Столица: Осло
Территория: 385 186 км2
Население: 4 937 000 чел.
Язык: норвежский
История Норвегии
Норвегия сегодня
Эстланн (Østlandet)
Сёрланн (Sørlandet)
Вестланн (Vestandet)
Трёнделаг (Trøndelag)
Нур-Норге (Nord-Norge)
Туристу на заметку
Фотографии Норвегии
Библиотека
Ссылки
Статьи

Судебные дела и судопроизводство

Из гражданских дел суды чаще всего занимались тяжбами, связанными с имуществом, особенно землей, и брачными делами.

Если рассматривалось дело о разводе, то его порядок был следующим. Инициатор должен объявить при свидетеле (свидетелях) о своем намерении развестись и причинах этого решения: в первый раз около супружеского ложа, затем у дверей дома и в последний раз — у Скалы Закона на тинге («Сага о Ньяле», гл. XXIV. См. также выше)1. Существовал и порядок, по которому при разводе делили имущество. Если не было детей, жена могла потребовать себе половину имущества, как и получилось при подстроенном одной женщиной разводе из-за «женского выреза» на рубахе мужа2. Конкубина, как и дети, рожденные вне брака, формальных прав ни на наследство, ни на долю при разделе имущества не имели. Однако фактически, как мы могли убедиться, мужчины сплошь и рядом материально обеспечивали своих возлюбленных и, особенно, любимых детей от них.

Очень важными были споры о наследстве, включая раздел имущества после покойных родителей или родичей, подтверждение права вдовы на приданое и «вдовью долю», утверждение своих прав на спорное имущество и оспаривание прав иного лица, а также дела об аренде и др.

Ранние областные законы, включая пункты о долях (лот, лёт) наследства представителей разных линий и степеней родства, о наследовании дочери и вдовы, о наследстве после матери и после женщины вообще3, обнаруживают уже развитую традицию в этих отношениях, о ней отчасти шла речь выше. Говорилось также о ритуале усыновления, который давал усыновленному право на равную с родными детьми долю наследства, а также о побратимстве, которое позволяло человеку оставлять наследство побратиму. Все эти правила и обычаи, постепенно пополняясь и видоизменяясь, входили в устное обычное право, а из него — в право кодифицированное.

Имеет смысл напомнить о правилах составления завещания. Если умирающий или вообще пожилой человек, находясь в здравом уме, сам составлял свое завещание, он должен был в обязательном порядке пригласить свидетелей и оговорить точно, что именно из имущества он оставляет каждому из детей, жене и иным родичам. Если завещатель был вдов и к тому же оставался вдовцом неоднократно, он должен был оговорить, кто из детей наследует после собственной матери; о наследстве после мачехи речь шла в исключительных случаях.

В обычном праве были предусмотрены порядок составления завещания, получения наследства и «возвращения его»4. Снорри Годи, тяжело заболев в 67 лет, завещал основной свой двор зятю Болли Горделивому и его жене Тордис, своей дочери, что было одобрено его сыновьями. Другие имения распределили среди сыновей, а жене Гудрун он оставил ее «вдовью долю», которая обычно состояла из утреннего дара (у состоятельных людей она включала недвижимость) и части приданого5.

В «Саге о людях с Песчаного Берега» рассказывается о жестокой ссоре из-за имущества и приданого, участие в которой приняло множество людей, прежде всего родичей, и которая завершилась настоящим побоищем, продолжавшимся до тех пор, пока не сумели заключить перемирие6.

В «Саге об исландцах» рассказывается случай с имуществом, которое выглядело как выморочное (гл. 34). Богатая женщина Йорун умерла, «не оставив наследника, о котором бы знали в народе», видимо, имеются в виду прямые наследники. Глава годорда, в котором она проживала, уже известный нам Магнус сын Гудмунда Поросенка, «рассчитывал взять ее имущество себе, оставив ее родичам столько, сколько сочтет нужным». Старкад сын Снорри сына Стурлы привез с юга мальчика по имени Кодран, объявил его наследником Йорун, начал от его имени тяжбу об этом имуществе и признал Магнуса вне закона за нарушение прав наследника. Он привел на альтинг шесть сотен человек, начались стычки, и Магнус с помощью епископа предпочел уладить это дело.

Другой казус (о котором уже шла речь выше в иной связи) возник из-за того, что богач Эмунд пожелал, чтобы его любимая дочь Сольвейг получила долю, равную сыновним, хотя по обычаю дочь имела право лишь на половину братней доли. Когда отец скончался, Сольвейг вместе с матерью обратились за помощью к Торвальду сыну Гицура, чтобы он помог девушке удержать полную долю при разделе имущества с братьями. Однако братья согласились только на посредничество другого человека — Снорри сына Стурлы. В конце концов Сольвейг «получила все ценные вещи, до которых у нее дошли руки». Это богатство мать и дочь отвезли Торвальду сыну Гицура, поручив также и себя его заботам, т. е. осиротевшие женщины нашли в его лице душеприказчика и патрона.

