Глава VI. Ищут прохода

Еще в Норвегии, перед отплытием экспедиции, Нансен с тревогой и беспокойством говорил своим друзьям о Карском море.

— Если мы благополучно пройдем Карское море и минем Челюскин, самая трудная часть тут будет выполнена.

В действительности Карское море оказалось на этот раз гораздо лучше своей славы. Правда, чтобы не застрять в сплошном льде, пришлось все время плыть вдоль берега, где лед был рыхлый, но для путешественников было безразлично, по какому пути плыть, лишь бы не стоять на месте.

Остановку экспедиция делала очень редко. Один раз это было у низменного берега полуострова Ялмала, где Нансен впервые познакомился с самоедами, приплывшими на своих каяках в гости к путникам. А во второй раз это было у большого острова, прозванного затем Оленьим в память убитых на нем оленей.

Едва «Фрам» приблизился к земле, штурман сообщил, что заметил на острове оленя. Экипаж оживился, и все захотели сойти на берег. Сам же штурман был охвачен таким охотничьим пылом, что глаза его широко раскрылись, а руки дрожали, словно у пьяного.

Как только охотники высадились на берег, как тут же увидели следы оленя на мягкой глинистой земле, а вскоре и самих животных, которые паслись на плоской равнине. Подойти однако к ним хотя бы на расстояние выстрела не было никакой возможности.

Раздумывать однако нельзя было, иначе животным, почуяв человека, обратились бы в бегство. Пригнувшись к земле, Нансен стал медленно ползти вперед на четвереньках. Но лучше пусть он сам расскажет о своей охоте.

«Олени паслись спокойно, повертывая однако по временам голову, чтобы посмотреть вокруг себя. Я должен был торопиться. Но если ползти на четвереньках, то не было более возможности укрываться; оставалось только извиваться червем на животе. Но, эта мокрая глина и ручей... О! Мясная пища на корабле очень ценна, и хищный зверь в человеке силен... Надо пожертвовать платьем... И я пополз на животе, так что грязь брызгала вокруг меня.

Между тем небо позади меня делалось все более темно-красным, становилось все труднее разглядеть прицел, не говоря уже о глине, которую я с трудом мог удалять с дула ружья.

Олени по-прежнему паслись спокойно; когда они повертывали головы и осматривались кругом, я должен был лежать тихо, как мышь, чувствуя в то же время, как вода медленно сочится по животу; когда же они снова начинали щипать мох, мне снова приходилось подвигаться вперед по грязи.

Скоро я сделал неприятное открытие: пасясь, они почти также быстро удалялись от меня, как я приближался к ним. Я поднял ружье кверху, чтобы разглядеть мушку, и потом направил его на оленей.

Раз, два, три! Надеяться на хороший выстрел нечего: но мне казалось, что я во всяком случае должен попасть в цель, и я спустил курок. Два оленя сделали прыжок, посмотрели испуганно кругом, пробежали некоторое расстояние к югу и остановились снова; в тот же момент к ним подбежал третий, он находился несколько далее к северу.

Я выпустил все заряды, какие имел в магазине ружья, но так же неудачно. Животные прыгали и подвигались после каждого выстрела немного вперед; затем побежали рысцой на юг. Потом они опять остановились и смотрели на меня долго и внимательно.

Я изо всех сил бежал на запад, чтобы обойти их. Они же понеслись снова вперед, прямо к тому месту, где я должен был встретить двух моих товарищей. Я ожидал каждую минуту услышать выстрел и увидеть обоих животных падающими, но они спокойно и беспрепятственно бежали к югу.

Наконец вдали раздался выстрел. По дыму я мог видеть, что расстояние было очень велико. Раздосадованный, я вскинул ружье за спину и поднялся. Приятно ли видеть, что всеми твоими стараниями воспользовался другой?

Нигде не видно никого. Наконец я нашел Свердрупа; это выстрелил он; тотчас же за ним пришел и Блесси.

Мы стали подниматься по отлогости противоположного склона, но едва взошли, как нам прежде всего бросились в глаза рога шести великолепных животных, находившихся на холме против нас. Они были неспокойны, нюхали воздух на запад, бегали рысью кругом и снова нюхали. Они еще не могли заметить нас: ветер дул со стороны.

Мы долго стояли и смотрели на их движения и ждали в каком направлении они побегут; но выбор был, очевидно, труден. Наконец они понеслись к юго-востоку. Мы побежали изо всех сил на юго-восток, чтобы пересечь им путь прежде, чем почуют они нас.

