Тайна, дразнившая мореплавателей

Дерзкая мечта проникнуть в тайну Северо-Западного прохода, которую безуспешно пытались раскрыть предшественники Амундсена в течение четырех столетий, полностью захватила его. Первым делом он решил тщательно изучить карту Канадского Арктического архипелага. «При поверхностном рассмотрении казалось, что самый естественный путь — это тот, который идет прямо на запад от северной оконечности Боотии Феликс, так как карта там указывает на открытые воды с самого этого места. Это как раз и есть тот путь, которым там неудачно пыталось пройти большинство моих предшественников», — писал Амундсен.

Сам он намеревался идти на юг вдоль западного побережья, побережья Боотии Феликс до самой южной оконечности Земли Короля Уильяма и только оттуда повернуть на запад, держась, по возможности, поблизости от берега.

Он вновь и вновь обращался к книгам о поисках Северо-Западного прохода. Больше всего его интересовало описание странствий адмирала Л. Мак-Клинтока, который высказал предположение, что сквозное плавание проходом удастся тому, кто изберет не северный маршрут, где экспедиции одна за другой терпели неудачу, а более южный. Амундсен решил идти именно таким путем и впоследствии не пожалел об этом.

Вернувшись в Норвегию, Амундсен обратился к директору Британской обсерватории в Кью с просьбой разрешить ему совершенствовать свои познания в геофизических наблюдениях. Но директор ответил отказом. О своей неудаче Амундсен поведал помощнику заведующего Норвежского метеорологического института Акселю Стену. Тот, напротив, приветствовал план полярного исследователя и убедил его непременно заняться во время плавания решением важной научной задачи — установлением нынешнего положения Северного магнитного полюса.

С рекомендательным письмом Стена Амундсен отправился к всемирно известному геофизику профессору Г. фон Неймайеру, возглавлявшему Гамбургскую морскую геофизическую обсерваторию. «По мере того, как я развивал перед ним свой план, — писал Амундсен, — возрастал интерес этого любезного старика, а под конец он весь сиял от восторга. Под его личным руководством я долго занимался при Германской морской обсерватории».

На закате своих дней Амундсен так вспоминал об этой встрече: «Я увидел человека приблизительно лет семидесяти, который своими белоснежными волосами, добродушным гладковыбритым лицом с ласковыми глазами до чрезвычайности был похож на знаменитого музыканта Франца Листа. Он любезно поздоровался со мной и спросил о цели визита. Я с жаром объяснил ему, что хочу сделаться полярным исследователем, что приобрел некоторый опыт в течение двухлетней экспедиции в Антарктику и что теперь мне нужно изучить методы магнитных наблюдений, чтобы приобрести основы научных знаний, необходимых для успешного выполнения моих намерений. Старик приветливо слушал меня и наконец воскликнул:

— Молодой человек, у вас задумано еще что-то! Рассказывайте все!

Я признался ему в своей честолюбивой мечте первым открыть Северо-Западный проход. Но он и этим не удовольствовался.

— Нет, — воскликнул он, — и это еще не все!

Тогда я сознался, что желаю предпринять исчерпывающие наблюдения для окончательного определения Северного магнитного полюса. Услышав это, он вскочил, подошел ко мне и обнял от всего сердца.

— Молодой человек, — сказал он, — если вы это сделаете, вы будете благодетелем человечества на все времена. Это великий подвиг.

Доброта его ко мне в течение последующих месяцев буквально меня подавляла. Будучи холостяком, он обедал в одной из лучших гостиниц города и часто приглашал меня туда. Эта гостиница казалась мне дворцом. Ресторанный зал был сказочной страной, поражавшей меня роскошью, а меню обедов — лукулловским пиршеством. Но старый ученый этим не ограничивался. Он приглашал меня и на обеды, которые давал приезжим ученым. И, таким образом, не только угощал меня обедами, весьма мною ценимыми, но и представлял мне редкую возможность встречать великих мыслителей и выдающихся деятелей. Я никогда не забуду, чем обязан этому славному старику, вдохнувшему в меня столько энергии и так много помогшему мне»¹.

Амундсен первым приходил в обсерваторию и уходил из нее последним. Через несколько месяцев он приобрел теоретические знания и опыт практических измерений геофизических явлений и прежде всего явлений земного магнетизма.

Усердие Амундсена было по душе Неймайеру. И он сделал все, чтобы лучшие геофизические обсерватории мира открыли двери перед молодым полярным исследователем.

Вернувшись в Норвегию, Амундсен решил ознакомить со своим планом Фритьофа Нансена.

«И вот наступил великий день, когда мне пришлось излагать свой план Фритьофу Нансену.

Кажется, Марк Твен рассказывает об одном таком маленьком человеке, который должен был входить в двери дважды, чтобы его заметили...

Фритьоф Нансен

Но незначительность этого человека ничто в сравнении с той, которую я чувствовал в то утро, когда вошел в дом Нансена в Люсакере и постучался в двери его кабинета.

— Войдите! — раздалось оттуда.

И вот я очутился лицом к лицу с тем человеком, который был для меня в течение многих лет буквально сверхчеловеком, человеком, выполнившим такие задачи, которые заставляли трепетать во мне каждую жилку.

С этого времени я считаю начало существования экспедиции «Йоа». Нансен одобрил мой план»².

