Столица: Осло
Территория: 385 186 км2
Население: 4 937 000 чел.
Язык: норвежский
История Норвегии
Норвегия сегодня
Эстланн (Østlandet)
Сёрланн (Sørlandet)
Вестланн (Vestandet)
Трёнделаг (Trøndelag)
Нур-Норге (Nord-Norge)
Туристу на заметку
Фотографии Норвегии
Библиотека
Ссылки
Статьи

Во власти неведомого: русалка из «Женщины с моря»

Тот идеализм, приверженцами которого считают себя Грегерс Верле и Йуханнес Росмер, имеет очевидные утопические и деструктивные черты. Попытки подчинить реальную жизнь идеальным требованиям приводят к утрате иллюзий, а затем и к человеческим жертвам. Эти два героя мечтают о более свободной, здоровой и счастливой жизни для всего человечества, а не только для себя. Но действительность властно опровергает мечтания идеалистов.

В следующей пьесе — «Женщина с моря» (1888) — Ибсен стремится навстречу действительности, а не прочь от нее. В то же время сюжетная линия пьесы вновь возвращает нас к ключевой проблеме «Росмерсхольма» — кризису, обусловленному свободой индивида и его потребностью в освобождении. Эллида Вангель с этой точки зрения напоминает Ребекку Вест. Их обеих можно назвать «русалками». Они обе проходят через тот хаос, который вызван страстями, бушующими в их душе. Уж они-то знают, что значит пребывать во власти морской стихии. В набросках к пьесе Ибсен говорит о зависимости человека и его воли от «бездушной» природы, от моря.

В отличие от Ребекки Эллида Вангель сумела достичь мягкого, гармонического разрешения своей ситуации. Однако многие исследователи Ибсена весьма недоверчиво отнеслись к такой однозначно счастливой развязке. Они склонялись к тому, чтобы толковать эту развязку как ироническую или, по крайней мере, двусмысленную.

В данной главе мы обсудим возможность совершенно иного толкования. Мы попытаемся доказать, что Ибсен изобразил в своей пьесе путь, единственно приемлемый для человека, стремящегося обрести почву под ногами. Он показывает альтернативность человеческой судьбы в свете этических и культурных требований.

Существует весьма распространенная и весьма неудачная интерпретация «Женщины с моря» как глубокой психологической драмы, в которой Ибсен предвосхитил Фрейда и методику терапии, используемую в психоанализе. При такой интерпретации на переднем плане оказывается эротический аспект пьесы — мотив влечения Эллиды к Незнакомцу. Это, в свою очередь, приводит к тому, что все происходящее превращается в абсурдную карикатуру. На сцене некоторых театров Неизвестный был представлен совершенно нагим, так что ни самой Эллиде, ни зрителям в зале было не о чем фантазировать.

Такое однобокое фрейдистское толкование является полной профанацией весьма сложной, суггестивной и мрачной драмы Ибсена. Притом если бы драма, как полагали некоторые, несла в себе элемент психотерапии, тогда после чтения или просмотра то и дело происходили бы чудесные исцеления!

Супруга доктора из Шоллвикена

Для обитателей маленького прибрежного городка молодая фру Эллида Вангель, супруга местного доктора, не представляет особой загадки. В теплое время года она отправляется к фьордам купаться. Люди называют ее «женщиной с моря». Она и росла, окруженная морем со всех сторон, — в Шоллвикене, где отец ее был смотрителем маяка.

Жизнь у моря наложила на Эллиду сильный отпечаток. У нее сложились особые отношения с этой изменчивой стихией. Она знает все про корабли и кораблекрушения. Ей близка и понятна свободная, естественная жизнь, которой живут на море. Ее манит мятежная судьба кораблей и моряков.

С детства на нее сильно повлияло еще одно обстоятельство. Местный священник в шутку прозвал Эллиду «язычницей», ибо отец нарек ее в честь одного знаменитого корабля. «Эллидой» назывался корабль Фритьофа — героя древних саг и поэмы Тегнера1. Насколько близко Эллиде море, настолько же чужды ей люди. Одиночество рано сделало Эллиду уязвимой — зато наделило ее силами, которые ей непонятны и которыми она не умеет управлять. Они в равной мере и влекут, и пугают ее.