Шумным и сложным оказалось также дело о большом наследстве Бьярна Свободного. В отрывке из «Саги об Эгиле» (гл. LXXXII) рассказывается о разбирательстве конфликта между Эгилем и Анундом на суде Гулатинга, в присутствии конунга Эйрика, королевы и множества народа. Речь шла о наследстве в Норвегии после тестя Эгиля — Бьярна Свободного. Он не оставил сыновей, обе его дочери были замужем. На младшей дочери Бьярна Асгерд, вдове своего погибшего брата (Торольва), с согласия Бьярна женился сам Эгиль, который со временем полюбил ее и посвятил ей две прелестные висы7. Однако все наследство Бьярна Свободного присвоил другой его зять — Анунд или Берганунд (Анунд Гора), с благословения королевы и при содействии норвежского короля, к которому был близок. Анунд мотивировал свой поступок тем, что мать жены Эгиля была «рабыней», поэтому у нее нет прав на наследство. На самом же деле — и все об этом знали — она была знатного рода, но затем оказалась и в изгнании, и ее купил Бьярн, который потом на ней женился по всем правилам. И теперь Эгиль, как муж законной дочери Бьярна, требовал своей доли. Миром решить это дело не удалось, и Эгиль объявил Анунду, что «передает тяжбу для решения на Гулатинг».

«Когда на тинге разбирались тяжбы, обе стороны подходили к месту, где сидели судьи, и каждый приводил доказательства своей правоты. Анунд держал здесь большую речь... Местом суда было ровное поле, окруженное вехами из орешника8. Между вехами была протянута веревка. Она называлась границей суда. А в круге сидели судьи», по 12 представителей от каждого фюлька этой четверти, всего 36 человек. «Эти судьи разбирали тяжбы». Друга Эгиля Аринбъярна «сопровождало на тинг множество людей. Он взял с собой большой корабль, полный народу, и много небольших кораблей и гребных лодок, в которых сидели бонды. Конунг Эйрик прибыл туда с большой силой: у него было шесть или семь боевых кораблей. На тинге собралось также множество бондов».

«Эгиль изложил свое дело и сказал, что судьи должны признать, что закон на его стороне». Он доказывал права своей жены на имущество, которое раньше принадлежало ее отцу. «Ведь по своему рождению (!) она имеет право владеть наследными землями, и, кроме того, многие ее родичи были лендрманами, а ее предки были еще знатнее». Поэтому ей должна принадлежать половина имущества покойного Бьярна.

Берганунд долго хулил происхождение Асгерд и поведение ее матери, затем сказал, что конунг и его жена обещали ему поддержку. Так что все наследство после тестя получит он, а Асгерд, как рабыня, должна отойти конунгу (вроде выморочного имущества?!). Эгиль ответил висой:

Он сказал: рабыней / Родилась жена моя.
Алчный Анунд, слушай! / Право на наследство
За женой бесспорно / По ее рожденью.
В том готов поклясться, — / Принимай же клятву9.

По просьбе друга Эгиля — Аринбъярна выступили 12 уважаемых людей, уличая противную сторону в предварительном сговоре. Король отказался вмешиваться в дело. Тогда ненавидевшая Эгиля королева призвала своего брата с его дружиной и повелела им разогнать суд (!), что они и сделали, сломав орешниковые ветви, разрубив натянутые между ними веревки и выгнав судей. «На тинге поднялся сильный шум, но люди были там все без оружия». И тогда Эгиль вызвал Берганунда на поединок здесь же, на тинге. «Пусть тот, кто победит, владеет всем добром — землями и движимым имуществом. Каждый назовет тебя подлецом, если ты не отважишься на поединок».

Конунг противился этому предложению, так что Эгилю и его людям пришлось уехать. На прощание Эгиль, взяв в свидетели всех, кто был на тинге, запретил «заселять и использовать земли, которые принадлежали Бьярну», «как всем жителям нашей страны, так и всем чужеземцам, как знатным, так и незнатным. Всякого, кто это сделает, я обвиняю в нарушении закона и порядков страны и призываю на него гнев богов», — сказал Эгиль.

Поскольку конунг был взбешен, следовало ждать мести и от него, и со стороны Берганунда. Король объявил Эгиля вне закона. В конце концов Эгиль в порядке кровной мести убил Берганунда на поединке, вместе со своими спутниками разграбил его имущество и уехал к отцу в Исландию, где и остался жить10. Впоследствии он, как рассказывалось выше, однажды попал в руки короля Эйрика и выкупил свою голову стихами:

Голову я / Не прочь получить:
Пусть безобразна, / Но мне дорога.
Эйрик достойный / Мне отдал ее, —
Кто получал / Подарок богаче!11

Эта история интересна тем, что позволяет представить себе распорядок судопроизводства: место расположения судей на тинге, последовательность выступления сторон и т. д. Но данный казус также дает ясное представление о четкой правовой черте, которая разделяла свободных и рабов, об изначально низком в глазах людей статусе потомков рабов, даже имеющих знатное происхождение. И об объеме власти короля, который может прекратить и разогнать суд тинга «четверти» и даже вынести несправедливый приговор одному из тяжущихся. Большие права на тинге присваивали себе явочным порядком и некоторые знатные люди. В этой связи интересно замечание о том, что, когда в одном случае бонды хотели повесить убийцу и грабителя, лишенного мира, его спасла жена местного хёвдинга12.

