Введение

На протяжении всей своей истории скандинавы подтверждают тот факт, что каждая национальная культура вносит неповторимый вклад в сокровищницу культуры мировой. Так было с памятниками древнескандинавского фольклора и литературы, в первую очередь с древнеисландским эпосом. Трудно переоценить значение для развития искусства нового времени драматургии датского просветителя XVIII в. Людвига Хольберга и, конечно, творений выдающихся писателей XIX и XX вв.

Во второй половине XIX столетия и на рубеже веков литература Норвегии и остальных скандинавских стран переживает небывалый подъем. Это была пора становления большого реалистического искусства. Во многом несходные между собой — в силу неравномерности исторического и литературного процесса, различия национальных условий, нередко и неодинаковых эстетических принципов — скандинавские писатели вместе с тем отличались своеобразием в изображении поистине удивительных картин суровой северной природы и необычных характеров людей, обитателей скал и фиордов. Лишь «городская» жизнь, особенно в бурном XX в., до некоторой степени не только «стандартизировала» экономику, промышленное производство, но и нивелировала быт и культуру. Однако и поныне Скандинавия не является единым конгломератом, а предстает в «трех лицах» я островной Исландией, этим «отшельником Атлантики».

Лучшие творения скандинавских писателей — классиков и современных, при всей национальной специфике литератур и творческой индивидуальности, поражают какой-то особой сосредоточенностью и глубиной психологического анализа, остротой конфликтов, напряженностью действия, смелостью обобщений, «красотой в неумолимой и ослепительно простой правде» (по известному определению Горького).

Приверженность скандинавов всему лучшему в современной литературе отметил я эссе «Искусство романа» Томас Мани, по словам которого «не случаен удивительный расцвет европейского романа в XIX веке — в Англии, Франции, России, Скандинавии; этот расцвет обусловлен его столь согласным духу времени демократизмом, тем, что в силу своей природы он призван к выражению современной жизни; его поглощенность социальными и психологическими проблемами привела к тому, что он стал художественной формой, наиболее выражающей эпоху»¹. Взаимодействие между западноевропейской, русской (а в дальнейшем и советской) литературами и литературами Скандинавских стран становится интенсивным и плодотворным.

Это является свидетельством того, что выдающаяся роль лучших произведений скандинавской литературы определялась не только чем-то «особенным», свойственным только ей, но и тесной ее связью с магистральными путями развития литературы мировой, глубоким выражением «общего», постижением присущих искусству закономерностей. Так, отмечая, например, своеобразие мира сказок Андерсена, интересных неповторимыми характерами и самобытными картинами национальной жизни, Г. Брандес по праву утверждал, что в нем можно путешествовать и «по европейской карте». Еще В.Г. Белинский в «Литературных мечтаниях» среди деятелей молодой романтической литературы наряду с Гюго, Мицкевичем и Мандзони называл и вождей скандинавского романтизма — датчанина Адама Эленшлегера и шведа Эсайаса Тегне́ра.

Исторические судьбы стран Скандинавского полуострова и близкой к ним в языковом, этническом и культурном отношении Исландии тесно переплелись еще с древнейших времен. Но если Дания, а затем и Швеция в силу сложившихся исторических условий играли главенствующую роль на скандинавском Севере, стремились даже активно влиять на европейскую политику и дипломатию, могли достаточно свободно развивать национальную культуру и искусство, то Норвегия и Исландия, сыгравшие выдающуюся роль в период своего бурного расцвета в древности, затем утратили независимость и в течение длительного времени (Норвегия до XIX, а Исландия вплоть до XX в.) переживали упадок и в области литературы. Судьбы Скандинавских стран тесно переплетаются и в XIX—XX вв. в различных областях — экономической, общественно-политической, культурной. Но региональные особенности отнюдь не свидетельствуют о некоей их «исключительности»².

В культуру каждого из скандинавских народов прочно вошли, хотя и преломлялись часто по-разному, традиции прошлого. Огромное значение сохраняют многие памятники «золотого века» (XIII век — эпоха записи саг) древнеисландской литературы. Самобытные песни «Эдды» и скальдов, прозаические саги, запечатлевшие нравы и характеры, быт и языческие верования родо-племенного строя, нередко напоминают скандинавам о былой вольнице. Сюжеты из древнескандинавского фольклора и мифологии надолго утверждаются в литературе нового времени, в первую очередь романтической.