Пять-шесть лет назад, будучи совсем еще юной, она приняла предложение доктора Вангеля и вышла за него замуж. Он вдовец, который должен заботиться о двух своих дочерях, Болетте и Хильде. Первая ненамного моложе Эллиды, вторая тоже еще не считается достаточно взрослой для замужества. Вот с ними тремя и пришлось Эллиде создавать семью в маленьком городке, в той мелкобуржуазной среде, которая просто-таки ей претит. Ей так и не удалось установить по-настоящему семейные отношения со своими новыми родственниками — а сам Вангель ей в этом нисколько не помог, да и не слишком настаивал, чтобы она это делала.

Она болезненно переживает разрыв с прежней вольной жизнью на лоне природы. Замужество ввергло ее в строго регламентированную и замкнутую жизнь маленького прибрежного городка. Эта среда буквально душит Эллиду. В ее каждодневных побегах к фьордам выражается ее тяга к морю. Фьорды дают ей возможность вырваться из душной повседневности, обрести хоть ненадолго свободу. А купания в какой-то мере восполняют ей недостаток близости с морем, которая ей так нужна.

На том символическом фоне, на котором разворачивается действие драмы, — а фон здесь едва ли не чересчур символичен — присутствует еще один элемент: покрытый ряской и тиной пруд с карасями, находящийся в самой сумрачной части сада Вангелей. Помянутые караси обитают в замкнутом пространстве. Жизнь их, судя по всему, довольно однообразна. Зато спокойна и беззаботна. И, оказывается, кое-кто, а именно Хильда и Люнгстранн, находят жизнь обитателей пруда прекрасной и по-своему интересной. Таким образом, и сам этот пруд, и то, что он олицетворяет, может кому-то нравиться. Весь третий акт движется вокруг этого пруда, а также весь пятый и заключительный акт.

Болетта склонна придавать символическое значение всему, что относится к жизни маленького городка — той жизни, которой она сама живет. К примеру, Болетта говорит: «Право, по-моему, наша жизнь недалеко ушла от жизни этих карасей в пруду. Фьорд у них рядом, и там гуляют огромные стаи вольных рыб. Но эти бедняжки, прирученные домашние рыбки, ничего не узнают о той жизни. И так никогда и не поучаствуют в ней».

Эти слова как бы предвосхищают события последнего акта, где Арнхольм, который играет роль то ли освободителя, то ли соблазнителя, призывает покинуть пруд с карасями ради иной, вольной жизни.

Но еще ранее — в третьем акте — Эллида встречается с любовью своей юности. Когда она стоит и пристально смотрит в глубь пруда, перед нею — после десяти лет отсутствия — внезапно появляется Неизвестный. Он предлагает Эллиде альтернативу ее теперешнему существованию, в котором она ощущает себя несвободной. Ибо ей самой никак не удается разглядеть что-либо привлекательное или полезное в том образе жизни, который олицетворяет пруд с карасями.

Беседка: природа против цивилизации

В саду есть еще одно примечательное местечко, и это местечко Эллида делает своим владением. Пытаясь быть поближе к природе и чистому воздуху, она заставляет мужа построить в саду беседку. Эта беседка оказывается настоящим антиподом веранде докторского дома. В данном случае — и по ходу всей драмы — мы видим, как противопоставляются друг другу природа (море) и цивилизация (городок), жизнь русалки и жизнь обычной женщины.

Эллида любит проводить время в беседке, а две ее падчерицы предпочитают веранду. Сам доктор не принимает ни ту, ни другую сторону — он постоянно пытается наладить в семье взаимопонимание и устроить так, чтобы все мирно уживались друг с другом. Тот факт, что семья не слишком благополучна, уже не вызывает сомнения. Ни одна из трех женщин не кажется довольной и счастливой, да и у самого доктора налицо все признаки серьезного беспокойства — хотя он не хочет или не смеет это признать. Напротив, он продолжает настаивать, что они с Эллидой вполне счастливы.

И вот тут к ним приезжает погостить старый друг Эллиды, учитель Арнхольм. Доктор откровенно беседует с Арнхольмом, и благодаря этому мы узнаём, какие проблемы омрачают жизнь семьи. Вангель просит бывшего семейного учителя помочь ему разобраться в запутанных отношениях с Эллидой.

В последнее время она стала еще более нервозной, беспокойной и капризной. Совместная жизнь, длившаяся три года, явно не удалась. Проблемы особенно обострились, когда два с половиной года назад Эллида стала матерью, а потом потеряла ребенка, которому было несколько месяцев. Эллида совсем отдалилась от мужа, ничего ему не объясняя. А он, будучи человеком неуклюжим и беспомощным, не попытался как следует осмыслить происходящее, докопаться до причин.