Спустя 20 лет Амундсен более подробно расскажет в книге «Моя жизнь» об этой встрече: «Доктор Фритьоф Нансен, ставший героем моих отроческих лет благодаря своим отважным экспедициям в Гренландию и на «Фраме», считался тогда в Норвегии главным авторитетом в области полярных исследований. Я знал, что одно слово поощрения из его уст явилось бы неоценимой поддержкой для моего плана, также неблагоприятный отзыв мог оказаться для него роковым. И вот я отправился, открыл свои намерения и просил его одобрения. Он дал его мне и, даже предупредив мои желания, сам предложил рекомендовать меня тем лицам, у которых я мог найти поддержку»³.

Доброжелательное отношение Нансена, беседы с ним, его советы, пожелания заставили Амундсена по-новому взглянуть на задачи своей экспедиции. Он приветствовал намерения Амундсена проникнуть в великую тайну, дразнившую на протяжении четырех веков всех мореплавателей, но настойчиво рекомендовал ему безотлагательно заняться изучением земного магнетизма и методов геофизических измерений.

«Моя экспедиция должна была служить не только чисто географическим, но также и научным целям: иначе к моим планам не отнеслись бы серьезно и мне не удалось бы получить необходимой поддержки»⁴.

Оставалось решить еще одну, пожалуй, не менее трудную задачу — достать деньги на снаряжение экспедиции. Собственные средства исследователя были невелики — их едва могло хватить на покупку судна и научных инструментов. Амундсену пришлось искать меценатов. Он старался заинтересовать их задачами исключительно важной для науки экспедиции.

«Это, — вспоминал Амундсен, — было прохождением сквозь строй, и мне не хотелось бы повторять его когда-либо. От этого времени у меня осталось много светлых и хороших воспоминаний о людях, которые ободряли и поддерживали меня, как могли. Но остались и другие воспоминания о тех, кто считал себя умнее своего ближнего и думал, что он имеет право порицать и порочить все, что предпринимали или хотели предпринять другие... Однако забудем о темных воспоминаниях и останемся с одними только хорошими. Нансен и в этом отношении был неутомим. Трое моих братьев тоже во многом помогли мне в этой тяжелой работе»⁵.

Амундсен для своей экспедиции, которая должна была состоять из семи человек, приобрел в Тромсе видавшее виды небольшое одномачтовое судно «Йоа» постройки 1872 г. Водоизмещение ее составляло всего 47 т. Выполнив некоторые работы по оборудованию судна и оснащению научными инструментами, Амундсен отправился на нем в северную часть Атлантического океана, между Гренландией и Норвегией. Он преследовал две цели: научиться управлять таким небольшим судном, как «Йоа», и выполнить цикл океанографических наблюдений для Фритьофа Нансена, который весьма нуждался в дополнительных данных об образовании глубинных вод в центральной части Гренландского моря. Нансен был тронут помощью своего молодого друга.

Весной 1903 г. в основном было завершено переоборудование судна и снабжение его всем необходимым примерно на пять лет автономного плавания во льдах Северо-Западного прохода.

13 мая на борту «Йоа» собрались все участники экспедиции Амундсена. Старший лейтенант Годфред Хансен, уроженец Копенгагена, 1876 г. рождения, много плавал к Исландии, Фарерским островам и проявлял большой интерес к полярным исследованиям. На него были возложены обязанности помощника начальника экспедиции. Одновременно он являлся штурманом, астрономом, геологом и фотографом. Антон Лунд, 1864 г. рождения, много лет плавал шкипером и гарпунером. Он был назначен первым штурманом экспедиции. Пер Ристведт, 1873 г. рождения, уже плавал с Амундсеном на «Йоа» в 1901 г. в Гренландское море. Он являлся первым машинистом и метеорологом. Хельмер Хансен родился в 1870 г., много лет плавал в полярных морях. В экспедиции ему предстояло исполнять обязанности второго штурмана. Хустав Юль Вик, самый молодой член экспедиции (23 года), являлся вторым машинистом на «Йоа». Одновременно он должен был помогать Амундсену при производстве магнитных наблюдений, с этой целью он прошел курс обучения в Потсдамской магнитной обсерватории. Адольф Хенрик Линдстрем, 1865 г. рождения. Он плавал коком на «Фраме», на котором под руководством Отто Свердрупа проводились исследования архипелага Парри (1898—1902 гг.). На «Йоа» он также был взят коком.

Экспедиции в таком составе предстояло совершить сквозное плавание Северо-Западным проходом и выполнить большие исследования по земному магнетизму.

Амундсен по-прежнему испытывал большой недостаток средств. Иногда его охватывало отчаяние. Он выбивался из сил в поисках денег и в переговорах с кредиторами об отсрочке платежей. 15 июня 1903 г. самый крупный из кредиторов потребовал уплаты долга в 24 ч, иначе он наложит арест на судно. Двухлетняя подготовка к экспедиции оказалась под угрозой срыва, и Амундсен решился на смелый шаг. Ему ничего не оставалось, как немедленно покинуть берега родной Норвегии.

«Я, — вспоминал он в книге «Моя жизнь», — созвал своих шестерых тщательно подобранных спутников, разъяснил им мое положение и спросил, согласны ли они пойти на то, что я хочу предпринять. Они с восторгом изъявили свое одобрение. Тогда все мы, семеро заговорщиков, отправились в полночь на 16 июня 1903 года под проливным дождем на пристань, где стояла «Йоа», взошли на борт, снялись с якоря и взяли курс на юг к Скагерраку и Северному морю. Когда день занялся над нашим свирепым кредитором, мы были уже на надежном расстоянии в открытом море — семеро пиратов, счастливейшие из всех, когда-либо плававших под черным флагом. Мы уходили в плавание, занявшее целых три года, в течение которых нам удалось выполнить то, чего наши предшественники тщетно добивались более четырех столетий»⁶.