Свободолюбивые настроения в Скандинавии неоднократно проявлялись в XIX и XX вв. Прежде всего это сказалось в развитии национально-освободительного движения в Норвегии, добившейся принятия в 1814 г. демократической конституции, а затем в течение длительного времени ведшей борьбу за национальную независимость. В новых условиях серьезному испытанию подверглись развившиеся в эпоху романтизма формы межскандинавского сотрудничества. Но если Эленшлегер и Тегнер пытались увидеть в скандинавизме гуманистическое проявление единства северной культуры, то с середины века в нем все чаще одерживали верх различные политические течения. Представители демократической общественности, продолжая лучшие традиции романтиков, защищали права народов, нанося чувствительные удары по узкосепаратистским тенденциям.

Монархические силы выдвигали реакционные идеи панскандинавизма, пытались использовать их в целях великодержавной и реваншистской политики. Но верх одерживал трезвый рассудок, диктовавший необходимость политики нейтралитета. Что же касается демократических сил, то они находили выражение подлинной солидарности уже на путях пролетарского интернационализма. Наиболее ярко и убедительно это было продемонстрировано в 1905 г., когда Норвегия добилась, наконец, государственной самостоятельности. Независимость Норвегии, осуществленная благодаря воздействию европейского общественного подъема, русской революции 1905—1907 гг., оказалась возможной при условии укрепления передовых сил всей скандинавской социал-демократии, особенно классовой солидарности норвежского и шведского пролетариата. По словам В.И. Ленина, «вопреки горячим протестам шведских помещиков, грозивших войной», норвежцам удалось «демократически применить формулу «политического самоопределения» наций», отчего «общность, близость шведского и норвежского народов на деле выиграла от отделения, ибо отделение было разрывом насильственных связей»³.

Романтическая эпоха вызвала к жизни интенсивную деятельность фольклористов — собирателей, издателей и исследователей народных песен, сказок, преданий: в Дании — А. Эленшлегера, Кр. Винтера, Ю.М. Тиле, Свена К. Грундтвига, в Норвегии — А. Файе, П.К. Асбьёрнсена и Й. Му, в Швеции — А.А. Афцелиуса, Э. Тегнера, Э.Г. Гейера и др.⁴ В середине XIX в. крупнейший финский фольклорист Элиас Лёнрот осуществляет издание всемирно известного карело-финского эпоса «Калевала», а также сборников лирических рун. «Кантелетар», финских народных пословиц и загадок, имеющих параллели в творчестве народов района Балтийского моря. Вслед за ним родоначальник эстонской национальной литературы Фридрих Рейнхольд Крейцвальд составляет на основе национального эпоса и издает сборник «Каллевипоэг» — о легендарном герое, смело вступающем в борьбу с силами природы и реальными противниками — скандинавскими викингами и немецкими рыцарями-крестоносцами.

Культура скандинавской языческой мифологии не остается лишь достоянием романтиков, но продолжает бытовать в литературе вплоть до XX в. Правда, мифологические сюжеты и мотивы теперь не связаны непосредственно с теми или иными архаичными языческими легендами (например, с мифами о мудром Одине, великане Торе, добром Бальдуре, красавице Фрейе, коварном Лони и др.). На смену представлению о богах и героях, связанному с выявлением родовых признаков, в современную литературу приходит концепция мифа как модели и системы, позволяющая достаточно широко (правда, нередко идеалистически) трактовать проблемы личности и мира, в плане творческом — структуры, символической формы. «Романтическая» тяга мифа к «бесконечности и абсолютному» (по выражению М.И. Стеблин-Каменского) будет в течение длительного времени — вплоть до различных философских и художественных систем XX в. — служить поводом для поисков в личности, «единичном» неисчерпаемости вселенной.

Универсальное «построение» мира и личности в подобного рода произведениях мыслится как выражение мифологизма в литературе. Еще известный датский мыслитель Сёрен Киркегор создал субъективное учение о «единственно возможной» этической действительности — существовании личного «я». Киркегоровская концепция экзистенциализма, видевшая главное в самой личности, менее всего детерминированной обстоятельствами, оказала немалое влияние на буржуазную философию и модернистское искусство XX в. как в самой Скандинавии, так и далеко за ее пределами.

