Норвегия на перекрестках Европы (часть 2)

В результате референдума правительству Браттели пришлось уступить место центристскому коалиционному кабинету, чьей единственной задачей стало достижение торгового соглашения с организацией, поменявшей к тому времени название на «Европейские сообщества». Торговый договор был подписан в 1973 г. Затем НРП вновь пришла к власти, уверенная в том, что, хотя вопрос о членстве в ЕС ставить не следует, Норвегия, чтобы не остаться на обочине, должна проводить активную политику в отношении Европы. Однако при наличии сильных группировок, противоборствующих вступлению в ЕС, как в самой НРП, так и за ее пределами, и отсутствии у стран ЕС интереса к поддержанию связей с североевропейским «диссидентом», эта решимость не воплотилась в плодотворные результаты. Таким образом, для Норвегии начался период равнодушия к происходящему в Европе. То, что этот период продлился так долго, можно объяснить тремя причинами. Одна из них связана с отсутствием динамизма — порой это явление называют «евросклерозом» — в развитии Европейских сообществ. Резкий взлет цен на энергию в результате «нефтяного кризиса» 1973 г. привел к серьезному экономическому спаду и массовой безработице в странах Европейских сообществ. Хотя и без откровенного злорадства, оппозиция могла с удовлетворением сравнивать экономические неурядицы в Европейских сообществах с растущим процветанием собственной страны, основанным на доходах от нефти. Другая причина заключалась в укреплении связей Норвегии с НАТО и Соединенными Штатами, развеявшем все опасения, что отказ от членства в Европейских сообществах может привести к ее изоляции в области политики и безопасности. Третьей и в итоге, вероятно, самой важной причиной стало открытие нефтегазовых месторождений в Северном море и начало их промышленной эксплуатации.

«Сначала мореходы, владыки всей Северной Атлантики. Теперь мы добываем золото со дна морского»: в этих строках из стихотворения «Страна, не похожая на другие» поэт Рольф Якобсен пытался описать удивительную судьбу маленькой страны, на которую после семисот унылых лет со дня заката ее средневековой империи внезапно вновь обрушилось незаработанное и нечаянное богатство. «Нефтяная эпоха» Норвегии началась в конце 1960-х гг., после того, как они с Великобританией поделили между собой акваторию Северного моря в отношении прав на эксплуатацию любых природных ресурсов, которые могут быть на континентальном шельфе. Мало кто всерьез надеялся, что там будет что-нибудь стоящее, но, поскольку в Норвегии существовали давние традиции заморского экспансионизма, было только естественно, что страна потребовала своей доли и в этой новой сфере. Иностранные нефтяные компании сначала были единственными, кто был готов сделать ставку на наличие в регионе крупных запасов нефти и газа, и в 1969 г. американская нефтяная корпорация «Филипс Петролеум» вытянула козырную карту в виде месторождения «Экофиск». Тем не менее в 1972 г. правительство в своем докладе стортингу с рекомендацией о вступлении в ЕЭС ограничилось осторожной формулировкой: «если в 1970-х гг. начнется промышленная добыча и на других участках», это станет «существенным вкладом в экспортные доходы страны»¹. Подлинным катализатором процесса стал «нефтяной кризис» 1973 г., когда главные нефтедобывающие страны взвинтили цены на сырую нефть до беспрецедентных высот. Шесть лет спустя нефтяные доходы составляли 9% ВНП, и перспектива их дальнейшего роста ничем не ограничивалась. Экономика Норвегии, традиционно зависевшая от размеров уловов и урожаев, — до этого ее основой были рыба, запасы полезных ископаемых и производство гидроэлектроэнергии — приобрела совершенно новое лицо.

Мало кто из норвежцев всерьез верил, что в Северном море удастся найти нефть и природный газ в промышленных масштабах. Однако в 1969 г. американская нефтяная компания «Филипс Петролеум» добыла первую нефть с месторождения «Экофиск» на юго-западной оконечности норвежского континентального шельфа, открыв тем самым «золотую жилу», которая, судя по всему, не иссякнет до середины XXI века. На снимке видно, как выглядели морские платформы на участке «Экофиск» в 1997 г. Четыре года спустя компания объявила, что оставшиеся запасы нефти этого месторождения, подобно рогу изобилия, равняются оценке всего его объема, сделанной, когда эксплуатация только начиналась.

