Море... льды...

«Фрам» шел вдоль пустынного, унылого Ямала, Однажды, когда Нансен высадился на его плоский берег и нашел среди мшистых кочек какие-то мелкие цветущие растения, они показались ему пленительно красивыми в этой хмурой стране туманов.

Потом на пути начали встречаться ледяные поля, они становились все больших размеров и все труднопроходимее. Сильнейшие встречные течения тоже доставляли немало хлопот немногочисленному экипажу судна.

А как-то, возвращаясь в шлюпке после охоты на берегу, Нансен чуть было не погиб в борьбе с враждебной стихией. В шлюпке с ним было еще несколько охотников — все люди большой физической силы, превосходные гребцы. Тем не менее они не справлялись со стремительным потоком, будто решившим не пускать их обратно на борт корабля.

С «Фрама» выкинули буй, чтобы гибнущие люди могли с его помощью подтянуться к судну. Гребцы в шлюпке так наваливались на весла, что с каждым взмахом почти ложились на банки. Все же расстояние до буя сокращалось еле заметно.

Положение было почти безнадежным, однако Нансен не терял присутствия духа и как мог старался поддержать настроение своих товарищей.

— Вот осталось всего три длины шлюпки... две с половиной... еще минута, две, и мы спасены! Ну, братцы, теперь еще два-три сильных гребка и — конец!

Проходили минуты, гребцы делали бешеные взмахи веслами, но шлюпка все не добиралась до спасительного буя.

— Ну, нажмем еще немножко! — слышался ободряющий голос. — Ну же, ну! Идет дело хорошо! Уже мы близко... Не сдаваться! Держись! Ну, подналягте!

Слова ободрения имели успех — гребцы, хотя и были в совершенном изнеможении, приналегли на весла и, наконец, послышалось радостное:

— Готово, поймали!..

Вздох облегчения пронесся в шлюпке. Люди уже улыбались, когда снова послышалось:

— Шевелите, шевелите веслами, иначе буксир лопнет. Подгребайте, ребята!

То было безмерное испытание физических и моральных сил. Сохранилась запись Нансена, сделанная после всего пережитого в тот день. Поражает, сколько в этих простых строчках тепла и глубокого чувства.

«Живешь воспоминаниями. Когда я вижу сны, никогда мне не снится Ледовитое море; я вижу во сне только родину: иногда детство, иногда свой дом и ее, ту, которая стоит там и дает смысл всем переживаниям и всем мечтам. Нет, надо спать, спать. Это так необходимо. Я закрываю глаза и стараюсь ни о чем не думать, пытаюсь погрузиться в сон, но из тумана снова всплывают скалистый мыс, и мостки с легкой лодкой на привязи, и плоский берег, и сосны. А между деревьями она в светлом платье; большая соломенная шляпа защищает лицо от солнца; она заложила руки за спину и смотрит с грустной улыбкой на ярко-синее море. Потом поворачивается и подымается по откосу к дому. Большой черный пес, подняв голову, смотрит на нее преданным взглядом и идет за ней; она ласково треплет его по голове, наклоняется, что-то говорит ему. А навстречу кто-то идет из дому со смеющимся ребенком на руках. Она протягивает руки к малютке, подкидывает ее высоко кверху, и малютка радостно вскрикивает и хлопает в ладоши... Там жизнь, там родной дом и семья...»

Надо было иметь очень большое и чуткое сердце, чтобы так совмещать впечатления повседневности и нежнейшие воспоминания, скорее похожие на мечту.

...Дни сливались в недели. «Фрам» упорно пробивался дальше и дальше на восток вдоль берегов Сибири. У Таймыра встретились острова, не указанные ни на каких картах. В честь первооткрывателя Северного морского пути Нансен назвал их островами Норденшельда. А одна, дотоле неведомая, бухта получила имя Колина Арчера — строителя «Фрама».

Настал час, когда из дозорной бочки Нансен увидел, что льды вдруг отступили и чистая вода простирается далеко от берега. Редкая возможность продвинуться к северу! Но дул угрожающий шквалистый ветер. Благоразумный Свердруп высказался за то, чтобы переждать ветер на месте. Начальник экспедиции на этот раз решительно не согласился с капитаном: приказал немедленно поднять все паруса и развести пары до предела.