Он всегда пасовал перед трудностями, по своей то ли робости, то ли пассивности, то ли излишней осмотрительности. Как выясняется, утешение он подчас ищет в вине — это следует из нескольких фраз, которые обронила встревоженная Болетта. Исходя из этого, некоторые исследователи творчества Ибсена представляли доктора алкоголиком — но авторский текст не дает серьезных оснований для подобного вывода.

Точно так же пытались интерпретировать слова Болетты относительно странного поведения мачехи — в этих словах находили доказательство того, что доктор Вангель прописывал Эллиде наркотики. Эллида и впрямь ведет себя порой странно и оказывается подверженной резким переменам настроения, но причины для этого совсем иные.

Реализм или не реализм?

«Женщина с моря» с самого начала почиталась весьма мрачной драмой — и небезосновательно. Крылатыми стали слова Кнута Гамсуна, опубликованные в журнале «Samtiden» 1890 года, о таинственности поэзии Ибсена и его «наивысшем безумии».

Вместе с тем эта драма является одной из самых реалистических в творчестве Ибсена. Порой она даже слишком прозрачна в своей символике. Банальным морализаторством могут показаться слова о свободе и ответственности, звучащие в финале драмы. И сам этот финал, в котором чудесным образом разрешаются проблемы Эллиды, выглядит не совсем убедительно. Георг Брандес был одним из тех, кто выразил сомнение в таком разрешении конфликта: «Есть некоторые черты в характере этой совершенно фантастической женщины, которые делают неубедительным ее выбор в пользу ответственности и долга». И действительно, есть основания говорить, что Ибсен представляет все перипетии в жизни Эллиды чересчур уж сглаженными и стремительно приходящими к развязке, которая кажется нарочитой, какой-то запрограммированной.

Темная сторона произведения связана в первую очередь с личностью Неизвестного, с символикой моря и психикой Эллиды, с амбивалентностью ее жизни. Трудно сказать однозначно, является эта драма реалистической или же символистской. Мрачности прибавляет то обстоятельство, что временами символически-психологический план и план достоверно сымитированной реальности как будто смешиваются в душевной драме Эллиды. Появление иностранного моряка на сцене, этого призрака из прошлого Эллиды, из ее юности, создает определенную трудность для натуралистической театральной традиции, для актеров и режиссера.

Очевидно, что Ибсен значительно расширяет границы реалистической эстетики. В одном из писем он говорит: «Здесь у меня иное направление, чем прежде. Здесь я иду по совершенно новому пути». Нечто подобное он, кстати, говорил несколькими годами ранее о «Дикой утке». Возможно, он имеет в виду, что «Женщиной с моря» он сделал шаг вперед — к сочетанию реализма (то есть имитации реальности) и символизма, при наличии общей, довольно расплывчатой границы.

Но с другой стороны, не стоит преувеличивать психологически-символический аспект этой драмы. Совершенно ясно, что Неизвестный должен быть физически реальной фигурой для окружающих — точно так же, как и для Эллиды. Сам Вангель дважды сталкивается с Неизвестным — он не только видит его, но и говорит с ним и даже угрожает ему. Видят его и обитатели городка, а Люнгстранн признает в нем американца боцмана, который, как он думал, утонул в Ла-Манше во время кораблекрушения три года назад.

Таким образом, Неизвестный является одновременно как реально существующим человеком, так и олицетворением силы, захватившей душу Эллиды. Его двойственная позиция в драме подтверждается словами Эллиды — когда она, повстречавшись с ним, просит помощи у Вангеля. Сначала она восклицает: «О, милый верный друг, спаси меня от этого человека!» Позже это звучит так: «О, Вангель, спаси меня от самой себя!»

Похоже, вопрос о реализме или нереализме этой драмы Ибсен вообще не считал актуальным. Главный вопрос заключался как раз в личности Неизвестного. Кроме того, Ибсен вводит ряд невероятных совпадений, имеющих «реалистическую» подоплеку. Особенно бросается в глаза история Люнгстранна об американском боцмане и то, как эта история переплетается с прошлой и нынешней жизнью Эллиды. Тот факт, что двое пострадавших при кораблекрушении, Люнгстранн и Джонстон, теперь находятся внутри круга Вангелей, никак нельзя назвать правдоподобным. А Неизвестный появляется вновь лишь спустя десять лет и притом в тот момент, когда Эллида вдруг начинает рассказывать о нем окружающим. В данном случае Ибсен, похоже, не озаботился тем, чтобы создать для читателей и зрителей иллюзию реальности.