В скандинавском литературоведении уже сравнительно давно принято делить историко-литературный процесс как по направлениям (от романтизма до натурализма и реализма в XIX в.; реализм — в различных его модификациях — и нереалистические явления: символизм, неоромантизм, экспрессионизм и др. — в XX в.), по десятилетиям, так и по жанровому и видовому признакам (лирика, проза, драматургия), по авторам (писатель и его время). Во многом это удобно: в каждом случае представляется возможность выявить и подчеркнуть специфические особенности определенной тенденции или структуры в сравнительно легко обозримых объемах и формах. И все же категорическое следование какому-либо из названных принципов может заставить поступиться в той или иной степени выяснением более широких особенностей общественного и литературного процессов, причин и обстоятельств взаимодействия и противоборства художественных систем, характера глобальных явлений и тенденций (реализм и модернизм, гуманизм и концепция человека, национальная литература и мировой литературный процесс, пространство и время в искусстве, влияние философских учений — например, экзистенциализма — на литературу и т. д.). Более оправданным и перспективным представляется применение историко-эстетического принципа (эпоха и литературный процесс), включающего по необходимости и другие подходы.

Сто лет истории литературы Скандинавских стран — это, конечно, огромный масштаб не только по временной протяженности, но и по характеру художественных открытий. Именно с начала 70-х гг. прошлого столетия литература каждой из северных стран — в условиях неравномерного исторического процесса, недостаточно (по сравнению со странами Западной Европы) развитых производительных сил и производственных отношений, с преобладанием сельского населения, с неравноправием женщин — берет на себя многие из общественных функций, становится существенным явлением мирового значения. Но уже «втягивание» скандинавского региона в общую орбиту интенсивного капиталистического развития (особенно с переходом в стадию империализма) отражало неизбежность этого процесса, который, естественно, был двусторонним: с одной стороны, каждая из стран — независимо от того, малая она или большая — устремлялась к тому, что лежало вне ее, хотела приобщиться к достижениям мировой культуры, с другой — мощным оказывалось это воздействие (особенно экономических, политических, идеологических факторов), подчинявшее общим законам явления, которые внешне казались изолированными. По словам В.И. Ленина, «мелкое стремление мелких государств остаться в сторонке, мелкобуржуазное желание быть подальше от великих битв мировой истории, использовать свое сравнительно-монопольное положение для пребывания в заскорузлой пассивности... реакционно и покоится сплошь на иллюзиях, ибо империализм так или иначе втягивает мелкие государства в водоворот всемирного хозяйства и мировой политики»⁵.

Литература «движения прорыва», развивавшаяся в 70—80-е гг. XIX в. под влиянием общего освободительного подъема, а также выступлений Георга Брандеса, выдвигавшая на обсуждение острые общественные проблемы, не была только специфически датским явлением. Писатели других скандинавских стран активно участвовали в этом процессе. Эпоха Брандеса и датского романа в не меньшей степени является эпохой Ибсена и его современников — крупнейших норвежских писателей, а также эпохой Стриндберга, способствовавших развитию литературы нового типа, знаменем которой стал реализм, требовавший конкретно-исторического, объективного изображения действительности, ее закономерностей и характеров, типических обобщений.

Однако, отдавая должное корифеям каждой из национальных литератур Скандинавии последней трети XIX в., необходимо подчеркнуть, что и этот замечательный период расцвета был звеном в широком процессе развития. Здесь никак нельзя недоучитывать то обстоятельство, что предшествующая эпоха, которую связывают в первую очередь с развитием романтизма, имела не только огромное самостоятельное значение, но и оказала существенное воздействие на формирование литературы реалистической, на тот процесс обновления, начавшийся в 70-х гг., который, казалось, складывался в противоборстве с романтизмом. Стремление показать и подчеркнуть эти генетические связи диктовалось необходимостью более подробной характеристики «истоков», живой связи времен, развития определенных традиций. Среди литературных направлений «конца века» немалую роль начинают играть натурализм, символизм, неоромантизм, импрессионизм — явления достаточно сложные, вступавшие не только в борьбу между собой и с реализмом, но и во взаимодействие. Однако, естественно, ни реализм, ни модернизм не были «безбрежными».

