, что государственные люди Запада откажутся от борьбы против советской России и вступят на путь примирения с ней. Он призывал к дальнозоркости политических деятелей Европы, указывая, что нельзя отрезать Россию от Западной Европы без того, чтобы это не нанесло решительного удара благосостоянию всей Европы.

Это было главной мыслью статей Нансена, впоследствии собранных в книге «Россия и мир».

Статьи эти были переведены на различные европейские языки; появились они и в норвежских газетах и вызвали большой шум в стране. Передовые круги Норвегии сочувственно отнеслись к благородным стремлениям Нансена примирить европейские державы со страной, создавшей новый строй. Зато норвежские реакционеры яростно нападали на Нансена, обвиняя его в том, что он стал «большевиком».

Рассказывают о множестве таких столкновений между Нансеном и норвежскими буржуа. В качестве примера приведем здесь один случай; очевидцы рассказали о нем уже после смерти Нансена на страницах норвежских газет и журналов.

Одна?кдьг старый знакомый Нансена, консул Гаральд Ларсен, человек очень богатый, пригласил к себе знаменитого путешественника на ужин.

— Приходи ко мне, старина, — сказал по телефону Нансену консул Ларсен, — соберется несколько человек для дружеской беседы. Будет и наш приятель Магнус Якобсен.

Якобсен был редактором влиятельной консервативной газеты, пайщиком которой являлся Ларсен.

В назначенный вечер уютный особняк Ларсена был ярко освещен. Стояла весна. Окна были открыты настежь, и в них вливался аромат цветов и свежей листвы. В кабинете хозяина дома в глубоких кожаных креслах сидели, покуривая дорогие сигары, Ларсен и Якобсен. Разговор вращался вокруг тем дня. Неизбежно коснулся он и политических выступлений Нансена, который с минуты на минуту должен был явиться сюда.

— Не могу объяснить, что с ним сделалось, — говорил консул Ларсен, затягиваясь дымом сигары. — Мне казалось, что наш друг Фритьоф понимает интересы государства. Ведь он был дипломатом, нашим послом в Англии, нес дипломатические функции в Соединенных Штатах. И вдруг теперь, вы подумайте, он прославляет большевиков, людей, которые забрали имущество у помещиков, у богатых людей и довели страну до развала.

— Не могу поверить, — сказал Якобсен, — чтобы нашего друга подкупили, по моему это просто одно из чудачеств ученого, не понимающего жизни и привыкшего верить людям на слово. Я думаю, что надо серьезно поговорить с ним сегодня и открыть ему глаза на все.

— Хорошо было бы, — добавил Ларсен, — чтобы Нансен опубликовал в нашей газете дополнительную статью, в которой бы умненько отказался от своих крайних взглядов.

— Это было бы величайшей сенсацией для нашей газеты, — вскричал Якобсен, и тут же подобострастно добавил: — вы такой умный человек, господин консул, и если вы с ним поговорите как следует, вам, несомненно, удастся обратить Нансена на путь истинный.

За роскошным ужином зашел разговор об отношении Нансена к советской России. Ларсен, Якобсен и другие собеседники стали обвинять Нансена в пристрастии к большевикам.

— Подумайте, дорогой мой Нансен, чем вы рискуете, проповедуя сближение с коммунистами. Этак может развалиться и наш строй. А ведь большевизм есть не что иное, как социальный бич, порожденный злом и поддерживаемый преступной? алчностью и ненавистью классов.

— Позвольте мне с вами не согласиться, господин консул, — просто сказал Нансен. — Вы судите о большевиках по наслышке, а я побывал в советской России и знаю, что большевики вовсе не бандиты и убийцы. Мы не имеем права заявлять, что только наша организация общества является хорошей и совершенной.

— Дорогой Фритьоф, — вставил свое слово Якобсен, — когда в России произошла революция, мы ничего не имели против нее, пока во главе государства стояли такие умеренные люди, как Керенский.

— Чем больше я вдумываюсь в положении России накануне революции, — ответил Нансен, — тем более укрепляется моя уверенность, что установление умеренного конституционного правительства было психологически невозможным. От реакционного царизма волна должна была докатиться до коммунизма и диктатуры пролетариата.

Наступила пауза. Лакеи, бесшумно передвигаясь по столовой, обносили гостей блюдами с жарким и рыбой. Пенилось вино в бокалах гостей.

— Пью за здоровье нашего знаменитого Фритьофа Нансена, и за его просветление, — воскликнул несколько охмелевший Якобсен.

Нансен нахмурился. Этот разговор людей, которых он считал своими друзьями, казался ему бестактным и неприятным. Особенно поражало его нежелание разбираться в жизни и положении страны, о которой иностранная публика знала лишь на основании противоречивых и лживых сведений.

Хозяйка дома, жена консула Ларсена, сухопарая седеющая дама с золотым пенсне на носу попыталась выступить с примиряющими словами.

— Не надо, господа, омрачать политическими спорами нашу встречу. Конечно, каждый народ вправе устраивать свою жизнь по-своему. Вот и мы, норвежцы, решили жить самостоятельно и объявили нашу унию со Швецией разорванной. Однако вместе с тем многое должно возмущать культурных европейцев. Ну, как нам примириться с тем, что советские власти посылают дам высшего света на общественные работы?

— А я этим совсем не возмущаюсь, — резко сказал Нансен. — Я даже думаю, что совсем не плохо с различных точек зрения, чтобы лица, принадлежащие ко всем классам общества, приучались все вместе к необходимости труда при условии, понятно, чтобы это не мешало им исполнять более важную работу и чтобы это позволял их возраст и здоровье.

— Госпожа Ларсен, — сказал Якобсен, — вы видите, как доктор Нансен защищает большевиков. Он неисправим!

— Неисправимы вы, а не я, — вскричал Нансен. — Но логика событий убедит вас в том, что я прав.

— Господин Нансен, — строго сказал консул Ларсен, — не будем спорить по этим вопросам. Вы теперь являетесь врагом капитализма, очевидно, забыв, как ваша слава создалась благодаря помощи капиталистов. Без их пожертвований вы бы не могли совершить своей знаменитой экспедиции на «Фраме».

— Неужели вы думаете, — резко ответил Нансен, — что мне, предпринимавшему такое грандиозное путешествие, приятно было обращаться к помощи частных благотворителей. Я уверен, что, когда, советская Россия окрепнет, ее исследователи и путешественники будут работать на государственные средства, а вовсе не на пожертвования, как вы изволили выразиться. Я просил бы вас, господа, на этом наш разговор закончить.

В тягостном молчании прошел конец ужина. Гости и хозяева перешли в гостиную, но и там беседа не клеилась. Вскоре Нансен откланялся и ушел.

— Вместо дружеской встречи вышел крупный разговор, — сказал Якобсен.

— М-да, — неопределенно протянул консул Ларсен. И его жирное лоснящееся лицо утонуло в синеватом дыму сигары.