Свердруп уже забежал далеко вперед, и я увидал, как он пересек равнину; скоро он уже должен был достигнуть надлежащего пункта, чтобы оттуда встретить оленей. Я остановился с намерением отрезать им отступление в случае, если бы они повернули и побежали к северу.

Шесть великолепных животных с самцами впереди. Все они бежали прямо на Свердрупа, который лежал, пригнувшись к земле. Каждую минуту можно было ждать, что один из оленей падет под пулей. Вот раздался выстрел — и все стадо с быстротой молнии повернуло и галопом помчалось назад.

Теперь настала моя очередь бежать изо всей силы и скакать через камни в долине, из которой мы вышли. Раза два я останавливался, чтобы перевести дух и посмотреть, по тому ли направлению бегут олени, по какому я ожидал, и опять пускался бежать.

Расстояние между нами сокращалось. Они бежали как раз к тому месту, к какому я предполагал; оставалось только прийти во время. Я напрягал до крайней степени все мышцы своих длинных ног, пробегая по огромным кучам голышей, делая с одного камня на другой гигантские прыжки, которым, конечно, в более спокойную минуту подивился бы сам. Случалось так, что нога скользила, и я падал вместе с ружьем на голыши.

Но дикий зверь проснулся, и страсть охотника овладела каждым мускулом. Мы достигли означенного пункта почти одновременно... Еще два прыжка через несколько больших камней — и наступил момент... Теперь пора стрелять, хотя и было еще далеко. Дым рассеялся, и я увидал старого самца, который бежал с перебитой задней ногой. Жертва стояла внизу в долине и ожидала своей участи. Она умоляюще смотрела на меня... Я подошел, и моя пуля положила конец его страданиям.

Только что я хотел потрошить его, как явились Хендриксон и Иогансен. Они ушли от медведя, которого встретили немного южнее от этого места.

Затем мы вместе выпотрошили оленей и хотели уже направиться к лодке, но встретили Свердрупа. Наступило уже утро... И я только теперь понял, как много времени потрачено здесь, и с нетерпением стал дожидаться отплытия на север.

В то время как Свердруп и еще два человека направились к кораблю, чтобы приготовиться к отъезду, я с несколькими товарищами направился на лодке к югу, чтобы захватить двух оленей и медведя.

Поднимался очень сильный северо-восточный ветер, который мог сделать возвращение для нас очень затруднительным; поэтому я попросил Свердрупа, чтобы "Фрам" подошел и встретил нас несколько ниже пролива, если только позволит глубина».

Как ни трудно было тащиться по сырой глине с тяжелым медвежьим окороком на плечах, но все же это было лучше того, что ожидало их у берега.

Вода прибыла, а прибой воли в то же время усилился. Лодка накренилась на бок, наполнилась водою, и всякий новый вал перекатывался по ней. Все имущество путников, ружья и амуниция, лежало в воде; куски хлеба, единственные припасы, бывшие у них с собой, плавали кругом, а чашка, где было масло лежала на дне пустая. Вытащить бот из волн и вычерпать из него воду было делом нелегким, и удалось им это лишь после многих усилий.

К счастью, берег здесь был мягкий, песчаный, и бот нисколько не попортился; но песок проник всюду, даже в тончайшие щели замков их ружей. Но самое печальное — это было состояние провианта, а между тем путники были голодны, как волки.

С презрением к смерти стали они есть их такими, какими они были: вымокшими в морской воде и выпачканными в грязи. К тому же Нансен испортил свой альбом с многочисленными эскизами, которыми очень дорожил.

Трудно было перенести добычу в лодку во время прибоя волн с низменного и ровного берега. Они должны были стоять с лодкой далеко от берега и, стоя на месте, втаскивать шкуру и мясо при помощи веревки. Вода заливала путников, но помочь было нечем. Затем пришлось изо всей силы грести против ветра и воли, направляясь вдоль берега к северу.

Ветер становился сильнее, и они едва подвигались вперед. Тюлени поднимались из воды около них, белуги плыли мимо, но теперь они не обращали на них ни малейшего внимания.

Вдруг Хендриксон закричал, что виден медведь. Нансен обернулся. На мысу действительно стоял прекрасный белый медведь и рыл лапой песок. Однако стрелять в него они не имели времени; друзья продол жали грести, а медведь медленно направлялся к северу и шел все время впереди.