— Нужно победить мыс Челюскина! — сказал он.

Никогда «Фрам» еще не шел таким быстрым ходом — корабль как будто понимал, в чем дело. Через некоторое время в подзорную трубу уже различались горы неподалеку от мыса Челюскина.

Стемнело. Высоко в небе над самым мысом мерцала одинокая звезда. Нансен не отрывал от нее взгляда, она словно притягивала к себе, звала и утешала. Не богиня ли это родного очага посылает свою улыбку, следя за благополучным исходом смелого предприятия?

В унылом ночном сумраке «Фрам» настойчиво пробивался к самой северной оконечности Старого Света. Под утро он достиг этого заветного пункта.

Торжественный миг! На мачтах корабля взвились флаги, а из его единственной, почти игрушечной, пушечки прогремел троекратный салют. И как раз в это время склянки пробили четыре раза, и брызнули первые утренние лучи. Рассеялись чары колдуна Челюскина! Ледового плена, грозящего кораблям у этого места, удалось избежать. Путь на север был открыт.

Все участники экспедиции поднялись на ноги. В ярко освещенной кают-компании появились на столе горячий пунш, фрукты и сигары. По такому праздничному случаю начальник экспедиции провозгласил тост, он был краток и прост: «За ваше здоровье, ребята, поздравляю с Челюскиным!» Потом заиграл орган.

Так закончилось скромное торжество. Нансен слова полез в дозорную бочку, чтобы бросить прощальный взгляд на землю. Когда-то вновь ее доведется увидеть? Через год, два или три? Или никогда?..

В течение целой недели «Фрам» шел по чистой воде прямо на север. Во вторник девятнадцатого сентября Нансен сделал запись в дневнике: «Это самое прекрасное из плаваний, какие я когда-либо переживал. На север, все время на север с попутным ветром и с предельной скоростью, какую только способны дать наши паруса и машина. В открытом море, миля за милей, вахта за вахтой, по неизведанному пути. И льда в море становится даже как будто все меньше. Долго ли будет так? Шагая взад и вперед по мостику, я всматриваюсь все время на север, всматриваюсь в будущее. Но впереди все то же темное небо, предвещающее чистую воду. Теперь план мой подвергается решительному испытанию.

...Я готов спросить самого себя: не сон ли все это? Надо же встретить хоть какое-нибудь препятствие, чтобы оценить как следует успех! Так было в Гренландской экспедиции, так, видно, будет и тут.

Там мечта становилась действительностью,
Здесь действительность становится мечтою».

Однако уже на следующий день мечты развеялись как дым! Утром, когда Нансен склонился над картой, вдруг почувствовался сильнейший толчок. Пришлось отвлечься от карты и выбежать на палубу. Там, сквозь густую пелену тумана, был виден лишь нос «Фрама», уткнувшийся в плотный лед, словно нарочно брошенный кем-то поперек дороги.

Только через два дня, когда разошелся туман, удалось осмотреться. Вокруг сплачивались льды. Мороз сковывал их воедино. По существу, тут для «Фрама» могла образоваться удобная зимняя гавань.

Ну что же, решил Нансен, в таком случае: добро пожаловать, льды!

Солнце с каждым днем опускалось все ниже, и температура постепенно падала. Надвигалась ночь, грозная, страшная полярная ночь.

Для всех вольных и невольных зимовщиков многомесячная арктическая ночь обычно бывала тяжким, а зачастую роковым испытанием. Множество людей становилось ее жертвами из-за цинги, уносившей в могилу каждого, кто заболевал этой неумолимой болезнью.

К счастью, цинга не рискнула ступить на палубу «Фрама». Блессинг, врач экспедиции, в эту первую зимовку «жаловался» на полную безработицу. Долгое время тщетно ожидая пациентов, он в конце концов с отчаяния принялся лечить собак. А при ежемесячных обследованиях здоровья участников экспедиции, ему ничего не оставалось, как только констатировать, что они становились лишь здоровее.

То была величайшая заслуга начальника экспедиции, который взыскательно заботился о физическом состоянии экипажа «Фрама». Секрет успеха заключался в тщательно продуманном ежедневном рационе.

И «духовная» пища тоже играла в этом деле не малую роль. Участники экспедиции усердно пользовались богатой судовой библиотекой. Книги были их постоянными неоценимыми спутниками, они превратили «Фрам» в культурный оазис среди великой ледяной пустыни.