Вскоре экспедиция находилась в Северном море. Жизнь на судне шла по заведенному порядку. По словам Амундсена, каждый из членов экспедиции оказался вполне подходящим для своего поста. Экипаж напоминал маленькую республику — каждый считал себя специалистом в своем деле и понимал, что на него возлагают большие надежды.

25 июня «Йоа» вошла в Атлантический океан. Спустя немногим более двух недель показались горы Гренландии, а 13 июля — и первые айсберги. Вскоре появились большие корабли королевской гренландской юатской торговой компании, возвращавшиеся домой от берегов Гренландии. «Йоа» бросила якорь в гавани Годхавна, где предстояло принять на борт 20 ездовых собак, дополнительное снаряжение и провести научные наблюдения.

«Мы, — писал Амундсен, — сейчас же разделились на две партии, из которых одна занялась необходимыми наблюдениями, тогда как другая взяла на себя работу на борту судна. Лейтенант Хансен производил астрономические, а Вик — магнитные наблюдения. Лунд и Хансен должны были погрузить все на судно и, кроме того, привести все в порядок для продолжения нашего путешествия. Ристведт бегал взад и вперед, и у него была масса хлопот. Он отсчитывал показания хронометра то для астронома, то для магнитолога, то спускался в трюм и осматривал цистерны для воды, то устанавливал в машинном отделении бидоны с керосином. Работы было по горло! Все были охвачены одним стремлением — проделать всю работу хорошо и быстро, чтобы выйти в море как можно скорее и для этого не потерять ни минуты времени и не упустить малейших возможностей... Наше пребывание в Годхавне было очень приятным. Единственно нам докучали комары, настолько сильно мешавшие нашей работе, что нам приходилось то и дело спасаться от них в каюты, чтобы немного передохнуть. Туда редко забирался этот гнус.

31 июля мы были готовы. Различные наблюдения были выполнены, и все наше снаряжение погружено. Мы уже запаздывали и должны были торопиться»⁷.

Амундсен приказал поднять якорь, и маленькая «Йоа» двинулась по проливу в сопровождении нескольких судов. На зданиях были подняты флаги, а батарея поселка салютовала несколькими выстрелами. И эхо в скалах звучало как огромное пожелание удачи в великом предприятии путешественников.

Едва вышли в открытое море, как убедились, что на карте неправильно показана скала Парри; судно едва избежало столкновения с ней. В последнюю минуту вахтенный заметил грозившую опасность и чудом спас положение.

7 августа «Йоа» вошла в огромный залив Мелвилла. В его водах среди льдов и айсбергов погибло немало кораблей. В 3 ч пополудни миновали «известный большой чертов палец», до того напоминающий старый узловатый загнутый большой палец, что путешественники, увидев его, расхохотались.

Амундсен приказал поставить все паруса и запустить мотор на полный ход. Нужно было любой ценой как можно скорее пройти залив Мелвилла. Первоначально шли почти по чистой воде, но на следующее утро встретились сплоченные непроходимые льды. Пришлось повернуть к юго-западу, где, судя по темной полосе, должна была находиться открытая вода. Надежда сменилась отчаянием, когда поняли, что ошиблись. Лед оказался настолько сплоченным, что в конце концов пришлось лечь в дрейф. Около полуночи ледовая обстановка улучшилась, но зато спустился густой и плотный туман.

«Тот, — писал Амундсен, — кто не видал тумана Ледовитого океана, не знает, что такое туман. Даже лондонский туман ничто в сравнении с ним. Ничего не было видно на длину судна. Но мы продолжали идти по компасу в нужном нам направлении, и лед вежливо уступал нам дорогу. Так шли мы среди влажной каши, но если бы меня спросили о состоянии льдов в этой части залива Мелвилла, то я не мог бы дать никакого ответа. Однообразие иногда нарушалось тяжелым тюленем, который тотчас же расставался с жизнью, мы объедались свежим тюленьим мясом. До сих пор нам не попадалось ни одной птицы, но здесь то и дело появлялись огромные стаи люриков — тысячами пролетали они около самого судна. Дрейфующие льды дают одно большое преимущество, а именно — изобилие воды; почти на каждой льдине бывают озерки чудеснейшей воды, и мы наконец позволили себе даже роскошь помыться и покупаться в пресной воде»⁸.

13 августа, когда Амундсен стоял на вахте в промокшей насквозь одежде, коченея от холода, вдруг в густой пелене тумана образовался прорыв и совсем близко обозначились контуры скалистого, изрезанного льдами и ветрами мыса Йорк, который путешественник принял за «очарованную сказочную страну». «Это было одно из тех чудесных зрелищ, — писал Амундсен, — которые переживались только в царстве льдов, они не забываются всю жизнь и притягивают к себе с такой силой, что человек стремится снова и снова вернуться сюда, несмотря ни на какие лишения и трудности»⁹.

И все же несмотря на туман и льды «Йоа» продвигалась вперед.

Наконец пробил тот час, когда путешественники оказались на чистой воде. Потом прошел еще не один час, как самый трудный участок Северо-Западного прохода был пройден, причем на таком крохотном судне.