Общественная жизнь и литература Скандинавии последней трети XIX и XX вв. развивались в бурные эпохи великих исторических событий — Парижской Коммуны, первой русской революции, Великой Октябрьской социалистической революции в России, победоносного строительства новой жизни и культуры в странах социалистического содружества. Эти факторы, как и события первой и второй мировых войн, не могли не отразиться на всей духовной атмосфере стран скандинавского Севера.

Общий процесс демократизации общественной жизни создавал условия для развития прогрессивной культуры и искусства. Это не замедлило сказаться сначала на рубеже столетий, когда возникает новое и в скандинавских условиях явление — литература, связанная с рабочим движением и повествующая о нем. Правда, терминология в отношении понятия «реализм» оказывалась довольно запутанной. Нередко продолжалось, как и несколько раньше, смешение понятий «натурализм» и «реализм», восприятие их как некоего единого конгломерата. Термином «новый реализм» также обозначались явления неравнозначные, довольно произвольно включавшие в этот состав (или исключавшие из него) литераторов несходных, порой даже противоположных общественных и эстетических позиций. Попытки «вычленения» крестьянской или рабочей литературы («народный реализм», «провинциализм» и др.) также, конечно, были далеки от объективных критериев, выявления специфических черт критического реализма в изменившихся условиях, от новаторства ранней пролетарской литературы.

Борьба литературных направлений и в эти годы не затихает, хотя и обретает новые формы. Нереалистические направления и в Скандинавии конца века не были целиком затронуты декадентской идеологией, хотя последняя, естественно, оказала влияние на эстетику и искусство, в которых усиливались пессимистические настроения: «сознательное устремление от ценностей расцвета жизни — здоровья, силы, светлого разума, победоносной воли, мощной страсти, идеалистической надежды» к «минус-ценностям жизненного упадка, т. е. красоте угасания»⁶.

Скандинавский натурализм, в отличие от историзма реалистического искусства, стремился во главу угла положить естественнонаучные факторы, пытался в человеке — продукте органической природы — увидеть прежде всего биологические основы. Точность в раскрытии физиологических начал и процессов оказалась не только погружением в факты, но и центральной субстанцией (проблема наследственности, сужение социального диапазона и т. д.). Известная «расплывчатость» эстетических позиций натуралистов приближала их к реалистам, с одной стороны, и к декадентам — с другой.

Правда, внешнее движение форм искусства определялось своего рода реакцией — например, реалистов на «стихию пустоты под маской жизни» (по меткому выражению А.В. Луначарского) или различного рода художников «ирреального», «фантастического» — как на позитивистскую «конкретность», тусклую «приземленность» и «бескрылость», на декадентский пессимизм, так и на различного рода социально-исторические детерминанты. И все же символизм и неоромантизм, импрессионизм и экспрессионизм, как это было свойственно вообще европейской литературе, и в Скандинавии представляли собой явления не однозначные: в одних случаях в самодовлеющей манере (символа, романтики необыкновенного, впечатления, субъективной выразительности и т. д.) поэты (и в не меньшей степени прозаики и драматурги) стремились высказать присущие им суждения об окружающем, в других — эти явления, как явления стиля, включались в систему реалистического искусства («символическая» драма Ибсена и Бьёрнсона, «камерные» пьесы Стриндберга, «сказочная» проза С. Лагерлёф и С. Унсет и многое другое).

Новая волна, свидетельствовавшая об интенсивном развитии как реализма, так и нереалистических форм литературы в Скандинавских странах, была связана с изменением общественной обстановки на следующем этапе — с 20-х гг. нашего столетия. Критический реализм обретает теперь и особые свойства. В нем — и это убедительно показывают литературы северных стран — по-иному понимаются и художественно реализуются задачи психологического анализа (школа «потока сознания»), философского видения жизни, сатирического обобщения. В отличие от тех «традиционных» литераторов, которые провозглашали принцип изображения жизни в «формах самой жизни», современные писатели в большей степени тяготеют к мифу, условной манере повествования и «притчеобразным» приемам письма, к экспериментальным формам, к «слиянию» с публицистикой (новыми типами документализма).