Спортом занимались все обитатели «Фрама». Соревнования в стрельбе из револьверов и ружей устраивались часто, всякий раз при том победителям вручались шуточные призы. Особенно любили фрамовцы состязаться в беге на лыжах и охотиться на медведей, что, кроме спортивного интереса, приносило также существенную пользу для пополнения запасов свежего мяса.

По окончании дневных работ, после ужина, некоторые принимались играть в карты, шахматы, хальму. Кто-нибудь исполнял на органе любимые музыкальные пьесы. Или Иохансен брал гармонику и наигрывал незамысловатые популярные песенки. Его коронными номерами были: «О Сусанна» и «Переход Наполеона через Альпы в открытой лодке».

Строго размеренный режим и неуклонное выполнение всеми своих обязанностей сплотили участников экспедиции в дружную здоровую семью, в которой сам начальник экспедиции был первым среди равных.

Уже в середине октября «Фрам» попал в тиски. Именно эту опасность в свое время пророчили оппоненты Нансена. Льдины, теснясь и громоздясь одна на другую, образовали высокие валы, которые напирали на судно со всех сторон. Казалось, они напрягали все свои титанические силы, чтобы стереть «Фрам» в порошок.

Сжатия начинались обычно слабым треском и шипением у бортов. Усиливаясь, они переходили через все тона: жалобно плакали на высоких звенящих нотах, злобно стонали, грохотали громоподобно.

Как выдерживал «Фрам» ледовые штурмы? Корпус его содрогался, дергался и подымался кверху, сначала рывками, затем тихо и плавно. Происходило именно то, что предсказывал Нансен при проектировании судна.

Но случалось, что атаки на «Фрам» наносили ему и ощутимые раны. Однажды ночью льды в таком количестве обрушились на кормовой якорь и его стальной трос, что пришлось разрубать трос. Потом опасность стала грозить собакам и лодкам на палубе. К счастью, льдина треснула при этой атаке.

Величественное зрелище представляли столкновения громадных льдин, когда на пути своем они встречали другие, себе подобные громады. Кругом все громыхало, скрежетало, ломалось, наконец разверзались черные бездны и туда устремлялась вода. Притом слышался грохот, точно от мощного водопада, и выстрел за выстрелом, как при пушечной канонаде.

Удивительно ли, что Нансен и его товарищи по экспедиции гордились своим кораблем, так стойко выдерживающим грозные ледяные штурмы? К «Фра-му» они относились почти как к живому существу, как к могучему и доброму другу. Даже праздновали его день рождения. В тот день провозглашались тосты за здоровье любимого корабля и выдавался шуточный, сделанный из дерева «фрамовский крест» — за меткую стрельбу.

В конце октября солнце скрылось совсем. Но в помещениях «Фрама» было светло: горели электрические лампочки. Не страшна ночь, если ветряной двигатель так безотказно дает электроэнергию.

Странное, фантастическое впечатление создавал этот ветряной двигатель, уверенно махавший черными крыльями среди вздыбившихся сверкающих торосов — как будто грозил вторгнуться еще дальше в мертвое царство холода.

Люди живут воспоминаниями и надеждами. Отрешенность от остального мира заставляла Нансена еще острее вспоминать прошлое и надеяться на будущие радости. Никогда, однако, он не отрывался от настоящего, да, впрочем, оно само не давало забыть о себе. Природа являлась повседневным и главным напоминанием действительности. Проявляла она себя не только в жестоких ледяных сжатиях, но и в грандиозных сполохах колдовской красоты.

Северное сияние... В усыпанной звездами синеве неба сверкали безустанно мятущиеся лучи. Словно по мановению волшебного жезла, происходила великолепная игра красок. Сперва неуверенно трепетали желтые дуги, их обвивали широкие зеленые, а затем рубиновые муаровые ленты. И вдруг в небо взвивался огненный змей; сверкая все сильней и ослепительней, он распадался на множество себе подобных пламенеющих существ. Все они взметались к зениту, озаряемые золотыми снопами. Свет их колыхался, вспыхивал ярко, внезапно слабел и исчезал с такой же сказочной мгновенностью, как и возникал. Огненно-световые потоки полыхали в небосводе, иногда создавая фантасмагорию, превосходящую всякое воображение. Дивные явления эти подавляли своим величием и, казалось, вот-вот дойдут до такого предела, что рухнут небеса. Свершались они с какой-то удивительной оркестровой организованностью, словно управлял ими опытный дирижер, в совершенстве властвующий над подчиненными ему инструментами. Иной раз он как будто разыгрывал драматическую симфонию, доходившую до высшего пафоса, а бывало, думалось, что происходит лишь бравурная игра со сверкающим фейерверком в финале.