15 августа достигли Далримпе Рока, где шотландские китобои Мильн и Адамс заготовили для Амундсена целый склад провизии и собачьего корма. Здесь норвежцы встретились с датской экспедицией Милиуса Эриксена, в которой принимал участие известный полярный исследователь Кнуд Расмуссен. Это был приятный сюрприз, а дальше предстояла тяжелая работа — надо было переправить на борт «Йоа» 105 ящиков грузов (весом 130—200 кг каждый) и вычистить мотор, который изрядно загрязнился за время похода заливом Мелвилла.

Во время этой стоянки судно едва не выбросило на берег. Внезапно налетел ветер, который стремительно усиливался. Паруса удалось поставить в самую последнюю минуту, когда борт судна от скал острова отделяли какие-то дюймы.

Утром 17 августа экспедиция возобновила плавание Северо-Западным проходом. Сначала шли на север вдоль удивительно красивого ледника Парри, который был исследован совместными усилиями англичанина Эдуарда Парри и норвежца Эйвина Аструпа. Главную опасность для путешественников здесь представляли недавно образовавшиеся айсберги, между которыми искусно лавировала крохотная «Йоа».

20 августа вошли в пролив Ланкастер и взяли курс на о-в Бигл, где программой предполагалось проведение цикла геофизических измерений. Спустя два дня, идя то в тумане, то в ослепительных лучах яркого солнца, достигли цели. «Я, — вспоминал Амундсен, — сел на один из ящиков с цепями и стал смотреть на берег с чувством глубокой торжественности, ведь я находился на священной земле, здесь была последняя известная зимовка Франклина.

Мысли мои были в прошлом, далеком прошлом»¹⁰.

Амундсен представил тот удивительный солнечный день, когда от набережной Темзы отплыли корабли «Террор» и «Эребус», на борту которых вместе с Франклином находились 136 моряков. Они были также полны светлой веры в счастливый исход своего путешествия. В сентябре 1845 г. от Франклина было получено первое донесение, которое он послал с судном, сопровождавшим его до берегов Гренландии¹¹. Моряки надеялись летом 1846 г. дать о себе знать с берегов Камчатки. Две недели спустя капитан одного китобойного судна видел их на 74°41' с.ш. и 68°13' з.д. Путешественники ждали, когда льды разредятся и пропустят их к северу.

Затем наступило молчание. Прошли лето и осень 1846 г., а корабли Франклина не возвращались...

Теперь Амундсен находился в том самом месте, где прошла первая зимовка Франклина. Темные контуры нескольких крестов, видневшихся на берегу, свидетельствовали о том, что цинга здесь показала путешественникам свой страшный лик и похитила несколько их жизней...

Амундсен помнил, что первые достоверные сведения о судьбе пропавших принадлежат адмиралу Л. Мак-Клинтоку, возглавлявшему поисковую экспедицию. Зимовать отважному путешественнику пришлось в плену льдов. Только 26 марта 1857 г. корабль получил свободу. Но путешественников ждало новое испытание. У западных берегов Гренландии «Фокс» налетел на подводную скалу и с большим трудом с нее снялся. Пройдя опасным проливом Белло, Мак-Клинток остановился на вторую зимовку в бухте Кеннеди, расположенной в южной части восточного берега о-ва Сомерсет. Весной отряды Мак-Клинтока обнаружили следы экспедиции Франклина, в том числе последнее письмо ее участников. Оно гласило: «28 мая 1847 года. Корабли «Эребус» и «Террор» зимовали во льдах под 70°50' северной широты и 98°23' западной долготы. Сэр Джон Франклин командует экспедицией. Все благополучно».

Ниже была сделана запись другой рукой: «Сэр Джон Франклин умер 11 июня 1847 года, а всего умерло в экспедиции до настоящего времени 9 офицеров и 15 матросов»¹².

Маленькая записка разъясняла тайну исчезновения экспедиции Дж. Франклина.

Стало известно, что после первой зимовки Франклин и его спутники прошли самую трудную часть Северо-Западного прохода. На пути к цели они попали во льды. Лето 1847 г. не принесло освобождения. Началась третья зимовка. Продовольствие было на исходе, так как в банках консервов оказалось тухлое мясо.

Надеясь спастись от голодной смерти, в апреле 1848 г. путешественники оставили корабли и направились к берегам Канады. Словно призраки, брели моряки по снежной пустыне. Они падали и умирали на ходу. Вид оставшихся в живых был так страшен, что встречавшие их эскимосы в ужасе бежали от голодных, искавших помощи людей. Ни одному участнику экспедиции Франклина не удалось спастись.

Вот какая трагическая картина предстала перед взором Амундсена.

23 августа приступили к магнитным наблюдениям. «На этот раз, — писал Амундсен, — все следили за ними с огромным интересом и вниманием. Ведь от их исхода зависел путь к магнитному полюсу. Не буду отрицать, что многие надеялись, что стрелка будет показывать на запад — к мускусным быкам, острову Мелвилла и Земле Принца Патрика. Стрелка склонения была отпущена, и за ее движением следили с замиранием сердца. Она долго колебалась туда и сюда и наконец установилась в юго-западном направлении. И хотя я тоже иногда с удовольствием подумывал об охоте на северо-западе, но теперь, когда жребий был брошен, остался очень доволен. Мой первоначальный план мог развиваться дальше... И мои товарищи испытывали то же самое чувство... Мы все единодушно считали, что лучший путь для решения проблемы Северо-Западного прохода лежит именно там, куда указывала магнитная стрелка»¹³.