Наконец, после страшной работы, охотники достигли бухты, где должны были взять оленей. Медведь пришел раньше; он еще не заметил лодки, но чутьем уже узнал о людях и стал приближаться. Это было слишком заманчиво. Нансен несколько раз накладывал палец на спуск, однако не стрелял; в сущности, от него не было никакой пользы, у охотников было достаточно хлопот, чтобы собрать то, что они уже имели. Но вот медведь встал на камень, точно мишень, чтобы лучше вынюхивать воздух и осмотреться кругом; потом, внимательно посмотрев на людей с минуту, он повернулся и побежал прочь от берега.

Прибой волн усиливался, но благодаря незначительной глубине валы разбивались на этом песчаном, ровном берегу далеко от суши. Друзья подплыли к берегу, пока лодка не ударилась о дно и валы не стали перекатываться через них.

Единственное средство достигнуть земли было спрыгнуть в воду и пойти вброд к берегу. Но самое трудное было перенести оленей в лодку. Далее к северу причалить было тоже не лучше, и хотя после всех усилий было очень досадно бросить это великолепное мясо, но Нансен решил, что ничего более не остается делать, как повернуть к «Фраму».

«Это была самая ужасная гребля, которую мне приходилось испытать, — вспоминает Нансен. — Сначала мы шли довольно хорошо, течение благоприятствовало нам, и мы быстро удалялись от берега. Но ветер усилился, и течение стало медленнее. Олин вал за другим прокатывался по нас.

Наконец, после невероятных усилий, мы подвинулись вперед настолько, что оставалось уже немного. Я воодушевлял гребцов, как только мог; я говорил, что после нескольких ударов весел они получат горячий чай, и старался развернуть перед их взорами все, что мог придумать.

Мы в самом деле ужасно утомились, но все же подвигались вперед на веслах довольно удовлетворительно, хотя волны беспрестанно перекатывались через нас, так что мы сидели промокшие насквозь, так как в виду хорошей погоды никому не пришло в голову взять с собой меховую или промасленную одежду.

Несмотря на все старания подвинуться вперед, мы скоро открыли, что это совершенно невозможно. Кроме ветра и валов, против нас было стремительное течение. Мы могли стараться, сколько угодно; мы так налегали на весла, что, казалось, кончики пальцев лопнут, и все, чего мы достигли, это — то, что наш бот стоял на том же самом месте или даже медленно подвигался назад.

Я пробовал ободрить товарищей, уверяя, что теперь мы подвинулись немного вперед, нужно только приналечь. Все было тщетно!

Ветер свистел в ушах, и пена волн обдавала нас. Становилось досадно; быть так близко к кораблю, что, кажется, можно бы достать рукой, и в то же самое время сознавать невозможность подъехать к нему. Мы должны были попытаться держать ближе к берегу, где течение благоприятствовало нам. Там, по крайней мере, нам удавалось хоть немного продвигаться вперед. Мы работали до тех пор, пока не очутились почти напротив корабля, и снова попробовали свернуть; но лишь только мы вторично попали в противное течение, как тотчас же нас понесло по ветру. Снова проделали мы тот же маневр, но и результат был тот же. Но вот нам бросили с судна буй; если мы достанем его, то спасены. Нет, и это нам не удается!

Конечно, не благословения сыпались на головы тех, кто остался на корабле. Почему, черт возьми, они не спустятся взять нас, если видят, как плохо нам приходится? Почему они не могут, по крайней мере, ослабить якорную цепь и немного подойти к нам? Ведь нам остается так мало, чтобы доплыть до них! Но, может быть, тут мель?

Еще одна последняя напрасная попытка. Мы употребляли все усилия; каждый мускул напряжен до последней степени. Только бы удалось достигнуть буя. Но тут, к нашему огорчению, мы увидели, что его втащили обратно. Мы заехали несколько выше "Фрама" затем опять повернули. На этот раз, благодаря ветру мы проходим гораздо ближе к судну, чем прежде.

Но буя все нет и нет, и никто не выбрасывает его даже не видно ни одного человека на палубе. Как без умные, кричим мы, чтобы бросили буй; большего удара мы не могли перенести. Плыть на берег в наших промокших платьях — мало приятного... Теперь мы хотим во что бы то ни стало быть на корабле. Мы кричим, орем, как дикари, кричим снова. Вот наконец они прибежали на корму, буй брошен и плывет нам навстречу. Мы напрягаем последние силы.