Роль искусства

Довольно нарочитым кажется и сюжетный ход Ибсена, связанный с двумя артефактами, о которых упоминается в драме. Во-первых, это картина бывшего театрального декоратора Баллестеда, изображающая фьорды и умирающую русалку, которая, словно в западне, оказалась в окружении фьордов. Идею картины подсказала декоратору Эллида, а называется она так: «Смерть морской девы». Эта картина представляет нам квинтэссенцию драмы. Она сопровождает нас вплоть до финала, когда между судьбой русалки и судьбой Эллиды проводится параллель.

Русалка, выброшенная на сушу, гибнет. Но у людей, в отличие от русалок, есть возможность выжить в непривычных жизненных обстоятельствах. Очевидно, что образ русалки — это образ самой Эллиды. Она постоянно купается среди фьордов, и Вангель называет ее «русалкой». «Русалка» и было первое, черновое название драмы.

Вступление к драме представляет нам еще одно произведение искусства, которое пока что существует лишь в замысле. Это мечта больного туберкулезом художника Люнгстранна о некоей скульптурной композиции — мечта, которой вряд ли суждено воплотиться в жизнь. (Люнгстранн и его судьба становятся иллюстрацией к основной перспективе драмы — конфликту между иллюзорным миром мечты и жестокой реальностью.)

Художник задумал изобразить молодую безутешную вдову моряка, которая спит и видит ужасный сон. Она тоскует по ночам о своем утонувшем муже. И вот ей приснилось, будто он стоит у ее постели — весь мокрый, только что вышедший из моря. Он вернулся, чтобы отомстить ей, и теперь стоит и смотрит на нее.

Люнгстранн утверждает, что все это ему довелось увидеть наяву, но позже уточняет: «Это из жизни. То есть в некотором роде». Мечта, фантазия и искусство творят мир, в котором правят иные законы, чем в эмпирической реальности. Вместе с тем мечта, фантазия и искусство могут отражать реально пережитое.

Идея создать такую скульптуру возникла у Люнгстранна под впечатлением одного эпизода, который случился на борту корабля три года назад. Он стал свидетелем того, как некий человек пришел в ярость, прочитав в газете сообщение о бракосочетании кого-то с кем-то в Норвегии.

И когда Люнгстранн задумал создать такую скульптуру, на Эллиду его идея оказывает весьма странное действие. Ведь это ее собственная история. Это знак того, что ее душевные проблемы начались в тот самый момент, когда Неизвестный прочел о ее намечавшемся бракосочетании:

Эллида. Я забыла его. И вдруг он как будто бы снова вернулся.

Вангель. Когда это случилось?

Эллида. Почти три года назад... или немножко больше. Когда я ждала ребенка.

Вангель. А! В то время. Да, Эллида... Тогда я начинаю понимать многое, многое.

Эллида. И ошибаешься, милый! То, что нашло на меня тогда... О, я думаю, этого никогда и никому на свете не понять!

Вангель (смотрит на нее с глубокою скорбью). Подумать, что ты все эти три года любила другого! Другого! Не меня, а... другого!

Эллида. Ах, ты страшно ошибаешься! Никого я не люблю, кроме тебя.

Вангель (глухо). Почему же ты тогда все это время не хотела жить со мной... как жена?

Эллида. Из страха перед этим человеком.

Вангель. Страха?..

Эллида. Да, страха, ужаса, такого таинственного ужаса, какой, я думаю, может внушать только море...

Она и раньше говорила, что ей так и не удалось избавиться от темной власти Неизвестного — его «непонятной власти над душой». В том и заключается тайна этого «ужасного человека». Эллида в равной степени чувствует и свое влечение к нему, и свою странную связь с ним. Особенно она подчеркивает собственное бессилие.

Вангель вынужден признать, что этот человек по-прежнему обладает некоей властью над Эллидой. Эллида связывает Неизвестного с морем и, как это ни странно, со своей личной свободой. Таков парадокс ее внутреннего мира — парадокс, который она сама не может полностью осознать, но который Ибсен делает лейтмотивом ее истории.

Три женщины в одном лице

Действие драмы вращается вокруг душевного состояния Эллиды и вопроса о том, что ее мучает и что является причиной ее клаустрофобического страха. Почему она так стремится кому-нибудь довериться и почему постоянно нуждается в присутствии и заботе Вангеля? Напряжение и тревога в драме обусловлены положением, в котором оказалась Эллида. Она разрывается между двумя мужчинами, к которым — хотя и по-разному — она сильно привязана.