Существенно замечание, содержащееся в приведенном пассаже, о том, что некоторые люди в соответствии со своим происхождением имеют право владеть имением. Характерно далее, что иск на утреннем заседании выдвигает доверенный человек, объявляя о том, что вести тяжбу по поручению истца будет он. Важно и то, что истец pi ответчик выходят на Скалу Закона и состязаются лишь при последующем разбирательстве дела. Отметим еще, что, судя по этому отрывку, в известных случаях было возможно вызвать противника на поединок прямо на тинге. А уж месть после тинга была вполне обычным делом.

К этому отрывку можно сделать еще два примечания. Первое — о поведении конунга и о его вмешательстве в судебные дела. Такие вспышки королевского крайнего озлобления и, как следствие, принятие несправедливых решений — речь ведь идет о второй половине X в. — уже тогда были нередкими. Примером тут может служить не только судебный процесс Эгиля, но и более ранняя история — просьба его отца Скаллагрима к королю о справедливости по отношению к другому сыну, убитому Торольву13. Очевидно, что суд тинга, даже высший, при всем своем очевидном демократизме, не обладая полной независимостью от формирующейся королевской власти, а местные суды — и от местных властей. Второе примечание касается того обстоятельства, что, судя по ранним областным законам (тому же Гуталагу начала XIII в., см. гл. 14), наследовалось не только имущество, но и долги, и самые различные обязательства.

Интересной особенностью имущественных судебных дел в Исландии является, судя по сагам, отсутствие тяжб из-за «нрава бёрда», — права, согласно которому в случае продажи родовой земли преимущество при покупке предоставлялось родственникам. Это право занимает очень большое место, например, в областных законах Швеции, да и в законах Дании и Норвегии; и позднее следы права бёрда обнаружить нетрудно. Разгадка такого положения дел крылась, конечно, в специфике формирования исландского общества, где в ходе переселения разрывались производственные связи больших семей. Однако сами родственные связи соблюдались и поддерживались как в Исландии, так и между исландскими и норвежскими или иными скандинавскими ветвями одного рода. К родственным чувствам обычно взывали во время судебных разбирательств с другими кланами либо в случае физической угрозы или материальных потерь. Так или иначе, но от родни редко отказывались.

Среди родичей бывало всякое. Некий Сиди, который слыл сыном Одина (!), за убийство раба был лишен мира. Вместе с дружиной он уплыл в другие края, стал богатым и знаменитым. Из зависти его убили собственные братья и шурины. Однако подросший сын Сиди убил своих кровников-родичей и завладел их землей и властью14. Такое происшествие в семье было не исключением и в качестве предмета разбирательства также могло попасть на тинг.

Одной из важнейших причин, по которой возникали дела, часто попадавшие на тинги, а еще чаще вызывавшие ссоры и драки между соседями, были пограничные земли и целые усадьбы, а также выпасы, рыбные ловища и лесные угодья. При всех этих сложностях соседские связи играли весьма серьезную роль. Именно обстоятельства, касающиеся тинга, раскрывают особенности соседских связей в Скандинавии, которые зачастую базировались не столько на общности угодий и некоторых общих производственных делах, сколько на повседневной взаимопомощи и поддержке в трудных обстоятельствах. Вследствие природных условий в Исландии не могла, разумеется, сложить ся даже такая «расплывчатая» соседская община, как в Норвегии и Швеции. Однако в областных законах часто фигурирует тинг сотни, который в сагах практически не отражен и который являлся аналогом общинного схода. Так, согласно большинству областных законов Швеции отдача земли в залог оформлялась на тинге сотни, а в некоторых областях — после введения христианства — даже на собрании прихода. Там же, на местных тингах, оглашалось освобождение рабов. Очевидно, что здесь мы имеем дело с наследием местных тингов как правовой организации, где разбирательством дел занимались соседи. Что касается суда четверти, то он в сагах фигурирует неоднократно.

Многие ссоры происходили из-за действительного или мнимого оскорбления, задевавшего честь свободного лица. Сохранилось описание одной ссоры между соседями, которая касалась отхожего места. Дело в том, что отхожее место ставили вне жилого дома, хотя иногда и впритык к его стене, устраивая, например, наверху сеновал. Во время же некой ссоры противник блокировал жилище и внутреннюю территорию хутора таким образом, что его хозяевам пришлось справлять нужду в самом доме, что, как пишет Стурла Тордарсон, было для них одним из тягчайших оскорблений.