Эстетика и литература модернизма стремятся поразить читателя или зрителя свойственными бурной эпохе радикальных перемен формами «новаторского» искусства, желанием показать свою «авангардную» роль, подчеркнуть, что лишь абстракционизм способен выразить страх и отчаяние, порожденные войной и революцией. «Хаотическое» брожение — пример издержек того радикализма (часто мелкобуржуазного), который претендовал на роль современного авангарда. Подлинным силам прогресса, в первую очередь передовым деятелям идеологического фронта и культуры, приходилось вступать в открытую полемику и борьбу как с силами политической реакции, так и с различного рода «левацкими» теориями анархистского толка.

20-е и 30-е гг. — время мучительных исканий и надежд. Капиталистическое «процветание» (экономический бум) было недолгим. Кризисы сказываются в первую очередь на положении трудящихся, растет безработица. Боевые годы общественного подъема вызвали к жизни литературу острого социального накала и определенной политической ориентации. Заметную роль начинает играть искусство нового типа, связанное с ростом рабочего движения. Трудно переоценить при этом значение формирующейся социалистической литературы. Усиливается процесс взаимообогащения литератур, влияния в Скандинавии советской культуры. Растет удельный вес публицистики, часто порожденной оппозиционным молодежным движением — норвежская группа «Мут даг» («К свету»), шведская «Кларте» и др.₃ Широкую известность приобрел журнал «Вейен фрем» («Путь вперед»), издававшийся крупнейшим норвежским поэтом и публицистом Нурдалом Григом, привлекшим к сотрудничеству многих прогрессивных писателей — не только скандинавских, но и европейских. Под влиянием журнала «Кларте» развивается творчество многих шведских писателей — группа «Пять молодых», статарская литература и др. В Дании интенсивной была деятельность публицистов в таких журналах, как «Тильскуерен» («Зритель») и «Критиск ревю».

Пропаганда социалистических идей — огромное завоевание скандинавской публицистики и литературы. Но и в этой области процесс развития был сложным. Его противоречивость связана с незрелостью идейных позиций тех «левых» культур-радикалов, которые в ту пору получили наименование «салонного коммунизма».

Своеобразным было участие Скандинавских стран во второй мировой войне, Норвегия и Дания были оккупированы немецко-фашистскими войсками. Конец политики исландского нейтралитета был положен введением на остров сначала английских, а затем американских войск. Швеция, сохранившая нейтралитет, все же продолжала снабжать Германию стратегическим сырьем (железная руда). Понятно, что коллаборационизм, тактика «заигрывания» с нацизмом вызывали широкое возмущение в общественных кругах. Героическое движение антифашистского Сопротивления в Норвегии и Дании (душой которого были коммунистические партии этих стран, действовавшие в труднейших условиях подполья), вызвало к жизни боевую литературу Сопротивления, составившую яркую и незабываемую страницу в истории норвежской и датской литературы и продолжающую после окончания войны оставаться вдохновляющим примером, светлой традицией. В Швеции пролагателями новых путей в литературе стали писатели «сороковых годов» («фюртиуталисты»), в среде которых ведущую роль, однако, играли модернисты.

Процесс развития литературы в Скандинавских странах после второй мировой войны усложняется весьма широким распространением в кругах художественной интеллигенции различных социологических, философских, этических и эстетических учений, преимущественно буржуазных. Прогрессивным явлениям в литературе, вызванным общественным подъемом, в первую очередь антифашистскими настроениями, активизацией борьбы за мир (в частности, после Стокгольмского воззвания), противостоит достаточно широко распространившееся искусство модернизма в различных его модификациях. Неоавангардистские течения вдохновлены не только влиянием традиций Джойса или Кафки, но и сюрреализма и формализма, концепциями «нового романа» и абсурдистской поэзии и драмы, эксцентрики и конкретизма, — тенденций, которые олицетворяют отчуждение и страх, отчаяние и бессмыслицу.

Связи Норвегии и Дании с НАТО, годы «холодной войны» не замедлили вызвать распространение пессимистических настроений, ощущение страха перед грозящими ужасами атомной катастрофы, осознание незащищенности личности, трагедии бездуховности и одиночества, несмотря на кажущееся благополучие в «обществе потребления». Экзистенциалистские концепции, идущие не только от Киркегора, но и от современных теоретиков и писателей (К. Хайдеггера, Ж.-П. Сартра, А. Камю и др.), порождают различные формы литературы, преимущественно экспериментальные. Субъективистские учения, говоря о «самоценности» отчужденной личности, фактически ее обезличивают, лишают подлинного богатства, поскольку отказываются признать какую-либо детерминированность искусства и его героев жизнью.