Важное значение имеют в драме и параллельные интриги, которые развиваются вокруг Хильды и вокруг Болетты. В связи с Болеттой Ибсен показывает незавидное социальное положение молодой женщины в 80-е годы XIX столетия. Болетта не имеет возможности позаботиться о себе. Она вынуждена буквально продавать себя своему бывшему учителю, абсолютно непривлекательному Арнхольму. Других шансов в этом маленьком, закрытом обществе у нее нет.

Хильда, как уже говорилось, еще слишком молода для замужества. Хотя она и занимает в драме свое собственное место, ее образ является в первую очередь актуализацией образа юной Эллиды — когда та жила в Шоллвикене и повстречала Неизвестного. Хильда тоже почувствовала влечение к незнакомому, пережившему крушение человеку, образ которого в драме олицетворяет темное будущее и смерть.

Как и Эллида в юности, Хильда не имеет каких-либо ясных этических представлений о том, как ей следует вести себя с этим мужчиной. Обе молодые женщины — обладательницы «языческого» духа — действуют согласно своим инстинктам, безоговорочно следуют своим иррациональным импульсам. Поглощенные собой, они не замечают окружающих. Эллида не замечает ни любви Вангеля, ни той весьма затруднительной ситуации, в которой он оказался. Не замечает она и того, что Хильда нуждается в ней. Ибо Эллида живет в ином, тайном мире воспоминаний — об этом она сама говорит Арнхольму в первом акте.

Жизненная ситуация Болетты

Болетта стоит перед тем же вопросом, что и Эллида в юности: соглашаться ли на брак с мужчиной, который значительно ее старше? В отношениях Хильды с Люнгстранном превалируют иррациональные импульсы. Болетта же действует в высшей степени рационально, и лишь в заключительном акте она наконец принимает предложение Арнхольма.

Болетта по-своему тоже стремится к неведомому. Но это ее стремление не связано с влечением к мужчине — Болетту просто тянет к еще не открытому миру знаний и путешествий. Она жаждет покинуть свой «пруд с карасями». И Арнхольм для нее — единственный шанс вырваться на свободу. Предложение Арнхольма Болетте — параллель к тому приглашению, которое Неизвестный делает Эллиде.

Но не стоит думать, будто Болетта мечтает о жизни «вольных» рыб, которая недоступна карасям, живущим в пруду. Нет, вольная жизнь не так уж и манит ее. Арнхольм старается завлечь Болетту перспективой домашнего очага. Их семейная жизнь, как он ее видит, — это еще один «пруд с карасями», только более затхлый.

Однако Болетту мало интересуют его планы и пожелания насчет их общего будущего. Эти двое, планирующие совместную жизнь, по сути, не слышат друг друга — настолько не слышат, что есть основания сомневаться в успехе всего предприятия. Болетта — как сказано в инструкции к постановке — полностью поглощена собой, она говорит с Арнхольмом «тихо, углубившись в себя». Пока он заверяет Болетту, что будет носить ее на руках, она лишь предвкушает возможность путешествовать и познавать новое. Он говорит, что хочет быть ее учителем, вспоминая выпускной год, когда у них, по всей видимости, сложились доверительные отношения. Но она-то мечтает совсем о другом: «Осознать себя свободной. Побывать в чужих краях. И не бояться больше за будущее. Не терзаться этими глупыми заботами о куске хлеба...»

Можно без труда предугадать, как иллюзорное представление Болетты о своей свободе столкнется в будущем с грубой реальностью. Вопрос в том, не придется ли Болетте вскоре испытать что-то вроде клаустрофобического страха, который терзает Эллиду, — страха растратить свою жизнь впустую и чувства, что ты живешь в западне. Те же трагические мотивы, что и в картине, которую намеревается написать Баллестед.

Болетта ведь может когда-нибудь и пожалеть о сделанном выборе. Она вспомнит, что это было вынужденное решение, — в безвыходной ситуации она просто себя продала. Арнхольм желает обеспечить ей определенного рода свободу — он хочет освободить ее от заботы о хлебе насущном. Взамен она должна отдать ему свою молодость, свою жизнь. Ибсен в одном из писем так охарактеризовал Арнхольма: «слегка облысел и утомился от учительской деятельности», — только и всего.

Жить со школьным учителем, который в тридцать семь лет успел утомиться, — значит наверняка потерять ту самую свободу и погрязнуть в серости. Поэтому сокровенная мечта Болетты о том, чтобы вырваться в большой мир и познавать новое, выглядит несколько иронично.