Пока Вик занимался геофизическими измерениями, остальные, свободные от вахты, члены экспедиции обследовали окрестности о-ва Бичи и собирали окаменелости. Кроме того, в одном из разгромленных складов, которые были устроены для прежних путешественников и впоследствии подверглись нападению медведей, нашли небольшие запасы каменного угля и взяли их с собой. Там же обнаружили некоторое количество кожи, которая пробыла на ветру и морозе почти полвека и, по словам Амундсена, была совсем хороша и «мы даже предпочитали ее патентованной американской подошвенной коже, которая была у нас».

Здесь же путешественники обнаружили мраморную плиту, которую по поручению леди Франклин поставил Мак-Клинток в память о ее безвременно ушедшем муже. Уцелели памятники жертвам и других экспедиций. По словам Амундсена, над о-вом Бичи витал призрак смерти. Здесь не было никаких животных, не видно было ни лужицы, ни ручейка воды.

Через три дня, как только программа магнитных измерений была выполнена, «Йоа» покинула остров. Теперь путешественникам предстоял путь, который уже опробовали суда, но затем надо было идти неизведанным путем, по нему еще не проходил ни один мореплаватель.

Ледовая обстановка благоприятствовала плаванию. Они шли почти по чистой воде. Досаждали лишь густые туманы. Случалось, что казавшиеся издали огромными ледяные массивы на самом деле были небольшими льдинами, которые судно легко преодолевало. Это вселяло надежду на успех предприятия. Путешественники приближались к тому роковому месту Северо-Западного прохода, где их предшественники непременно встречали необыкновенно сплоченный лед и вынуждены были поворачивать обратно. Это были злополучные острова Де-ля-Роккета — они уже виднелись на горизонте. Их удалось достичь лишь одному путешественнику — Аллену Юнгу, побывавшему здесь на «Пандоре» в 1875 г. Но ледяной барьер ему преодолеть не удалось.

Амундсен опасался, что его экспедицию ждет подобная участь.

Море было спокойным. Вероятно, отсутствие волн и зыби объяснялось тем, что поблизости находился сплошной лед. Амундсен признавался впоследствии, что внешне он старался держаться увереннее, хотя на самом деле был необычайно взволнован. Наступал самый ответственный момент — что ожидало впереди: ледяной барьер или открытое море?

Прогуливаясь по палубе, Амундсен вдруг почувствовал, что она как будто уходит из-под ног, словно от качки. Он писал: «Море вокруг было гладкое и тихое, и я решил, досадуя на самого себя и свою нервность, что мне только показалось. Я продолжал свою прогулку... вот опять! Такое ощущение, будто моя нога касалась палубы, чего, по расчетам, должно бы не быть. Я перегнулся через поручни и стал пристально глядеть на поверхность воды. Она была по-прежнему гладкой и спокойной. Я начал снова бродить, но не успел сделать нескольких шагов, как то же ощущение повторилось, на этот раз настолько ясно, что невозможно было ошибиться: судно испытывало небольшое неровное колебание!

Я не продал бы ни за какие деньги этого легкого колебания. Ведь это же была зыбь, поднимавшая судно, зыбь — вестник открытого моря! К югу путь был открыт — никакой непроходимой стены не было!

Я оглядел нашу утлую «Йоа» с носа до кормы, от палубы до верхушки мачты и улыбнулся: неужели «Йоа» победоносно поведет всех нас и пронесет флаг нашей родины, наперекор насмешливым предсказаниям, по пути, который давно уже был всеми оставлен!»¹⁴

25 августа 1903 г., миновав о-ва Де-ля-Роккета, «Йоа» бороздила воды там, где еще не побывал ни один мореплаватель. Благополучно миновали и пролив Белло, во льдах которого два года зимовал знаменитый Мак-Клинток в надежде проникнуть в неведомый Северо-Западный проход... Здесь Амундсена ждала удача. Однако путешественники не избежали и опасностей. Судно неожиданно село на подводный риф и едва стянулось с него. До пробоин дело не дошло, поэтому отделались легким испугом. Потом вспыхнул пожар в машинном отделении. К счастью, его быстро удалось потушить. Судно было спасено, и плавание продолжалось. Затем стали досаждать мели. Чтобы облегчить судно, пришлось выбросить за борт 25 самых тяжелых ящиков с собачьим пеммиканом, из которых каждый весил около 190 кг. Но это не помогло. Судно основательно село на мель. Надежды на приливную волну, которая помогла бы сдвинуться, не оправдались. Разыгрался шторм. Амундсен решился поставить паруса.

«И вот, — вспоминал он, — началось плавание, которого, конечно, никто из нас не забудет, хотя бы мы дожили до возраста Мафусаила! Сильный напор парусов и высокие крутые волны поднимали судно и бросали его вперед опять на камни, и каждую минуту мы ожидали увидеть доски нашего корабля плавающими по морю. Фальш-киль расщепился и всплыл. Нам не оставалось ничего иного, как только наблюдать за ходом событий и спокойно ждать результатов. Не могу сказать, чтобы я был спокоен, стоя на вантах и следя за танцем судна с камня на камень. Я горько упрекал себя. Если бы я послал вахтенного в наблюдательную бочку, этого никогда бы не случилось. Он заранее заметил бы риф и предупредил бы нас о нем. Неужели же эта моя неосторожность остановит все наше предприятие? Предприятие, начавшееся так замечательно! И мы, прошедшие уже так далеко, дальше, чем кто-нибудь до нас, — мы, так счастливо справившиеся и миновавшие те части прохода, которые считались самыми трудными, принуждены будем теперь остановиться и с позором повернуть обратно, так ли? И это еще вопрос. А если судно разобьется, что тогда? Мне приходилось держаться изо всех сил, чтобы не быть сброшенным далеко в море, каждый раз, когда судно подбрасывалось и снова садилось на камни... Неужели же судно разобьется? На это было больше всего похоже! Становилось все мельче, и, как я видел, о наружный край перил разбивалась волна. Туда-то именно нас и выбросит, наверное, бешеный северный шторм! Паруса натянулись так, как кожа на барабане, такелаж дрожал, и я каждую минуту ждал, что он полетит за борт. Постепенно мы приближались к самому мелкому месту рифа, и море все больше и больше окутывало судно пеной.