Ужасными оскорблениями были обвинения кого-либо в трусости, в физической слабости, в неумении сражаться, в мужеложстве, в неспособности сдержать клятву. Обычно такие дела не доходили до тинга: их решали оружием.

Возможно, из соседей подбирался и состав присяжных, или, как их называли, соприсяжников. В сагах обычно речь идет о 12 соприсяжниках («Сага об Эгиле», гл. LXV и мн. др.)15. Между тем, судя по самым ранним областным законам, например Старшему Ветгёталагу, эти 12 соприсяжников или присяжных составляли «комиссию-нэмнд». Присяжных обычно назначал лагман из числа компетентных людей. Они давали присягу соблюдать объективность при слушании и решении дела. Поэтому в сотнях и приходах-сокнах такие комиссии составлялись именно из соседей. Судя по разделам о церкви в областных законах, аналогичная (или та же?) комиссия-нэмнд участвовала в разбирательстве церковных дел, но уже совместно с епископом.

Уголовные дела, куда входили кражи, нанесение имущественного ущерба, ущерба чести и достоинству, преступления против личности, дела об убийстве и членовредительстве, рассматривались, как и дела гражданские, согласно определенному порядку, который был частично описан при рассказе о деле Эгиля против Анунда. При заявлении, например, о краже непременно полагались свидетели, но если их не было, а подозреваемый в воровстве не признавался и не отдавал украденное, то представители тинга в присутствии понятых, назначенных тингом или лагманом, должны были произвести обыск и подозреваемых, и его подворья16. Правомочия понятных должны были предварительно, т. е. до суда, проверяться, чтобы установить, не являются ли они участниками кражи, не состоят ли с обвиняемым в родстве или свойстве, не подкуплены ли им и т. д.17

Распространенным видом имущественного ущерба и, одновременно, уголовного преступления была в то время потрава чужого пастбища. Из-за этого нередко возникали, прежде всего среди соседей, весьма драматические ситуации, вплоть до убийства. Одна из них, о которой повествует «Сага о людях из Лососьей Долины», заслуживает краткого пересказа. Некий Стейнар приказал своему рабу Грани пасти скот на земле соседа, годи Торстейна сына Эгиля сына Грима Лысого. Обнаружив это, Торстейн убил пастуха. Однако вскоре он увидел на своей земле все то же стадо, которое пас другой раб Стейнара. На этот раз Торстейн сделал вид, что ничего не заметил. Но вот Стейнар за неслыханно большую цену (3 марки серебра!) купил могучего раба Транда, дал ему большую и очень острую секиру с лезвием почти в локоть и поручил пасти скот на земле Торстейна, расправляясь с каждым работником последнего, кто ему попытается помешать, да и с самим хозяином земли. Работник Торстейна пытался уговорить Транда увести скот, объясняя, чья это земля. Но тот ответил, что пасет там, где велел его хозяин, и поэтому его не заботит, чья это земля, лишь бы «луг был лучше». Но тут на поле явился сам Торстейн и, услышав угрозы раба Транда в свой адрес, убил этого раба. Разговор, который затем состоялся между Торстейном и Стейнаром, оказался безрезультатным, так как Стейнар заявил, что будет пасти скот там, где ему захочется, а Торстейн ответил, что в таком случае будет убивать всех его пастухов, одного за другим.

Тогда Стейнар решил возбудить дело об убийстве своих рабов. Для этого ему нужна была поддержка нескольких влиятельных людей, и он обратился к двум соседним годи, пообещав каждому деньги за поддержку на тинге. Они согласились — еще одно подтверждение случаев продажности в то время! Дело было очень серьезное: Стейнар требовал изгнания Торстейна, виновного в убийстве «безвинного» раба (точнее, двух): «Таков был закон в том случае, если у человека убивали рабов и не возмещали убыток к третьему восходу солнца. А два изгнания были равносильны объявлению вне закона». Торстейн не выдвинул встречного иска, но послал людей к своему деду Скаллагриму, у которого тогда проживал и его сын, скальд и воин Эгиль. Затем Торстейн с большим числом провожатых приехал на Поле Тинга, и все они «накрыли свои земляные палатки», завесив сруб сверху и стены. Потом он поставил огромную палатку и разубрал ее как можно лучше. Стейнар также привез с собой много людей и двух своих важных поручителей. Вскоре подъехал и Эгиль с лучшими бойцами и бондами из его округи, которые все были в полном вооружении; они расположились в той самой огромной палатке.