Но вопрос о том, как будут разворачиваться события в будущем, остается открытым. Может быть, Болетте удастся «приспособиться» — на такой вариант постоянно указывает Баллестед. Для этого необходимо, чтобы человек умел приспосабливаться к новой жизненной ситуации.

Ибсен, цитируя приведенную выше характеристику Арнхольма, особо подчеркивает, что его не стоит считать таким уж маловероятным кандидатом в мужья для Болетты. Он не стар и не дряхл, он просто немного устал — обычное дело для учителя. Зато, в отличие от многих учителей, у Арнхольма весьма устойчивое финансовое положение. В этом смысле Болетта может считать свое будущее обеспеченным. Проблемы возможны скорее в душевной жизни — в связи со стремлением Болетты к неведомому. Не исключено, что у нее повторится ситуация Эллиды.

Каковы бы ни были скрытые мотивы Арнхольма, когда он сватается к Болетте, он вряд ли отказал бы ей в помощи, если бы она отклонила его предложение. Его напористость выглядит несколько подозрительно. Однако он скорее учтив, нежели груб. Совершенно очевидно, что Болетта находится в невыгодном положении. Она очень уязвима и терзается сомнениями, чувствуя свою несвободу.

Но дело это не столь однозначно. Возможно, на самой Болетте лежит часть ответственности за ситуацию, в которой она оказалась. Ведь Эллида корит себя за то, что поступила «эгоистично», когда согласилась вверить себя заботам Вангеля. Теперь Эллиде начинает казаться, что лучше бы она выбрала бедность и черную работу, чем потворствовала собственной беспомощности.

Таким образом, в жизни обеих женщин не хватает чего-то весьма существенного: свободы выбора, свободы воли, — это становится главной проблемой, вокруг которой вращается все действие драмы. Но кроме такой свободы им не хватает чего-то более важного. К этому «более важному» мы вернемся чуть позже — ибо оно является квинтэссенцией драмы.

Выходит, что жизненная ситуация Болетты по многим параметрам очень схожа с той ситуацией, в которой находилась Эллида, когда Вангель сделал ей предложение. Эллида в то время осталась без средств к существованию. Об отце ее мы ничего не знаем. Ее мать, тяжелобольная, тоже неизвестно где находится. Будучи одна-одинешенька, она принимает предложение Вангеля, несмотря на свою помолвку с Фриманом.

Но очень скоро ее начинает бесить эта «сделка», этот прозаический договор купли-продажи. Будущее Болетты, таким образом, тоже рисуется в мрачном свете. В каком-то смысле судьбы этих двух женщин проясняют друг друга, каждая со своей стороны. И показывают нам, насколько незавидно было положение незамужней женщины в тогдашнем обществе.

Три стадии в жизни женщины

Дочери Вангеля олицетворяют собой две ранние стадии в жизни Эллиды, две фазы ее прошлого, которые снова актуализируются. Особенно заметны параллели между Эллидой и Болеттой: обе становятся объектами вожделения мужчин, которые значительно их старше.

Мужчины в этой драме проявляют крайний эгоизм по отношению к женщинам. Взять, к примеру, художника Люнгстранна. Ему нужна самоотверженная подруга, которая целиком и полностью подчинила бы свою жизнь его творческому призванию. Он хочет, чтобы Болетта сидела дома и думала о нем, пока он бродит по белу свету. То же самое Неизвестный потребовал от Эллиды — чтобы она оставалась ему верной, пока его нет и не будет неведомо сколько времени. Десять лет ожидания! Вот и Люнгстранн отводит Болетте подобную роль.

Двое старших мужчин, Вангель и Арнхольм, немногим отличаются от них. Эти двое не слишком хорошо понимают, какие проблемы создает большая разница в возрасте и насколько могут отличаться их собственные потребности от потребностей женщин. Характеристика, данная Люнгстранну Болеттой, — его «самовлюбленность» — применима, по сути, ко всем мужчинам, фигурирующим в этой драме.

Вангель и сам признается Арнхольму: он был настолько поглощен собой в отношениях с Эллидой, что любил как раз самого себя, а Эллиду желал целиком присвоить. Таким образом, он не помог ей развиться в зрелую замужнюю женщину. Напротив, он держал ее вне круга общения семьи — правда, не по злому умыслу, а по недомыслию. Позже мы увидим, какой ошибкой это было с его стороны. Эллиде пришлось жить без поддержки, без исполненных смысла и ответственности отношений с близкими. Она была предоставлена самой себе, потому и углубилась в свой собственный мир с его представлениями и мечтами.