Незаметно пришел новый, 1894 год. Новогодняя ночь, по словам Нансена, была прекрасна, как только может быть прекрасна эта ночь. И украшало ее своими развевающимися лентами волшебное северное сияние. Мертвенная ледяная равнина ожила в свете ее сполохов, и четкими силуэтами выступили заиндевевшие мачты «Фрама».

Экипаж корабля торжественно отметил наступление новой даты. В кают-компании появились бережно припасенные для такого случая лакомства и подарки Нансен произнес краткую речь, в которой поблагодарил товарищей за дружный труд и отметил, что минувший год, в сущности, принес одно хорошее.

Что за беда, если «Фрам» дрейфует временами то к северу, то к югу? Достижение или недостижение полюса является, по существу, вопросом тщеславия; это детская болезнь, которую надо преодолеть. Принести пользу для науки — вот главное.

«Фрам» прошел вдоль берегов Азии, где скептики пророчили большие трудности, и уже забрался далеко на север. Судно вмерзло в лед так, как хотелось притом оно превосходно выдерживает сжатия и легко выскальзывает кверху, несмотря на перегруженность углем.

А люди? Что сказать о них? Ни одно полярное путешествие не проходило так благополучно. Все участники экспедиции здоровы, с каждым днем все сильнее они привязываются друг к другу, разделяя сообща радости и невзгоды. И то, что в кают-компании кочегар сидит за одним столом с капитаном, нисколько не нарушило дисциплину, а, напротив, еще сильнее спаяло экипаж воедино.

В одном только не оправдался намеченный план. Нансен предполагал встретить мелководное море и потому надеялся на сильные течения, которые вынесут корабль к гренландским берегам. Но глубина моря оказалась такой большой, что ни один линь «Фрама» не достигал дна. Следовательно, течения будут не сильны, придется рассчитывать и на силу попутных ветров.

Нансен сделал своеобразный вывод: «Колумб открыл Америку, благодаря неправильным расчетам, в коих сам даже не был повинен. Кто знает, к чему приведет моя ошибка? Но я повторяю еще раз: сибирский плавник у берегов Гренландии обманывать не может, и мы должны проделать тот же путь, что и он».

Неисчерпаемым оптимизмом и глубокой верой в силу своей идеи дышат эти слова!

После Нового года дни стали прибывать. Первое знамение, весны вызвало противоречивые чувства в душе Нансена. Тоска по близким людям начала невыносимо терзать его. И по какому-то странному совпадению именно в это время он склонился к решению, которое на годы отдалило возвращение на родину.

Едва возле «Фрама» появлялись гладкие ледяные поля, как на ум приходила мысль: великолепный санный путь представляют эти поля, по ним за день можно сделать много миль! Чем далее на север дрейфовал «Фрам», тем дорога эта становилась лучше и соблазнительнее.

Так исподволь созрел дерзкий план — покинуть корабль, чтобы на санях, и собаках попытаться достигнуть полюса, а обратно вернуться через Землю Франца Иосифа, Шпицберген или Гренландию. Двое мужчин в состоянии справиться с таким делом.

Разумеется, пускаться сразу в подобное путешествие было бы опрометчиво. Сначала следует проверить, в каком направлении летом, продолжится дрейф «Фрама». Да и вправе ли вообще начальник экспедиции покинуть своих товарищей? Вдруг с «Фрамом» случится несчастье... Как вернуться домой без своего экипажа?

Но, с другой стороны, разве норвежский народ не жертвовал свои деньги для экспедиции, которая должна исследовать неизвестные полярные области? Начальник экспедиции обязан сделать все, что в его силах, для выполнения воли народной. Значит, надо рисковать своей и чужими жизнями!

Мысль о возможности санного похода к полюсу все более захватывала Нансена, воплощаясь в зримых образах снов.