Поиски и добыча нефти и газа в Северном море, с его частыми штормами и большими глубинами, требовали применения самых передовых из существующих технологий, а Норвегия, будучи новичком, не обладала ни необходимыми знаниями, ни опытом, ни финансовыми ресурсами. Поэтому иностранным нефтяным кампаниям было предложено подать концессионные заявки, но на условиях, гарантирующих, что основная доля прибылей останется в руках норвежского государства. В этом отношении Норвегия продолжила давнюю традицию национального контроля над природными ресурсами, важным компонентом которых еще со времен ускоренной «гидроэлектрификации» страны в начале XX в. являлась энергия². Чтобы обеспечить получение долгосрочных выгод от нового богатства для страны в целом, была учреждена государственная нефтяная компания, сохранявшая за собой не менее 50% собственности на все концессии. Ее создатели надеялись, что, приобретя необходимый опыт, она сможет конкурировать с иностранцами и постепенно взять на себя большую часть деятельности нефтяного сектора. Успешное выполнение этой задачи компанией «Статойл» позволило заложить основу процветающей и технически передовой машиностроительной промышленности, работающей на нефтедобывающую отрасль на целом ряде направлений — от строительства поисковых и добывающих платформ и судов снабжения до выполнения различных обслуживающих функций.

Международные связи Норвегии неизбежно испытали сильное влияние нефтегазовых доходов страны, особенно если учесть, что ее внутреннее потребление этого сырья было скромным, а значит, оно в огромном количестве могло экспортироваться в Европу. В долгосрочном плане это приведет к ослаблению зависимости континентальных стран Европы от экспорта нефти с Ближнего Востока, а природного газа — из Северной Африки и СССР. Норвегия внезапно превратилась в привлекательного игрока на европейском экономическом пространстве не только в качестве источника энергоносителей, но и в качестве арены для деятельности крупных многонациональных нефтяных и газовых компаний. Даже Швеция начала проявлять интерес к норвежской экономике. Уже в 1974 г. шведский премьер-министр Уюф Пальме прибыл с визитом в Осло, предлагая создать некую единую североевропейскую структуру для эксплуатации нефтяных ресурсов Норвегии. Поскольку эта идея слегка отдавала «приватизацией», ответ, полученный Пальме, предугадать не трудно: норвежцы с удовольствием готовы продавать шведам нефть, но на сугубо коммерческих условиях. Более серьезной инициативой был план, предложенный позднее директором-распорядителем шведской автомобилестроительной фирмы «Вольво»: речь шла о многогранном шведско-норвежском сотрудничестве в области промышленности, включая нефтяной, нефтехимический, деревообрабатывающий и автомобилестроительный сектора. Открывающиеся в результате перспективы вызвали немало интереса в обеих странах, но акционеры «Вольво», как выяснилось, не пожелали делиться с норвежцами правами собственности на свою фирму.

Пожиная плоды норвежской «нефтяной эпохи» на международной арене, главные участники процесса — Министерство иностранных дел, Министерство нефтяной промышленности и энергетики, а также, не в последнюю очередь, «Статойл» — хорошо понимали, что они имеют дело с важным национальным достоянием и должны тщательно следить за тем, чтобы оно оставалось под норвежским контролем в той мере, насколько это было максимально возможно с учетом потребности в иностранных капиталах и технологиях. Первая проверка этой политики настала в 1974 г., когда западные страны решили создать Международное энергетическое агентство (МЭА) в качестве противовеса могуществу ОПЕК (Организация стран—экспортеров нефти), которое та наглядно продемонстрировала в период нефтяного кризиса, разразившегося годом ранее. Первоначальная реакция Норвегии была позитивной. Но при этом подчеркивалось, что главной целью новой структуры должен быть диалог, а не конфронтация. Норвегия, конечно, разделяла заинтересованность ОПЕК в том, чтобы цены на нефть оставались относительно высокими и одновременно стабильными, особенно учитывая высокую стоимость добычи в Северном море. Но очень скоро в стране поднялась волна протеста. МЭА изображалось как «клуб богачей», стремящихся за счет низких цен на нефть сохранить свое экономическое господство, а также как попытка подорвать суверенное право Норвегии распоряжаться своими нефтяными ресурсами — это был еще один пример опасений малого государства оказаться под властью более крупных держав.

После долгих колебаний, вызванных в немалой степени необходимостью продемонстрировать солидарность с западными державами по соображениям национальной безопасности, Норвегия вступила в МЭА, но с оговоркой, что на нее не распространяются полномочия Агентства по установлению квот на распределение и потребление нефти в кризисные периоды. В то же время Норвегия стремилась поддерживать диалог с ОПЕК. Однако не устанавливались какие-либо официальные связи, — это был еще один признак того, что страна пытается «сидеть на двух стульях». Подобная двойственность позиции Норвегии была во многом неизбежна: она принадлежала во всех отношениях к западному миру, но имела общие интересы со странами ОПЕК — поддержание относительно высоких цен на нефть. Связанная с этим тактика балансирования была отнюдь не легким делом. Цена на нефть подвержена резким колебаниям, и в моменты, когда ее уровень был особенно высок, Соединенные Штаты и другие западные союзники начинали оказывать на Норвегию давление, чтобы добиться снижения цен. Если же цены сильно падали, ОПЕК осуществляла меры по сокращению производства, но она призывала Норвегию последовать этому примеру и тем самым обеспечить повышение иен. В целом Норвегия старалась смягчать внешнеполитические последствия своего статуса крупного экспортера нефти и природного газа. Она подчеркивала свое намерение предоставить рыночной стихии определять, каким странам она будет их продавать и по какой цене. Однако в отношении природного газа придерживаться такого курса было трудно: для получения крупных инвестиций в строительство газопроводов требовалось заключать долгосрочные контракты.