Мне казалось уже почти невозможным, чтобы судно выдержало удары наружного края фирна, он почти весь не покрыт водой. Настало время спускать шлюпку и грузить в нее самое необходимое.

Я был в ужасном смятении перед принятием решения. На мне лежала ответственность — приближался момент, когда я должен сделать выбор. Покинуть «Йоа» на шлюпках и предоставить волнам разбить судно — или решиться на крайнее средство и, может быть, погибнуть вместе с судном!»¹⁵

Амундсен по одной из оттяжек спустился с высоты мачты и отдал приказ приготовить шлюпки к спуску, погрузив в них оружие, патроны и продовольствие.

Между тем один из членов экспедиции — Лунд — предложил сбросить оставшийся груз. Ящики и мешки полетели за борт. Судно бросило еще раз на отмель, потом оно ударилось о камень и оказалось на глубокой воде между мелями. С трудом удалось выбраться из этого опасного района и под парусами направиться к Ботии Феликс, где Амундсен обещал Нансену поставить гурий с извещением о положении дел экспедиции.

В 12 ч дня стали на якорь, чтобы привести в порядок судно после недавних событий, хотя Амундсен понимал, что все страшно устали от непомерной физической работы и нервного напряжения, вызванного тревогой за судьбу экспедиции.

К полуночи опять начался шторм. Вахтенный разбудил Амундсена и попросил всех подняться на палубу. «...Кругом был полный хаос, — вспоминал руководитель экспедиции. — Полная темнота и сумасшедший ветер с моря. Не оставалось никакого выбора, выходить в море невозможно — путь был полон мелей. Мы закрепили якорный канат и стали надеяться на лучшее. Команда была разбужена. Положение было такое, что мы приготовили все для высадки на берег. Мы каждую минуту ждали, что якорные канаты лопнут на высокой крутой волне под страшным напором шторма... Шлюпки и брезентовые лодки были нагружены продовольствием и всяким снаряжением, все роли были распределены, и, таким образом, мы были готовы на случай, если бы канаты лопнули. Машина была пущена полным ходом вперед, чтобы ослабить напор волн и ветра на якоря... К счастью, канаты выдержали. Однако целых пять дней мы простояли на одном и том же месте под той же угрозой, пока буря бушевала, меняя все страны света!»¹⁶

Наконец утром 8 сентября 1903 г. путешественники смогли продолжить свое плавание. Продвигаться вперед было трудно и опасно: существовавшие карты были далеки от совершенства. И там, где были показаны большие глубины, оказывались рифы. Весь день и всю ночь пришлось идти вперед систематически измеряя глубины, обходя опасные скалы и не менее опасные мели. Вдруг вахтенный заметил в отдалении «замечательную бухточку, лучше которой нет ничего на свете». Вскоре ей присвоили имя «Йоа». Амундсен назвал ее раем для усталых путников. Он решил осмотреться, чтобы выяснить, можно ли остаться здесь на зимовку. Тем более что бури и ураганы налетали попеременно, а путь предстоял нелегкий — с мелями и подводными рифами. Кроме того, по расчетам путешественников, всего лишь в 90 милях от гавани находился район магнитного полюса. К тому же за последние недели плавания команда изрядно выбилась из сил и нуждалась в отдыхе. Амундсен понимал, что и ему самому необходима передышка. Если цель экспедиции заключалась только в открытии Северо-Западного прохода, то можно было бы пойти на риск и попытаться продвинуться вперед. Но для решения другой задачи — истинного определения магнитного полюса — более идеального места, чем гавань Йоа, найти было невозможно.

«В 6 часов вечера, — вспоминал Амундсен, — я пошел на шлюпке с лейтенантом Хансеном и Лундом в гавань. Вход был неширок, в самом узком месте два судна едва могли бы разойтись. Но измерения лотом показали достаточную глубину — в среднем около 15 метров. Сама гавань во всех отношениях была желанным местом. Узкий вход не пропустит больших масс льда, а внутренняя часть ее была так мала, что никакой ветер не был страшен, с какой бы стороны он ни дул. Кругом гавани был покрытый, совсем низкий песчаный берег, ровно повышавшийся до высоты около 50 метров. Пресная вода была в нескольких речках: если бы они пересохли, на что было похоже, то как раз на склоне было довольно большое озерко с питьевой водой. Несколько каменных гуриев и кругов от палаток указывали, что здесь были эскимосы. Однако это могло быть и очень давно. Свежие оленьи следы давали надежду на охоту, снега не было и признака, а большие пространства, покрытые мхом, были совсем выжжены и указывали на то, что лето было очень жаркое.

Для постройки магнитной обсерватории это место было как нарочно создано: ни с какой стороны не было гор, которые содержавшимся в них железом могли бы влиять на показания инструментов, конечно, и песок мог содержать железо, но это было маловероятным. Таким образом, все наши наблюдения говорили в пользу этого места, и сообщение об этом вызвало на борту судна большую радость»¹⁷.