Наконец остается несколько саженей; гребцы, совершенно вытянувшись, ложатся на скамейки и гребут. Вот расстояние равно тройной длине лодки. Новый мощный удар — и расстояние равно двум с половиной... теперь двум... Немного спустя равно только длине лодки... Еще несколько отчаянных ударов веслами — и оно сокращается еще более.

— Ну, ребята, еще несколько сильных ударов и все кончено!.. Еще два удара!.. Гребите, гребите. Мы уже возле... Теперь мы уже не упустим... Гребите... Вот он! — и наконец мы все радостно вздыхаем от облегчения.

— Стойте... гребите, иначе лопнет веревка... На весла, ребята!..

Гребем снова... И вот мы причалили к борту "Фрама".

Лишь когда мы вносили на палубу шкуры и мясо, только тогда впервые заметили, против чего нам пришлось бороться! Течение неслось возле борта, как горный поток».

На следующий день Нансен понял, что это течение — не шуточный враг. «Фраму» удалось сдвинуться с места только благодаря тому, что машинисту приказано было нажать пар до самого высокого давления, какое мог выдержать котел.

Выбравшись из этих «тисков», «Фрам» несколько дней быстро шел вперед по темно-свинцовому морю. Во время этого плавания Нансену удалось открыть некоторые новые острова, которые до него оставались неизвестными.

Несколько дней продолжалось это благополучное плавание, пока не приключилась новая беда.

«Фрам» очутился в «мертвой» воде и почти не двигался с места, несмотря на то, что машина его работала полным ходом.

Положение корабля было отчаянное. Вдали виднелась полоса льда, а за ним полоса свободной воды, тот самый долгожданный Таймырский пролив, пройдя который, корабль мог бы уже свободно достигнуть самой северной части оконечности Азии — мыса Челюскина.

А тут словно нарочно одно препятствие сменяло другое.

Сначала эта проклятая «мертвая» вода!

Она точно мертвой хваткой тащила за собой вниз корабль и не давала ему двигаться. Образуется эта «мертвая» вода от того, что на поверхности плотной морской воды лежит еще слой пресной воды, который увлекается кораблем, скользя внизу по морской воде, точно по твердому грунту.

«Фрам» поворачивался в разные стороны, крутился, делал всевозможные повороты, но ничего не помогало. Наконец после колоссальных напряжений «Фраму» удалось выйти из области «мертвой» воды.

Но его подстерегало новое несчастье. Приближалась зима, лед все плотнее и плотнее сковывал воды океана и грозил затереть «Фрам» раньше того, как он вы берется из Таймырского пролива и достигнет мыса Челюскина.

Каков же был ужас Нансена, когда, подойдя к той части океана, которая, по его предположению, и была Таймырским проливом, экипаж нашел его сплошь покрытым льдом.

Был ли это действительно Таймырский пролив или что-либо другое? От ответа на этот вопрос зависело очень много: если пролив будет пройден теперь, до зимы, то, по расчетам Нансена, они выиграют целый год времени.

А ведь для полярных стран этот выигрыш или проигрыш был равносилен победе или поражению! Неудивительно, что весь экипаж волновался.

Много раз совершал Нансен разведки по заливу на лыжах, а где возможно, на лодках, но ничего, никакие признаки не указывали на то, что лед сдвинется с места.

Дни томительного ожидания казались необычайно длинными.

Однажды ночью Нансен проснулся от ужасного шума и воя. Оказалось, что разразился сильный шторм; все были встревожены и не спали. На следующее утро экипаж высыпал на палубу, и громкое «ура» раздалось в утреннем воздухе.

Сияло солнце, ветра как не бывало, и, самое главное, шторм унес с собой плотные массы льда, освободив от него пролив на большое расстояние.

Весело и бодро шел вперед «Фрам», блестя на солнце парусами с радостными улыбающимися путешественниками на борту. Они так отвыкли от солнца, что радовались ему, как д. ти. С одним из них произошел даже смешной случай: Нурдаль, занятый размещен ем угля в трюме, после полудня увидал внизу солнечный луч, падавший туда через люк и освещавший угольную пыль. Он подумал, что эта была балка и в полной уверенности прислонился к ней. Каково же было его удивление, когда, не удержавшись, он упал внезапно на кучу железного хлама.

Первый лед

На следующий день «Фрам» прошел мимо острова Таймыра и вышел наконец в долгожданный залив Таймырский. Вокруг лежало открытое море, отделенное от корабля лишь небольшим количеством льда, через который «Фрам» прошел довольно свободно и очутился в открытом голубом море.

Карское море было пройдено благополучно: впереди победа!