У Сигурда Эвенсму

На рыбацком мотоботе двенадцать человек бежали из Олесунда в Шотландию, чтобы примкнуть к расквартированным там отрядам норвежской армии.

На борту были люди различных профессий, несхожих судеб. Но всех их ждал один конец.

Предатель донес в гестапо о готовящемся побеге. Как назло стояла ясная погода, и в открытом море мотобот не смог уйти от немецкого миноносца.

Это было в те дни, когда рыбацкий поселок Телевог на острове Сотра, вблизи от Бергена, встал в ряд с чешской деревней Лидице и французским селом Орадур.

Мстя за убитого в Телевоге гестаповца, гитлеровцы расстреливали всех, кто был в те дни пойман при попытке бежать из Норвегии.

Среди захваченных на рыбацком мотоботе был молодой журналист Сигурд Эвенсму. Он работал в подпольной прессе и, спасаясь от провала, бежал в Англию, так как узнал, что на него «заведено дело». Но именно это обстоятельство и спасло ему жизнь.

При аресте Эвенсму опознали и переслали туда, где шло следствие по его «преступной деятельности». Остальных — команду мотобота и беглецов — одиннадцать человек тут же расстреляли.

После войны, выйдя из концлагеря, Эвенсму написал роман «Они бежали в Англию» — о пережитом, о своих товарищах, о рыбаках с мотобота.

Это было горячее слово живым о погибших. Роман имел большой успех, его перевели на многие языки, экранизировали.

Когда в Москве несколько лет назад в иностранной комиссии Союза писателей я познакомился с Сигурдом Эвенсму — высоким человеком средних лет, с добрым лицом, внимательными глазами и нервными руками, — я об этом еще ничего не знал. Мне было известно лишь, что он пишет роман о жизни журналистов рабочей прессы в предвоенное время.

Теперь, побывав на острове Сотра, в заново отстроенном поселке Телевоге и в Олесунде, откуда начал свой злополучный путь рыбацкий мотобот, прожив более месяца в Осло, я знал об Эвенсму гораздо больше, чем в дни нашего первого знакомства. С тем большей охотой я принял его приглашение.

Просторный загородный трамвай экебергской линии уносил меня к югу — по высокому восточному берегу фиорда, и столица распахивалась перед глазами по-новому, открывая продолговатые щупальца бесчисленных причалов, каменные громады складов на полуостровах, переплетение корабельных снастей в порту, белокрылые яхты, пляжи, густо усеянные загорающими горожанами, и зеленые холмы на горизонте.

Нет, думается, не случайно самое высокое место, господствующее над городом, — гора Экеберг — отдано здесь мореходной школе.

Отсюда прекрасно видны островерхие шпили старинной крепости, семисотлетний Акерсхюс и абрис нового огромного здания ратуши. Но еще километр, и очертания уже затенены другими строениями, а кубические многоэтажные башни ратуши, кажется, даже выросли. Далеко-далеко в другом конце города, у самого берега полуострова Бюгдой, виден гигантский пирамидальный шатер, под крышей которого покоится на вечном приколе «Фрам».

Рядом с пирамидой этого большого железобетонного шатра — другая, поменьше, где размещен музей мореплавания, но его отсюда не разглядеть. Не виден и стоящий рядом дом-музей «Кон-Тики», где на днях я провел несколько часов с Хаугландом.

Дом, где покоятся останки Кон-Тики, слишком невысок, чтобы его можно было увидеть из утопавшего в жимолости и сирени дома Сигурда Эвенсму.

Встретил меня Эвенсму так, словно между прошлой встречей нашей и нынешней не пролегли два года.

Узнав, что я был на острове Сотре, в Телевоге, он стал расспрашивать о моих впечатлениях.

— Я хорошо знал тех двоих «командос», которых гестаповцы застигли в Телевоге, — сказал Сигурд. — Один из них, Эмиль Боль, радист из Вестфольда, был убит в схватке. А второй ранен. Его подлечили и вместе с сыном хозяина дома, где они скрывались, Ларсом Теле, бросили в Грини. Гам его и расстреляли. Это были удивительные парни. Ларс очень тосковал о своих детях... Двое ребятишек... Я никогда не забуду его.

Имя Ларса высечено на обелиске в Грини рядом с именем Палкина, вспомнилось мне.