Вечером 12 сентября 1903 г. «Йоа» была окончательно поставлена на зимовку. Сначала путешественники приступили к обследованию окрестностей, в первую очередь интересуясь стадами оленей и гусей, охотой на которых можно было бы пополнить запасы провизии для экспедиции. Ведь им предстояла длительная зимовка. И, возможно, не одна.

На следующий день из трюма извлекли магнитные инструменты. «Я, — писал Амундсен, — забыл упомянуть, что для наших научных наблюдений выписал из Германии полный ассортимент самых точных и современных приборов. Эти приборы приводились в действие часовым механизмом и регистрировали автоматически. На игле было прикреплено зеркальце, отражавшее свет лампочки на катушку с намотанной фотографической бумагой. Катушка, приводимая в движение часовым механизмом, совершала один полный оборот в сутки. Вследствие этого наши обсерватории должны быть не только не магнитными, но и также светонепроницаемыми»¹⁸.

На берегу Амундсен произвел ряд наблюдений с помощью инклинаторов, чтобы изучить на месте магнитные явления. Измерения показали наклонение 89°15', или около 90 миль от полюса. Лучшего нечего было и искать, ближе подходить было нельзя.

14 сентября начали разгрузку судна. В первую очередь переправили на берег продовольствие и собачьи упряжки. Затем организовали генеральную уборку на судне и приступили к устройству магнитной обсерватории, которую соорудили из пустых ящиков из-под продовольствия. Павильон поставили на каменный фундамент, скрепленный цементом. Обсерваторию, как и продовольственный склад, окружили глубоким рвом, чтобы во время таяния снегов их не затопило водой. Этим занимались сам руководитель экспедиции и лейтенант Хансен. Кроме обсерватории, построили небольшой дом. В нем должны были жить Ристведт и Вик. Амундсен вспоминал, что никогда не забудет этой адовой работы. «Не раз, — писал он, — мы расправляли согнутые спины, непривычные к такой работе и желали, чтоб черт побрал все рвы!»¹⁹

Остальные члены экспедиции продолжали обследовать близлежащие места, включая небольшие острова. Один из них и вовсе не был нанесен на карту (здесь прошел только Мак-Клинток, экспедиция которого отыскала следы Франклина).

29 сентября 1903 г. над судном натянули тент. Таким образом, все необходимые приготовления к зиме, которая здесь длится не менее 10 месяцев, были закончены. А зима не заставила себя ждать. 1 октября повалил густой снег. Метели стали перемежаться с морозами. Решив пополнить запасы продовольствия, путешественники занялись охотой. Тогда еще никто не знал, сколько лет продлится их плавание.

Между тем выпавший снег так быстро уплотнился и затвердел, что его вскоре можно было использовать как строительный материал для сооружения помещения, где при участии Лунда и Хансена Амундсен намеревался в течение зимы производить абсолютные магнитные наблюдения. На павильон длиной 8 м, шириной 2 м и высотой 1,8 м вместо крыши натянули полотнище из тонкой просвечивающей материи. Словом, по признанию Амундсена, помещение получилось отличное...

«Тем временем, — писал он, — мороз все увеличивался и все больше давал себя чувствовать; поэтому нам пришлось подумать о своей одежде на зиму. Благодаря нашей удачной охоте на оленей у нас была масса великолепных шкур. Мы с лейтенантом (Хансеном) все время гадали, как бы сделать их пригодными для шитья из них нижнего платья. Верхнюю одежду из оленьего меха мы привезли с собой, и об этом нам не нужно было беспокоиться, но было бы чудесно иметь мягкую теплую нижнюю одежду. Мы отобрали все телячьи шкурки, перетащили их в каюту и приступили к работе. Никто из нас не имел никакого понятия о том, как нужно приниматься за дело. Правда, мы знали, что шкурки нужно растянуть, высушить. Но мы не представляли себе, нужно ли применять медленную или быструю сушку. Хансен надеялся на меня, а я надеялся на него. В конце концов мы порешили на том, чтобы растянуть шкурки под потолком. Мы развесили столько шкур, на сколько у нас хватило места, и наша каюта скоро приняла вид лавки не то мясника, не то скорняка»²⁰.

Между тем Ристведт и Вик закончили постройку своего магнитного дома, из окон которого открывался прекрасный вид на ближайшие окрестности. Путешественники не могли пожаловаться на избыток тепла. В некоторых помещениях судна, в особенности в задней каюте, температура зимой не поднималась выше нуля.

«2 ноября, — писал Амундсен, — постоянная станция начала свою работу. Вик установил саморегистрирующие магнитные инструменты в вариационном павильоне и справлялся с этими наблюдениями совершенно самостоятельно. Каждый день в 12 часов он менял ленту на регистрирующем барабане: это не всегда было удовольствием. Если при температуре минус 60° Цельсия, при ветре и метели приходилось прокладывать себе дорогу часто по снегу в метр глубины, то понятно, что для проведения этой работы нужно быть умелым человеком и сознавать свой долг. Вик делал это в течение 19 месяцев неукоснительно — прекрасный памятник над его могилой, воздвигнутой им самим»²¹.

Вскоре путешественники познакомились с коренными жителями Канадской Арктики — эскимосами, которые не видели европейцев с времен последнего путешествия Росса. Между экспедицией и эскимосами установились самые дружественные отношения. Через несколько недель все племя перекочевало к судну Амундсена. Лагерь экспедиции оказался окруженным 50 эскимосскими хижинами. В общей сложности в них обитало около 200 человек. Занимаясь меновой торговлей, Амундсен стал приобретать предметы быта, обихода, утвари, платья эскимосов и вскоре составил несколько коллекций, которые по сей день хранятся в норвежских музеях. Особенно поразило путешественников искусство женщин в выделке одежды.