Дел было много, они слушались одно за другим, а когда очередь дошла до убийства рабов Стейнара и тот предъявил свои обвинения, Торстейн, а за ним Эгиль говорили недолго. Эгиль напомнил, что земля [по названию] Анабрекке, на которой стоит хутор Стейнара и его семьи, а также угодья до границы, обозначенной рекой Ланги, были даны ему, Стейнару и его семье, именно Скаллагримом, по соседству со своей землей. И выпас скота на земле внука того, кто эту землю ему предоставил, при всех условиях является нечестным делом, так что убийство его рабов было справедливым. А за поведение самого Стейнара он и его семейство должны расплатиться тем, что съедут с этой земли «до истечения положенных дней перехода». Стейнар, очевидно, некогда был держателем Скаллагрима и, видимо, рассчитывал в случае объявления Торстейна вне закона наложить руку и на его земли. «Ты присвоил его (Торстейна) землю, — говорил Эгиль, — и думал, что Торстейн настолько недостоин своего рода, что позволит тебе ограбить себя!»

Козни Стейнара, таким образом, стали всем понятны, и ему пришлось худо. Его важные заступники отступились от него, причем их репутация оказалась подмоченной из-за согласия участвовать в этом деле на неправой стороне. Стейнар уехал, и, хотя впоследствии он неоднократно делал попытки убить Торстейна, все они оказались неудачными. А Торстейн дал начало большому роду18.

То, что «беспричинное» убийство чужого раба могло повлечь за собой лишение убийцы мира, подтверждается и другими фактами19, еще раз свидетельствуя о важности слоя лично зависимых людей в Скандинавии эпохи викингов. Но приведенный эпизод интересен еще и тем, что проясняет, хотя и между прочим, и в очень краткой форме, некоторые тогдашние правила и понятия, связанные с судопроизводством, с его порядком. Так, речь в нем идет о возбуждении дела, о сроках досудебного примирения, о том, что добрая слава рода требовала не оставлять оскорбления или ущерб без последствий, об исключении рабов из общих правил, касающихся убийства и его наказания.

Эти правила обязывали убийцу, если не было свидетелей совершенного им преступления, как можно скорее кому бы то ни было рассказать о содеянном, желательно там же, на месте убийства (если это жилое место) или рядом с ним. В крайнем случае о произошедшем следовало объявить в тот же день на ближайшем хуторе. И постараться до исхода третьего дня уплатить виру или каким-нибудь образом решить дело миром. Необъявленное и вовремя не возмещенное убийство могло квалифицироваться как позорное, т. е. не искупаемое вирой. По закону вызывать виновных в убийстве на тинг следовало так, чтобы это слышало как можно больше людей: либо там, где обвиняемый живет, либо просто в людном месте. Однако опрашивать соседей или других свидетелей до тинга не полагалось20.

Вообще, убийства происходят часто. Вот, например, родовое дело: один бонд угнал лошадей другого бонда, своего соседа. Потерпевший убил грабителя секирой, и сага говорит по этому поводу: «Хруту было восемьдесят лет, когда он убил Эльд-грима, и этот поступок придал ему величия» (!). В данном случае убийство было «законным». Но затем в ходе дальнейших распрей люди из этой саги убивали друг друга разными способами: мечами, стрелами, камнями, душили и т. д. Жизнь персонажей саги, судя хотя бы по уже знакомому нам скальду Эгилю, представляла собой сплошную череду убийств и членовредительств, а сам Эгиль вообще нарушает все диктуемые обычаем нормы поведения. Например, еще мальчиком убивает управляющего своего отца, убивает гостеприимного хозяина усадьбы, в которой остановился, чуть не убивает собственного брата, грабит соседей. Другой герой этой саги, Торольв, узнав, что в подчиненном ему селении в Финнмарке приезжие торговцы вроде бы занимаются грабежами, попросту убивает их всех (гл. XVIII, XIX и др.)21.

Ссоры так редко кончались миром, что саги, особенно родовые исландские саги, буквально «набиты» всевозможными убийствами, в том числе и делами об убийстве на тинге. Не случайно среди «Изречений Высокого» есть и такое:

Прежде, чем в дом ты войдешь, ко всем выходам
    хитро присмотрись.
Разузнай их умно, Никогда не известно наверное, что где-нибудь
    В доме твой враг не сидит22.

Поединками и расправами, бесчинством, драками, убийствами, грабежами, беззакониями и всевозможными обидами саги заполнены до краев. И даже если предположить, что подобные факты относились к таким событиям, которые особенно прочно запечатлевались в памяти народа, все равно они не производят впечатления чего-то чрезвычайного, но, напротив, выглядят вполне повседневными, обычными. В сагах часто, подробно и весьма натуралистично описываются увечья, полученные во время столкновений: что именно и каким образом отрубили или покалечили. Очевидно, это было важно для определения величины штрафов, ведь тот, на чью долю выпадал большой штраф, платил разницу между суммой своего штрафа и штрафа противника.