Все это очевидно объединяет трех женщин — Эллиду, Болетту и Хильду. Жизнь представляется им пустой, они жаждут чего-то иного. Потому они столь восприимчивы ко всему новому и неизведанному. В случае с Эллидой это — Неизвестный.

«Все ходят парочками. Все вдвоем»

Постоянно складывающиеся пары — наиболее заметный элемент в структуре этой драмы. Как выразился на сей счет Люнгстранн: «Ужасно славное время — все ходят парочками. Все вдвоем». Но ведь он имеет в виду еще не вполне сложившиеся пары. А поскольку сердцевину пьесы составляют отношения между Эллидой и Вангелем, то «Женщину с моря» можно назвать типичной семейной драмой. В заключительном акте указывается, что это драма об идеальном браке, подобном тому, о котором мечтали Грегерс Верле и Нора Хельмер, — вариация на тему представлений Норы о «чуде из чудес».

Ибсен вновь возвращается к мысли о возмездии, которое постигает тех, кто вступает в брак не по любви. Речь идет об отношении Эллиды к мужу и о том, что ребенок их умер. Это все изначально не связано с ее чувствами к Неизвестному. Ее чувства к нему лишь усиливают в ней осознание, как безумно поступила она, приняв предложение Вангеля. Неизвестный употребляет слово «добровольный». Это слово рисует в безжалостном свете то, что она сотворила со своей жизнью.

Но приходит Неизвестный вовсе не в качестве мстителя из прошлого. То есть не так, как боялась Эллида или как представлял Люнгстранн в своей будущей композиции. Неизвестный является лишь за тем, чтобы забрать ее с собой. Именно им надлежит создать пару. Тот факт, что она теперь замужем, его ничуть не заботит — он думает лишь о том, чтобы осуществить данное друг другу обещание.

«У тебя такая прямая натура. Честная верная душа», — сказал Вангель Эллиде в первом доверительном разговоре. И она в каком-то смысле осталась верна Неизвестному, хотя в свое время пыталась порвать с ним и вышла замуж за Вангеля. Неизвестный и влечет, и пугает ее. Оттого непосвященным и не понять, что же все-таки ее с ним связывает.

Эллида по-настоящему довольна Вангелем. Она признает, что ей с ним было очень хорошо. Она хотела бы так относиться к Вангелю, как он того заслуживает. Но она чувствует, что это невозможно и что она принадлежит Неизвестному. Точно такие же отношения связывают ее с морем — оно вызывает в ней томление и страх одновременно.

Море становится центральным символом в драме — с ним связан ряд ассоциаций: свобода, путешествие к непознанному, безграничные силы природы в их диком разгуле, неумолимая стихия — все то, что внушает страх и служит причиной для крушения, смерти. Душа Эллиды сформировалась под влиянием жизни в Шоллвикене — и Вангель признает, что с его стороны было безумием забрать ее у моря и увезти в маленький городок во фьордах. Арнхольму он говорит: «Вы обращали внимание, что люди, родившиеся и выросшие у моря, совсем особые люди? Они как будто живут жизнью моря. В их мыслях и чувствах тоже бывают своего рода волнения... приливы, отливы... И они никогда не прививаются на чужой почве...»

Таким образом, возникает вопрос, а сможет ли вообще Эллида «приспособиться» и каких усилий это потребует? Прав ли Вангель, что это невозможно? Понимает ли он, какая борьба происходит у нее в душе? И как много понимает она сама? В любом случае больше, чем ее муж.

Власть, свобода и ответственность

Чувства Вангеля к Эллиде вполне искренние. И все же, столкнувшись с угрозой, исходящей от Неизвестного, он использует в первую очередь свой авторитет — как законный муж Эллиды и как ее врач. С помощью этого двойного авторитета он хочет избавиться от человека, который является его соперником и представляет опасность для его жены.

Когда опасность миновала и Неизвестный уходит из жизни Вангеля и Эллиды, она благодарит его так: «...ты был для меня хорошим врачом. Ты нашел... и отважился применить верное средство... единственное, которое могло помочь мне...»

Вопрос в том, права ли она — был ли он для нее хорошим врачом. Он ведь сам признает, что использовал свои медицинские навыки лишь теперь, в момент реальной опасности, хотя это следовало сделать уже давно.