Норвегия с самого начала была полна решимости не допустить полной зависимости своего народного хозяйства от нефти. Предпринимались целенаправленные усилия, чтобы использовать новые богатства для укрепления традиционных отраслей экономики в условиях, когда людские ресурсы перетекали в сектора, связанные с морской нефтедобычей, а также для расширения индустриальной базы страны. Традиционные экспортные товары, особенно рыбопродукты, по-прежнему имели важнейшее значение, особенно после того, как к концу 1970-х гг., благодаря новому международному режиму морского права, Норвегия получила экономическую зону, в шесть—семь раз превышающую ее территорию на суше. Наиболее «естественным» рынком для норвежского экспорта являлись страны Европейских сообществ, особенно Западная Германия и Великобритания. Оживление, наступившее в экономике европейских стран в 1980-х гг., а также сильная тенденция к либерализации, интернационализации и даже глобализации торговли и рынков не могли не повлиять на внешнеэкономические связи Норвегии. Торговое соглашение 1973 г. все больше устаревало по мере того, как Европейское сообщество продвигалось к созданию единого «внутреннего рынка». Возвращение к власти НРП в 1986 г. и формирование правительства во главе с энергичным политиком Гру Харлем Брунтланд — первой женщиной на посту премьер-министра Норвегии — знаменовало собой начало активного курса Норвегии с целью адаптации к новым структурам европейского сотрудничества. В первую очередь Норвегия вступила в организации по научно-техническому сотрудничеству. Когда Европейское сообщество быстрыми темпами начало продвигаться к координации внешней политики и политики безопасности, Норвегия предприняла энергичные усилия, чтобы добиться некоего консультативного статуса в структурах европейского политического сотрудничества (ЕПС).

Критически важным вопросом, однако, оставался доступ на «внутренний рынок» Европейского сообщества. Европейская ассоциация свободной торговли (ЕАСТ) во многом утратила жизнеспособность после того, как Англия и другие страны «перебежали» в ЕС. Тем не менее североевропейские участники ЕАСТ обладали немалой экономической мощью. При активной поддержке председателя Европейской комиссии Жака Делора начался переговорный процесс, результатом которого в 1992 г. стало соглашение об учреждении Европейской экономической зоны (ЕЭЗ). Главной чертой ЕЭЗ было создание общего рынка промышленных товаров между ЕАСТ и Европейским союзом (такое название получило Европейское сообщество в 1991 г.)³. Перспектива серьезной адаптации к правилам и директивам ЕС в связи с членством Норвегии в ЕЭЗ вызывала немалый скепсис и даже прямое противодействие. Поскольку ЕС занимал господствующее положение в новой организации, страны ЕАСТ должны были согласиться с основными положениями «acquis communautaire» — свода решений, принятых в соответствии с договорами о создании ЕС, особенно в отношении «четырех свобод»: свободного передвижения товаров, услуг, капиталов и людей. Коалиционное правительство несоциалистических партий, пришедшее к власти после жестокого поражения НРП на парламентских выборах 1989 г., распалось уже через год из-за страха Партии центра в отношении того, что Норвегия утратит «право на самоопределение». Новое правительство НРП изо всех сил старалось скрыть тот факт, что участие в ЕЭЗ, возможно, станет первым шагом к вступлению страны в ЕС. Прикрываться этой дымовой завесой стало особенно трудно после того, как сначала Австрия в 1989 г., а затем Швеция и Финляндия в 1991-м подали заявки на членство в Евросоюзе. В ноябре 1992 г., через полгода после подписания договора о ЕЭЗ, правительство Брунтланд подало новую заявку на вступление Норвегии в ЕС. Еще через год стортинг явным большинством голосов одобрил договор о ЕЭЗ. Однако 35 депутатов, голосовавших «против», явно надеялись, что, когда дело дойдет до решающего столкновения, большинство народа сочтет, что участие в ЕЭЗ делает членство в Евросоюзе попросту ненужным.