Вот еще один эпизод, показавшийся мне достойным того, чтобы ознакомить с ним читателя хотя бы вкратце и не особенно обременяя его именами участников события. Как и предыдущие, он дает известное представление о тех нормах и порядках разбирательства, о которых саги специально ничего не говорят. Этот отрывок из той же богатейшей по содержанию «Саги об Эгиле» (гл. LVI и сл.). Однажды во время большого побоища один из героев саги Гуннар неумышленно убил несколько человек. Предстоял суд альтинга, и Гуннар отправился за советом к мудрому Ньялю, который сказал ему: «Никогда не убивай более одного человека из одного рода, никогда не нарушай мира, который помогли тебе заключить хорошие люди...» Но дал и ряд хороших советов по данному делу.

На тинг приехало очень много людей, в том числе большие хёвдинги. Все они «покрыли свои палатки», выказывая тем самым намерения пробыть на собрании до самого его конца. Готовясь к тингу, истцы откопали тела павших (!) и показали их раны соседям, которых пригласили в свидетели, попросив удостоверить количество ран на них, и при этом объявили, кто нанес их. Когда все, кому полагалось, подошли к Скале Закона, встал истец по имени Гейр Годи и обвинил Гуннара в убийстве четырех человек, а его брата Колльскегга в убийстве еще одного человека. «Когда он объявил все это, люди нашли, что он говорил хорошо. Затем люди пошли от Скалы Закона».

«Вот подходит время, когда суды должны начать разбор дела», — видимо, иски излагались с утра. Для этого участники тяжбы поднимались на холм, на котором располагались судьи и где выступали уполномоченные истцов. Теперь ответчики и суд должны были изучить правомерность самого возбуждения тяжбы и выслушать «отводы» (например, свидетелей). А уже позднее, где-то во второй половине дня, проводился разбор дела по существу, происходило прение сторон и провозглашался приговор23.

«Обе стороны собрали много народу... Гейр Годи предложил Гуннару выслушать его присягу в том, что он будет честно вести дело, и принес такую присягу. После этого он изложил свой иск. Затем его свидетели подтвердили, что он верно объявил о ранах, которые нанесли обвиняемые. Потом он попросил назначенных истцом и ответчиком соседей занять свои места. Затем он предложил отвести лишних соседей. После этого он попросил соседей вынести свое решение. Те выступили, призвали своих свидетелей и заявили», что поскольку один из убитых норвежец, то «его настоящий истец в Норвегии, и поэтому им незачем высказываться по этому поводу». А по поводу остальных лиц они «нашли, что Гуннар виновен в том, в чем его обвиняют». Итак, была проведена предварительная процедура, или первая часть слушания дела, которая в саге описана четко, последовательно и почти буквально.

После этого Гейр Годи «предложил Гуннару начать защиту и назвал свидетелей всего, что упоминалось на суде». Гуннар в свою очередь принес присягу и напомнил, что есть свидетели того, что погибшие напали первыми и нанесли (шпорой) лично ему кровавую рану до самой кости, за что и должны были поплатиться. После этого он произнес следующее: «Я возражаю, Гейр Годи, против того, чтобы в этой тяжбе меня обвиняли, а также против того, чтобы судьи меня судили, и весь твой иск объявляю неправильным. Я запрещаю тебе это запрещением бесспорным, верным и полным, как и положено запрещать по установлениям альтинга и общенародным законам» (курсив мой. — А.С.). Далее он заявил, что обвинение в убийстве норвежца не относится к компетенции альтинга, это нарушение закона, поэтому Гейра Годи, виновного в этом нарушении, он предлагает присудить к изгнанию на три года.

Совершенно очевидно, что Гуннар произнес одну из юридических формул, ссылаясь при этом на установления альтинга и положения обычного права как обычаи, не утвержденные еще альтингом в виде закона.

Поскольку, как сказал тот же мудрый Ньяль, этой тяжбе не будет конца, то дело лучше всего было бы кончить миром, оплатив взаимные иски. И «по совету мудрейших людей дело было передано третейскому суду из шести человек» — лагретте. Тут же на тинге дело и закончили, обменявшись вирами. «Гуннар поехал с тинга домой, поблагодарив людей за помощь, а многим сделал подарки. Это дело принесло Гуннару большую славу»24.

В этом отрывке, помимо прямых свидетельств о судебной процедуре, весьма интересны и содержательны сведения о компетенции альтинга, который, в частности, не может судить иноземцев. Любопытен факт обращения к лагретте, к «суду из шести человек», вероятно «мудрейших», который был «третейским судом», а также свидетельство об обязательности присяги во время судебных разбирательств (о чем уже говорилось). Далее отмечается, что умелое поведение Гуннара на тинге, его решительность, правильное обращение с правовыми нормами и, наконец, благополучное окончание этого кровавого дела «принесли Гуннару большую славу»: победы на тингах, на ристалищах не только боевых, но и правовых, могли принести победителю славу и помочь войти в сагу.

В «Саге о Ньяле» есть еще одно судебное дело, исполненное драматизма, сопряженное с подкупами, убийствами, смертельными ранениями, с сожжением в собственном доме замечательного Ньяля вместе с несколькими членами его семьи. Пересказывать этот эпизод не имеет смысла из-за его большого объема. Но можно попробовать вычленить из него те факты, мнения, мотивы поведения и другие моменты, которые относятся к судопроизводству, а именно к ведению дел, системе защиты и обвинений, вынесенным судом наказаниям и даже характерам скандинавов той эпохи.