Как и в других странах Запада, в Скандинавии широко распространяется пессимистический взгляд на искусство вообще (не только то, которое связано с «традиционными» формами, объявленными модернистами уже давно устаревшими), говорится о кризисе такого эпического жанра, как роман. Утверждается, что в эпоху кино и телевидения допустимо разве лишь искусство массовое, поп-арт, или «семантическое», сводящееся к «самопроизвольному» воспроизведению отдельных слов и звуков. «Обоснованием» и распространением «конкретизма» и структурализма широко занимаются различного рода периодические издания, буржуазная пресса.

Пагубное влияние в сфере культуры оказывает определенная разобщенность сил, в частности в писательской среде. Ревизионистские учения, получившие распространение и в Скандинавских странах, были рассчитаны не только на то, чтобы внести раскол в рабочее и коммунистическое движение. Поэтому единство деятелей прогрессивного искусства, обогащающего реалистические традиции, является необходимым условием его развития.

Литература 60-х гг. в этом отношении открывает определенные перспективы. Новые тенденции в культуре и искусстве этого «боевого десятилетия» определены оживлением общественной мысли, активизацией борьбы прогрессивных сил против новой гонки вооружений, против войны во Вьетнаме, в поддержку национально-освободительного движения в странах Азии, Африки и Латинской Америки. Научно-техническая революция, вторгающаяся почти во все сферы жизни, находит свое отражение и в художественном сознании. Если еще не так давно урбанизация, машины, техника порождали страх и отчаяние, то теперь они вызывают живой интерес, привлекают внимание личности к окружающему и истории, находят отражение не только в жанрах детектива и фантастики. Даже герой популярной сказки шведской писательницы Сельмы Лагерлёф маленький Нильс, совершавший путешествие на гусях, получает современное почетное звание «гусенавта».

Важными становятся тенденции, связанные, в частности, с широким интересом многих крупных писателей к документализму, обеспечивающему, по их мысли, не только приближение к реальным фактам, но и необходимость сделать выбор, признать и принять как положительный и действенный фактор «завербованность» искусства, служащего интересам народа. Обогащение литературы определено укреплением ее связей с жизнью, обращением писателей к животрепещущим проблемам современности, дальнейшим развитием многообразных художественных форм прямого и непрямого изображения. Принципы философского обобщения все чаще связываются с глубоким психологическим анализом внутреннего бытия, с выяснением места личности в современной действительности и истории, стремлением (вызванным разными причинами) «вырваться» за пределы времени и пространства: обрести свободу (правда, часто иллюзорную) или забыть об ужасах бытия, угрозе атомной катастрофы.

Оптимистические надежды вселяет изменение международной обстановки в 70-е гг., вызванное подписанием Заключительного акта совещания в Хельсинки — коллективной акции, которая должна обеспечить мир на европейском континенте. Это стало возможным, в первую очередь, благодаря настойчивой ленинской миролюбивой внешней политике, проводимой Советским Союзом, с успехом выполняющим величественную программу мира, намеченную XXIV и XXV съездами КПСС. «Естественные формы жизни» открывают перспективы и для естественных форм в искусстве — глубоко правдивом и гуманистическом. На этих путях немало сделано и выдающимися писателями современной Скандинавии.

Примечания

1. Манн Т. Собр. соч. В10-ти т. М., 1961, т. 10, с. 283.

2. Подробнее об этом см. в кн.: Кан А.С. История скандинавских стран (Дания, Норвегия, Швеция). М., 1980; Новейшая история 1939—1975 гг. Курс лекций под ред. проф. В.В. Александрова. М., 1977.

3. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 25, с. 69.

4. Подробнее об этом см. в кн.: Брауде Л.Ю. Сказочники Скандинавии, Л., 1974.

5. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 30. с. 142.

6. Луначарский А.В. Собр. соч. В 8-ми т. М., 1965, т. 5, с. 281.