«Эскимосские женщины в совершенстве умеют вырезать белые и черные места из оленьих шкур и сшивать их красными полосками, составляя из них оригинальные узоры. Также и бусы, которые они нанизывают из зубов и кусочков сушеной оленьей кости, свидетельствуют об их вкусе и ловкости»²².

Между тем зима приближалась семимильными шагами, а с нею — Рождество и Новый год. Приготовления к праздникам велись очень активно и отнимали у путешественников почти все свободное время. Пеклись крендельки, рогалики, печенье. Все побрились, почистились. Очень весело встретили сочельник, правда, с искусственной елкой. По жребию поделили подарки, которыми их снабдили еще во время проводов в экспедицию родственники и друзья.

«Кругом судна величественно и тихо, — писал Амундсен. — Изумительное северное сияние заливало пламенем все небо. Но вечно неспокойные лучи волнуют душу, как будто они посылают — особенно в рождественскую ночь — немых трепещущих посланцев из внешнего мира от тех, кто дома теперь тоже празднует Рождество.»

После Нового года Амундсен стал готовиться к санной поездке. Привели в порядок палатки, карты, лыжи, спальные мешки, «снежные ботинки», перчатки. Попробовали испытать палатку, но температура в ней при здешних лютых морозах не поднималась выше -30°С. Поэтому решено было научиться строить снежные хижины, в которых было гораздо теплее.

29 февраля 1904 г. Амундсен с небольшой группой отправился на лыжах к гавани Леопольда на о-ве Сомерсет. Мороз достигал -53°. Но это не смущало путешественников — за первые зимние месяцы они уже привыкли к низким температурам. Сложнее было с собаками. Запряженные в нарты, они останавливались перед каждым сугробом, а вскоре и вовсе выбились из сил. Пришлось остановиться на ночлег. Но едва соорудили снежную хижину, как совсем стемнело.

«Последний взгляд на умирающий зеленоватый отблеск неба на западе и на звезды, все ярче разгоравшиеся среди великой тишины, и мы отряхиваем снег с одежды и забираемся внутрь. И могу сказать, едва ли на свете сыщутся еще такие счастливцы, как мы, четверо молодцов, в этом уютном удобном помещении вокруг дымящейся пищи — когда за стеной пустыня и трескучий мороз. После еды вынимаются трубки, и только мысль о том, что нам надо рано вставать для новых утренних трудов, заставляет нас прекратить беседу и забраться в спальные мешки. Дневная утомительная работа скоро дает о себе знать, и вскоре мерное дыхание четырех человек свидетельствует о том, что и друг человечества Морфей — тоже полярный путешественник!»²³

Завтрак состоял из чашки шоколада, приготовленного на примусе. Выбравшись из хижины, Амундсен прежде всего занялся минимальным термометром, который был установлен в отдельном помещении. Он показывал -61,7. Мороз, действительно, был лютым — стоило прикоснуться обнаженной рукой к прибору или даже к деревянному предмету, как пальцы белели и их пронизывала адская боль.

На следующий день поднялся пронзительный встречный ветер, который бил в лицо, как плетью. Морозы не только не уменьшались, а, напротив, крепчали день ото дня. Посоветовавшись со своими спутниками, Амундсен решил повернуть к лагерю, чтобы дождаться более мягкой погоды и тогда предпринять новый поход. Сложив все свое имущество в снежном складе, путешественники на обратный путь потратили четыре часа вместо трех суток, когда шли к северу...

Но Амундсену не сиделось в лагере. Не прошло и недели, как он снова отправился к северу. На этот раз все шло прекрасно. Вскоре к ним присоединились эскимосы. Путешественникам на этот раз удалось достигнуть района мыса Харди на о-ве Матти и мыса Кристиана Фредерика на Боотии Феликс. Затем они намеревались обследовать гавань Леопольда. Им удалось осмотреть берег Боотии Феликс и пройти совсем близко от старого и нового магнитного полюсов. Но Амундсен не смог полностью провести наблюдения, так как его продовольственный склад оказался разоренным. «Блестящего успеха наше путешествие не имело, но, принимая во внимание стечение несчастных обстоятельств, должны быть довольны достигнутыми результатами», — писал он.

Примечания

1. Амундсен Р. Собр. соч. Л.: Главсевморпуть, 1937. Т. 5. С. 30—31.

2. Там же. 1939. Т. 1. С. 15.

3. Там же. Т. 5. С. 12.

4. Там же. С. 40—41.

5. Там же. Т. 1. С. 15.

6. Там же. Т. 5. С. 32.

7. Там же. Т. 1. С. 28—29.

8. Там же. С. 32.

9. Там же. С. 33.

10. Там же. С. 38.

11. Арктические экспедиции Джона Франклина. Л.: Главсевморпуть, 1937. С. 301.

12. Там же.

13. Амундсен Р. Собр. соч. Т. 1. С. 40.

14. Там же. С. 46.

15. Там же. С. 53—54.

16. Там же. С. 57.

17. Там же. С. 60.

18. Там же. Т. 5. С. 37.

19. Там же. T. 1. С. 67.

20. Там же. С. 79.

21. Там же. С. 87.

22. Там же. Т. 5. С. 40.

23. Там же. Т. 1. С. 106.