Глава IV

Едва успѣлъ Нансенъ вернуться на родину, какъ ему предложили занять мѣсто консерватора (смотрителя) естественно-историческаго музея въ Бергенѣ, одномъ изъ главныхъ городовъ Норвегіи. Это мѣсто было очень выгодно въ томъ отношеніи, что давало ему вполнѣ достаточныя средства къ жизни, а главное, предоставляло полную возможность заниматься наукой подъ руководствомъ директора музея, доктора Даніельсена, почтеннаго ученаго и очень симпатичнаго человѣка. Нансенъ съ радостью принялъ это мѣсто и отдался наукѣ съ такою же страстью, съ какою передъ тѣмъ кидался въ приключенія: онъ изслѣдовалъ движенія инфузорій въ каплѣ воды съ такою же настойчивостью, съ какою преслѣдовалъ бѣлыхъ медвѣдей среди ледяныхъ глыбъ; по цѣлымъ часамъ просиживалъ онъ надъ микроскопомъ, погруженный въ работу, не замѣчая ничего окружающаго. А между тѣмъ страсть къ путешествіямъ не оставляла его.

«Меня такъ и тянетъ пуститься въ путь всякій разъ, какъ я слышу что-нибудь подобное, — писалъ онъ отцу въ отвѣтъ на описаніе счастливой охоты брата; — во мнѣ просыпается тоска и желаніе испытать что-нибудь новое, желаніе путешествовать. И какъ оно волнуетъ меня, какъ мнѣ трудно подавить его, какъ мнѣ тяжело бороться съ нимъ! Лучшимъ лѣкарствомъ противъ такихъ припадковъ является работа: я примѣняю это лѣкарство, и почти всегда съ успѣхомъ».

Не прошло и года по возвращеніи его изъ путешествія, какъ въ головѣ его уже зародился планъ проникнуть внутрь Гренландіи. Одинъ разъ послѣ обѣда онъ спокойно слушалъ чтеніе газетъ, какъ вдругъ его поразило извѣстіе о благополучномъ возвращеніи знаменитаго путешественника Норденшельда изъ экспедиціи въ Гренландію. Норденшельдъ еще въ 1870 г. пытался, хотя безуспѣшно, проникнуть внутрь этой негостепріимной страны; въ 1888 г. онъ повторилъ попытку и, высадившись у западнаго берега, проникъ на 117 верстъ внутрь страны. Дальше идти онъ не могъ, такъ какъ и самъ онъ, и его люди положительно вязли въ снѣгу; онъ остановился и послалъ впередъ своихъ спутниковъ, лапландцевъ, на лыжахъ. Лапландцы вернулись на третій день и разсказали, что пробѣжали болѣе 200 верстъ отъ мѣста стоянки и нигдѣ не видали ничего, кромѣ льда и снѣга.

Это извѣстіе о лыжахъ, какъ молнія, озарило Нансена. Если дѣйствительно Гренландія вся покрыта нетающимъ льдомъ, если лапландцы могли съ такой быстротой двигаться по ней на своихъ лыжахъ, то это вполнѣ возможно и для него. Но только онъ пройдетъ не 200, не 300 верстъ отъ берега, а пробѣжитъ черезъ всю землю насквозь, и своими глазами убѣдится, есть ли на ней зеленые оазисы, какъ утверждали многіе путешественники, и какъ предполагалъ самъ Норденшельдъ до своей второй экспедиціи.

Мечта о такомъ путешествіи крѣпко засѣла въ голову Нансена; но прошло болѣе 4 лѣтъ, прежде чѣмъ ему удалось привести ее въ исполненіе. Эти 4 года были посвящены имъ исключительно научной дѣятельности, и онъ пріобрѣлъ среди ученыхъ извѣстность, какъ добросовѣстный, талантливый изслѣдователь. Въ то же время онъ никакъ не могъ отказаться отъ длинныхъ прогулокъ и пѣшкомъ, и на лыжахъ по горамъ и лѣсамъ родины. Одинъ разъ, отдыхая въ промежуткѣ между работами, онъ прочелъ въ газетахъ, что черезъ нѣсколько дней назначенъ призовой бѣгъ на лыжахъ съ холма Хусебю. Ему сразу представилась вся картина сосноваго лѣса зимой, горъ и скалъ, покрытыхъ блестящею пеленою снѣга. Онъ не могъ усидѣть на мѣстѣ. Тотчасъ же побѣжалъ онъ къ директору музея, взялъ у него отпускъ на недѣлю, и на другой день уже уѣхалъ по желѣзной дорогѣ со своими драгоцѣнными лыжами. Чтобы добраться до мѣста состязанія, ему пришлось нестись на своихъ лыжахъ по извилинамъ горнаго хребта, скользить по краямъ крутыхъ обрывовъ. Время было въ концѣ зимы, когда обвалы горъ — явленіе весьма обычное въ Норвегіи; но Нансенъ и не думалъ объ этомъ. Пробѣжавъ нѣсколько часовъ и вдоволь надышавшись свѣжимъ горнымъ воздухомъ, онъ расположился завтракать въ Лердальской долинѣ. Подъ ногами у него шумѣла и пѣнилась рѣка, сзади него поднималась отвѣсная скала, разсѣченная сверху до низу глубокимъ, крутымъ ущельемъ; повсюду виднѣлись свѣжіе слѣды огромнаго обвала, за которымъ по всѣмъ признакамъ вскорѣ долженъ былъ послѣдовать другой. Нансенъ спокойно завтракалъ и, любуясь водопадомъ, вспоминалъ, какъ часто лѣтомъ онъ ловилъ здѣсь рыбу. Вдругъ его вывелъ изъ задумчивости рѣзкій голосъ какого-то путника.