Так, когда Мёрд сын Вальгарда согласился вести тяжбу в пользу истца Гицура Белого против ответчика, убийцы Флоси, он тут же отказался от прочих дел, которые должны были рассматриваться на предстоящем тинге «четверти» и попросил разделить их между другими (судьями? ведущими тяжбы?). Очевидно, что существовала какая-то договоренность в судах о числе и объеме дел, представляемых на каждом тинге одним и тем же доверенным лицом.

Гицур Белый боялся поражения на тинге и поэтому с родичами и друзьями посещал разных могущественных людей, прося поддержки, пока один из них, Гудмунд Могучий, обещая им помощь, не «сказал им, чтобы они больше не лежали в ногах у других хёвдингов, что это недостойно». В этом эпизоде кратко и ясно отражены и практика привлечения сторонников при разбирательстве дел на тинге, и понятие о чести, не позволяющее «валяться в ногах» у сильных мира сего25.

Когда Мёрд выступил на тинге с обвинением, он назвал своих свидетелей, а затем объяснил суть обвинения, заключавшегося в том, что Флоси сын Торда нанес Хельги сыну Ньяля «рану внутренностей или костей, которая оказалась смертельной и от которой Хельги умер»26. Таким образом, смертельная рана приравнивалась к убийству. Несколько выше речь шла о ранении шпорой, пропоровшей ногу ни в чем не повинного истца до кости и вызвавшей обильное кровотечение; эта рана послужила причиной возмездия со стороны раненого — убийства обидчика, которое было судом оправдано как справедливое. Теперь же речь шла также и о настоящем злодействе, каким было сожжение спящих людей в их собственном доме. Мёрд призывает свидетелей, требует объявить Флоси сына Торда вне закона и присудить его к изгнанию, «и никто не должен давать ему пищу, указывать путь и оказывать какую-нибудь помощь». Таким образом выясняется, что «объявление вне закона» — как «лишение мира»: это тот же «волчий закон», и в случае его принятия никто не имеет права помочь такому человеку, но каждый может безнаказанно его убить.

Но обвинитель требовал не только поставить убийцу вне закона, он продолжал: «Я говорю, что он должен лишиться всего добра, и половина его должна отойти мне, а другая половина — тем людям из четверти, которые имеют право на добро объявленного вне закона», т. е. настаивал на применении также и формулы «поток и разграбление». А далее опять шли аллитерированные формулы:

«Я объявляю об этом суду четверти, в котором по закону должно рассматриваться это обвинение.

Я объявляю об этом по закону.

Я объявляю об этом со Скалы Закона так, чтобы все слышали.

Я объявляю, что Флоси сын Торда должен быть судим этим летом и объявлен вне закона.

Я объявляю о тяжбе, переданной мне Торгейром сыном Торира» (здесь назван отец Ньяля. — А.С.).

Таким образом, объявляя человека вне закона, можно было еще лишить его имущества, которое делили между собой некие, имеющие на это право лица; вероятно, среди них были наследники осужденного, проживающие совместно с ним или в данной четверти, и даже соседи. Но ведущий тяжбу при всех условиях получал половину конфискованного имущества! Мёрд был опытный, хорошо знающий порядки обвинитель, он произнес все формулы и не оставил сомнений в том, что все сделано по закону.

Затем другой обвинитель призвал всех в свидетели обвинения против Глума сына Хильдира, который сжег дом Ньяля вместе со всеми, кто там находился, включая самого Ньяля, его супругу и маленького ребенка. За это обвинитель требовал объявить виновного вне закона, а его имущество конфисковать и разделить между обвинителем «и теми членами четверти, которые имеют право на добро объявленного вне закона». Теперь уже ясно, что часть конфискованного судом имущества достается некоторым членам четверти, возможно участникам судилища.

Придя в ужас от необходимости лишиться своего достояния, Флоси тайно передал годорд, которым владел, своему брату, а сам — столь же тайно — договорился войти в годорд третьего лица. Прибегли и к другим уловкам, в частности решили перекинуть рассмотрение части дела в ту четверть, которая по закону заведомо не может рассматривать его, в надежде, видимо, что ущерб от конфискации значительно уменьшится.