Переговоры относительно заявки Норвегии продолжались примерно год. Ускоренный процесс интернационализации, проходивший в предыдущее десятилетие, привел к тому, что интеграция и наднациональные структуры уже не были такими пугалами, как в ходе предыдущих попыток вступления. Кроме того, в договоре о создании ЕС был зафиксирован «принцип подчиненности», направленный на ограничение полномочий ЕС теми областями, где необходимые решения могут быть приняты только на уровне Союза, исключив тем самым из юрисдикции ЕС вопросы, которые можно решить на национальном уровне. Однако вопросы сельского хозяйства и рыболовства опять стали препятствиями на пути к соглашению. Норвегия снова выдвинула традиционные требования о предоставлении ей особого статуса на постоянной основе, которые ЕС отверг. Выработанные компромиссные решения стали в какой-то степени авансом в расчете на готовность Евросоюза в будущем трактовать эти решения в духе доброй воли по отношению к Норвегии. Перед самым началом переговоров возникло еще одно препятствие в виде проекта директивы ЕС, казалось угрожавшего суверенитету Норвегии над нефтяными и газовыми ресурсами, — в документе отрицалось ее право руководствоваться национальными интересами при предоставлении концессий на их поиск и эксплуатацию. С этим Норвегия отказалась согласиться, и после жесткого и публичного торга ЕС согласился внести в последний вариант директивы существенные изменения, учитывающие позицию норвежцев.

Когда в 1994 г. правительство вынесло на референдум проект договора о вступлении в ЕС, перспективы его положительного исхода выглядели не слишком радужно. Еще муниципальные выборы 1991 г. показали, что непримиримая оппозиция — партии Центра и Социалистическая левая — добиваются немалых успехов. На парламентских выборах 1993 г. противники вступления в ЕС сплотились вокруг Партии центра, вставшей во главе хорошо организованной массовой кампании протеста «Нет ЕС». Их аргументы по сравнению с прежними временами мало изменились: упор делался на суверенитет, самоопределение, демократию снизу и экономическую поддержку существования жителей сельских, прибрежных и северных районов. Некоторые утверждения оппозиции было трудно проигнорировать или опровергнуть. В первую очередь речь шла об опасении, что норвежская система управления, основанная на предоставлении больших полномочий и экономических ресурсов муниципальным образованием, что было естественно в столь редконаселенной стране, будет утрачена из-за все большего сосредоточения власти в руках органов ЕС.

Во всем этом прослеживалась и позиция, подобная той, что английский министр иностранных дел сэр Джеффри Хоу в своей речи по случаю ухода в отставку приписал Маргарет Тэтчер: представление о том, что «континент кишит злонамеренными людьми, плетущими интриги, чтобы уничтожить демократию, разрушить нашу национальную идентичность, протащить нас через черный ход в европейскую федерацию»⁴. Сторонники членства в ЕС, чья пропагандистская кампания началась позже, поскольку они ожидали появления окончательного проекта договора, сражались с оппонентами в основном с оборонительных позиций, пытаясь убедить людей в том, что коллективное самоопределение в рамках объединенной Европы лучше, чем во многом иллюзорный суверенитет.

Не меньше, чем его британский коллега — автор одной из предыдущих иллюстраций, этот норвежский карикатурист был потрясен несоразмерностью любой альтернативы членству в Объединенной Европе. Для вящей убедительности Норвегия на картинке восторженно кричит «Ура!», когда ее лодчонка с надписью «ЕЭЗ» отрывается от уходящего вперед гиганта.

Ключевое значение в политической кампании накануне референдума имел вопрос о том, как проголосуют соседи Норвегии на востоке — Швеция и Финляндия. Большинство наблюдателей полагали, что Финляндия вступит в ЕС: для нее это был решающий шаг к воссоединению с Западом, чему столь долго препятствовали отношения с Советским Союзом. Больше сомнений вызывал исход голосования в Швеции, где давняя традиция неучастия в блоках превратилась, похоже, в своего рода неписаную конституцию страны. Однако шведская экономика переживала жестокий кризис. А поскольку членство в ЕС, по крайней мере пока, не вступало в противоречие с принципом неучастия в блоках в сфере обороны и безопасности, экономические соображения неизбежно должны были оказать немалое воздействие на позицию сомневающихся. Для Норвегии все эти соображения не имели значения. Ее союз с Западом обеспечивался членством в НАТО, а прочное экономическое положение страны лишало убедительности аргументы о необходимости участия в ЕС по экономическим причинам. Поэтому 28 ноября 1994 г., после того как финны — значительным большинством голосов — и шведы — с небольшим перевесом — высказались за вступление в Евросоюз, 52,2% норвежцев проголосовали «против», и только 47,8% — «за».

Примечания

1. Ministry of Foreign Affairs, Stortingsmelding No. 50, 1971 —72. P. 61.

2. См. гл. 4. С. 103—105.

3. Хотя официальное название «Европейский союз» (ЕС) было введено лишь в 1993 г., я беру в качестве его «даты рождения» Маастрихтскую встречу в верхах, состоявшуюся в декабре 1991 г.

4. The Guardian Weekly, 25 November 1990.