Вообще он производит неоднозначное впечатление. Поэтому его образ так противоречиво толкуется исследователями творчества Ибсена. Некоторые из них считают Вангеля спившимся врачом, игнорирующим существование как Эллиды, так и собственных дочерей. Другие называют его выдающимся терапевтом, настоящим «предтечей» самого Фрейда.

Он умеет признавать свои ошибки — например, то, что не способствовал душевному развитию Эллиды, а хотел, чтобы она оставалась такой, как была. Сама Эллида обвиняет его в том, что он лишил ее человеческого общения, не давал ей взять на себя никакой ответственности. Оказалось, что у нее нет обязанностей, нет сознательного участия в совместной жизни.

Эллида беспощадно вскрывает все эти проблемы, пытаясь объяснить мужу, что он еще может ее удержать, но его авторитет не простирается до глубин ее души. А там, в подсознании, ею управляет иная сила, и если эта сила повлечет ее к Неизвестному, Вангель не сможет ничего сделать. «И к тому же мне не за что ухватиться, чтобы устоять. Тут дома ничто меня не манит, не привязывает. У меня нет тут корней, Вангель. Дети не принадлежат мне — то есть сердца их. И никогда не принадлежали. При отъезде отсюда, если я уеду или с ним сегодня ночью, или в Шоллвикен завтра утром, — мне не придется даже сдать ни единого ключа... отдать какого-либо распоряжения на будущее время. Вот до чего я была лишена всякой почвы в твоем доме! Стояла совершенно в стороне от всего, с первой минуты, как вступила в него».

Вангель говорит, что хотел сделать как лучше, лучше для нее. Она отвечает: «О да, Вангель, я хорошо знаю. Но вот и возмездие за это. Кара. Теперь меня ничто не связывает... не удерживает и не поддерживает... Я не чувствую никакого влечения к тому, что должно было быть нашим общим сокровенным достоянием».

Поразительно, что Эллида упоминает здесь совершенно иное влечение и другую привязанность — не те, что влекли ее к Неизвестному. Направленная вовнутрь привязанность могла бы послужить противодействием ее страстному стремлению вовне. Слова Эллиды выражают глубокую потребность в этом. А Вангель между тем признается, что в Эллиде есть нечто такое, чего он не в силах понять, — именно это делает ее столь интересной, столь притягательной — и одновременно пугающей: «И в тебе есть эта жуть. Ты пугаешь и манишь».

Уж кем-кем, а нудным моралистом Ибсен никогда не был. Он вовсе не отрицал ключевой роли сексуального влечения в жизни людей (слова Освальда в защиту юношеской любви в «Привидениях» — лучшее тому доказательство). Ибсен был убежден, что в тогдашней викторианской эпохе господствовала неестественная и двусмысленная мораль. Публично утверждалась одна моральная норма, на практике — совершенно другая.

В буржуазных кругах существовала отдельная нравственность для женщин и для мужчин. Интересным документом на эту тему является открытое письмо профессору Монраду, опубликованное без подписи в «En Quinderøst» (Кристиания, 1886). Анонимным автором письма была Ханна Андерсен Бутеншён. Она же в свое время выразила согласие с трактовкой образа женщины в «Гедде Габлер». Бутеншён обвинила Монрада в том, что он отстаивает двойные стандарты в морали.

Ханжество тогдашней морали в области сексуальных отношений и различия в соответствующем жизненном опыте мужчин и женщин приводили к катастрофической нехватке взаимопонимания и равноправия между полами. Систематическое замалчивание многих тем в процессе воспитания и поведение мужчин, которое не всегда удавалось скрыть, вызывали у женщин искаженное восприятие секса и его роли в супружеской жизни. Одной из таких женщин, жертв тогдашней морали, станет следующая героиня, которой Ибсен подарит литературную жизнь, — Гедда Габлер.

В драме о гордой генеральской дочери Ибсен продолжает размышлять над непростой проблемой личной свободы и способности человека к преображению. Гедда Габлер, которая только и делает, что защищает свою свободу, является провокативным, вызывающим беспокойство образом. В произведениях Ибсена у нее найдется немало сестер по духу. Но вопрос, который ставит Ибсен с помощью всех этих образов, следующий: о какой свободе идет речь — с ответственностью или без нее? Эллида отвечает на этот вопрос по-своему. Гедда по-своему.

Примечания

1. Элиас Тегнер (1782—1846) — шведский поэт, епископ, профессор университета в Лунде.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница

 
 
Яндекс.Метрика © 2024 Норвегия - страна на самом севере.