Но, описывая дальнейший ход дела, сага сообщает новые интересные сведения. Во-первых, были отведены все свидетели — не только родичи, свояки и другие близкие люди тяжущихся, но и, как видно из дальнейшего, соседи, которые имели право в этом качестве участвовать в тяжбе. А между тем именно соседи часто составляют что-то вроде совета присяжных: они объявляют виновным или невиновным подсудимого на основании личных свидетельств, приведенных аргументов и контраргументов. Во-вторых, Мёрд, что тоже очень интересно, перечислил по ходу дела все, «что требуется по закону при ведении тяжбы». Он перечислил ее этапы: предложено принести присягу — принесена присяга; изложено дело; даны свидетельские показания о предъявленном обвинении; соседям предложено занять их места; предложено отвести неправомочных соседей. А затем он завершил свою речь так: «Я призываю вас в свидетели того, что выполнено по этой тяжбе, и того, что я не хочу ее проиграть, если я оставлю суд, чтобы искать доказательств или по другим делам»27. Очевидно, что здесь сага последовательно и со знанием дела описывает следственные и судебные процедуры и действия, необходимые для принятия решения по тяжбе.

Понятно также, что Мёрд это делал, чтобы предупреждать уловки противной стороны, пытающейся ослабить его позиции, и без того уже значительно подорванные отводом многих его свидетелей. Кроме того, позиции Мёрда были поколеблены и тем, что после хитрости с годордами дело виновных уходило в другую четверть.

По совету одного хитроумного сторонника Мёрд объявил неправильным отвод ряда своих соседей-свидетелей, «поскольку он [противник] отвел из числа соседей людей, которые имеют право выносить решение как соседи28. Всякий имеет право выступать на суде как сосед, у кого есть три сотни земли или больше, даже если у него нет скота, но тот, кто живет молоком (за счет разведения скота. — А.С.), тоже имеет право выступать как сосед, даже если он снимает землю» (является арендатором. — А.С.). Законоговоритель Скафти, которого «потревожили» по такому случаю, подтвердил правильность этого довода, «хоть и немногие знают это». В результате у Мёрда появилась возможность призвать всех своих десятерых свидетелей вместо четырех, которые у него оставались после маневров противной стороны. Интересно, что именно теперь, именно из описания хода судебной процедуры, удается узнать особенно важные подробности о том, что входило в состав правообязанностей бондов и арендаторов, — такие, о которых другие саги умалчивают. Интересно, кстати, также и то положение, что правоспособностью обладают как владельцы земли (без скота), так и владельцы скота (без земли), если то и другое в достаточном размере.

Когда же всплыла хитрость с годордами, дело решили передать в Пятый, третейский суд29, где все должно было повториться снова. Но перед тем на Поле Тинга произошло побоище, поскольку на это судебное разбирательство все приехали вооруженными. «Большое несчастье, когда бьется весь тинг!» — заметил один из свидетелей. Постепенно созрело решение прекратить кровавую драку, уплатив виры за совершенные на тинге убийства, а также за сожжение Ньяля. В последнем деле осталось в силе решение об изгнании виновных из страны, но его исполнение отложили до лета; если же по прошествии трех лет виновные не уедут, они будут лишены мира. Были последующие убийства и драки, но дело в конце концов как-то разрешилось, главным образом путем уступок с обеих сторон.

Приведенные казусы создают впечатление, и оно подтверждается некоторыми другими судебными делами, что согласно обычным законам в некоторых случаях истец получал право сам вынести решение по делу, которое он возбудил, и определить сумму штрафа. Происходило это в тех случаях, когда правота истца была бесспорной.

Примечания

1. ИС I. С. 455, 483.

2. Там же. С. 326.

3. GL. XX:1; XX:5—10.

4. ИС II:2. С. 75, 97, 307.

5. ИС I. С. 436—437.

6. ИС II:2. С. 487—491.

7. ИС I. С. 166, 167.

8. Места, где должны были происходить важные события, например поединок или судебное разбирательство, обычно ограждались ветвями орешника — признанного оберега. Ср. также «Песнь о Хельги сыне Хьерварда», где говорится об ограждении «ореховыми ветвями площадки для поединка».

9. Там же. С. 172.

10. Там же. С. 178—184.

11. Там же. С. 192.

12. ИС II:1. С. 118.

13. ИС I. С. 104, 141, 176 и др.

14. КИ. С. 178.

15. IMS. P. 56—57; ИС I. С. 201.

16. ИС II:2. С. 39, 48—50, прим. 303.

17. Ср.: Там же. С. 50; ИС I. С. 326 и др.

18. ИС I. С. 238—247.

19. Ср., например: КИ. С. 178.

20. ИС I. С. 13; ИС II:2. С. 305.

21. Там же. С. 61—253.

22. ИС II:X. С. 287.

23. Ср.: ИС II:1. С. 373, прим. 38.

24. ИС I. С. 537—540.

25. Там же. С. 698. А в «Саге о Союзниках» в стихотворной форме высмеивается неудача на суде богача-«дурака». См.: ИС II:1. С. 523—527.

26. Там же.

27. ИС I. С. 705.

28. Ср.: ИС I. С. 716: «Соседи выступили перед судом, вынесли решение и нашли Флоси виновным».

29. О «третейском суде», состоящем из шести человек, см. также: Там же. С. 540.

 
 
Яндекс.Метрика © 2024 Норвегия - страна на самом севере.