— А детей его вы видели в Телевоге? — живо спросил Сигурд. — Впрочем, они теперь совсем взрослые.

— Я разговаривал с его родителями.

Но не успел я рассказать о встречах в Телевоге, как со двора в комнату вбежал шустрый мальчуган. Он на ходу поздоровался со мной и исчез в глубине квартиры. А через минутку дверь со двора снова распахнулась и опять вбежал тот же мальгучан, осмотрелся, поздоровался и так же, как первый раз, исчез в глубине квартиры.

Заметив мое удивление, Эвенсму рассмеялся:

— Это другой! Близнецы... Уже после войны родились.

Мы сидим в большой комнате с окнами в сад, с книжными до потолка полками, обступившими стены, за низеньким продолговатым столиком. Разливая по чашкам кофе, Сигурд рассказывает о том, что он сейчас пишет, о своих планах и замыслах.

Закончив трилогию о журналистах рабочей прессы перед войной, Сигурд Эвенсму написал роман о том, что будет после атомной войны.

— О людях нового каменного века! — с горькой усмешкой говорит он. — Это литература. Но сейчас мы должны делать все, чтобы такие книги не стали пророческими.

Лучшие произведения Эвенсму пережиты им лично, они, как у нас говорят, «документальны». Так было с романом «Они бежали в Англию» и с поставленным норвежцами совместно с Югославами по его сценарию фильмом «Кровавый путь» — о военнопленных югославах, привезенных гитлеровцами в Норвегию, об их трудной судьбе и подвигах, которые они совершили вместе с людьми норвежского движения Сопротивления. Многое из вошедшего в фильм испытано самим писателем за два мучительных года, отнятых у него концлагерями.

А какие жизненные впечатления отражены в романе об атомной войне?

— Во-первых, творческое воображение, а во-вторых, личный опыт той борьбы, которую вместе со многими норвежцами я веду сейчас против атомной бомбы, за полное, хотя бы одностороннее, разоружение, за то, чтобы Норвегия разомкнула руки, сжимающие ее в слишком цепких объятиях, — ведь и поцелуями можно задушить — и вышла из НАТО. Некоторые утверждают, что мы — маленькая страна и от нас ничего не зависит. Ерунда! Я убежден, что и малый народ может сделать большое дело... Особенно на пути мира, — горячо говорит Эвенсму. — Все, что свершил Нансен, тоже считалось сначала невозможным. Фантастичным. А когда он обратился к правительству с просьбой ассигновать всего пять тысяч крон на лыжный переход через Гренландию, газеты писали, что «было бы преступлением оказать поддержку самоубийце». И правительство вняло их голосу, а не Нансену. Правда, ученые оказались более благосклонны к нему, — рассмеялся писатель. — Нансен защищал свою докторскую диссертацию за четыре дня до того, как отправился в Гренландию. Идеи его были настолько новы и оригинальны, что почтенные оппоненты просто ничего не поняли. И докторскую степень присудили ему только потому, что он уходил туда, где, по их мнению, неминуемо должен был погибнуть. Но победил, тот, кто людям здравого смысла казался безрассудным... И малый народ может прокладывать пути мира, — повторил Эвенсму.

За последние годы, как он признался мне, Эвенсму все больше и больше «вдохновляется» кинематографией или, как он выразился, «погрязает» в ней.

В те дни, когда я был в Осло, по роману Акселя Иенсена «Лина» здесь снимали фильм, сценарий которого также написал Эвенсму. К тому же он стал заправским кинокритиком и каждые две недели регулярно выступает по радио с очередным обзором новых, демонстрирующихся в Норвегии кинофильмов. Ему, как и многим другим литераторам, радиовещание, находящееся на государственном бюджете, дает регулярный заработок — то, что не в состоянии дать труд писателя в стране, где тираж романа три тысячи считается очень большим.

— Этот дом я смог купить лишь потому, что получил компенсацию за те два года, которые находился в концлагере.

Сейчас Эвенсму увлечен новой работой.

— Груды материала пришлось перерывать для нее, — Эвенсму уважительно поглядывает на книжные полки, обступившие плотным строем высокие стены комнаты. — Несколько месяцев неотрывного труда, и только сейчас кончаю синопсис.