— Кто это тамъ усѣлся подъ самымъ обваломъ? Неужели ужъ хуже мѣста найти не могъ!

— Не бѣда! Услышу, какъ начнется! — безпечно отвѣчалъ Нансенъ.

— Чего тамъ начнется! Грянетъ сразу, словно выстрѣлъ изъ пушки, вотъ и все!

Несмотря на предостереженія, Нансенъ продолжалъ спокойно завтракать.

Черезъ нѣсколько минутъ кто-то быстро промчался на лыжахъ съ крикомъ:

— Если жизнь тебѣ не надоѣла, уходи прочь!

Но Нансенъ и не подумалъ уходить. Онъ сперва дозавтракалъ, затѣмъ сдѣлалъ въ своей записной книжкѣ эскизъ красивой мѣстности и только тогда двинулся дальше.

Ночь застигла его въ горахъ. Звѣздное небо ярко сіяло и освѣщало неровнымъ свѣтомъ горныя вершины.

«Среди безмолвной тишины величественной при-роды не слышно было никакого звука, кромѣ моихъ шаговъ по снѣгу, — пишетъ Нансенъ. — Какое-то странное ощущеніе овладѣваетъ человѣкомъ, когда онъ идетъ одинъ-одинешенекъ въ звѣздную ночь по горной равнинѣ, далеко отъ человѣческаго жилья, высоко надъ обыденной человѣческой жизнью! Чувствуешь, что ты тутъ одинъ, наединѣ съ природою и Богомъ; укрыться негдѣ, — приходится, во что бы то ни стало, идти впередъ».

Принявъ участіе въ призовомъ бѣгѣ на лыжахъ и повидавшись съ родными, Нансенъ снова вернулся въ Бергенъ, при чемъ на обратномъ пути не одинъ, а десять разъ рисковалъ жизнью. Сначала пришлось ѣхать узкой горной дорожкой между отвѣсной скалой съ одной стороны и крутой пропастью съ другой. Санки скользили и раскатывались, такъ что Нансену безпрестанно приходилось соскакивать съ нихъ и сильной рукой удерживать ихъ на самомъ краю обрыва. Переночевавъ въ домикѣ одного горца, Нансенъ пустился въ дальнѣйшій путь уже одинъ, на своихъ лыжахъ. Ему не хотѣлось спуститься прямо въ равнину Согне: его привлекали горные хребты, вершины которыхъ вздымались точно громадныя бѣлыя палатки, уходившія въ небо. Онъ много разъ лѣтомъ переходилъ черезъ эти горы, — какъ же было не пройти по гладкому зимнему пути на лыжахъ?

Дулъ попутный вѣтеръ, и Нансенъ быстро несся впередъ. На снѣгу виднѣлись свѣжіе слѣды оленей, потомъ еще другіе, — должно быть, волка и рыси. Онъ направлялъ свой путь къ знакомымъ пастушьимъ шалашамъ, за которыми слѣдовалъ поворотъ и спускъ внизъ. Онъ летѣлъ все дальше и дальше; мимо него мелькали рѣчки, открывались все новыя вершины, новые скаты, всѣ одинаково бѣлые, одинаково блестѣвшіе на солнцѣ; а шалашей нѣтъ, какъ нѣтъ! Онъ побѣжалъ по берегу длинной, извилистой рѣчки, надѣясь, что она приведетъ его куда слѣдуетъ, вдругъ — передъ нимъ крутой обрывъ! Въ узкомъ ущельѣ шумитъ водопадъ, съ обѣихъ сторонъ отвѣсныя стѣны скалъ. Съ трудомъ удалось ему найти хотя крутой, но все же возможный спускъ. Чѣмъ ближе къ рѣчкѣ, тѣмъ все круче становился этотъ спускъ, и путникъ ежеминутно рисковалъ слетѣть въ воду; чтобы удержаться, ему приходилось чуть не по рукоятку втыкать свой шестъ въ снѣгъ и почти повисать на немъ. Послѣ этого надобно было перебраться еще черезъ скалу. Онъ надѣялся, что это послѣдняя трудность. Не тутъ-то было! Дальше его ждалъ новый обрывъ съ водопадомъ хуже перваго, потомъ еще рѣчка. Нансенъ сообразилъ, что заблудился, и повернулъ назадъ. Опять пришлось ему пробираться вверхъ и внизъ по горамъ и ущельямъ. Уже было совсѣмъ темно, когда онъ взобрался на послѣднюю вершину. Нигдѣ не видно было никакихъ слѣдовъ человѣческаго жилья; все было покрыто ровной, бѣлой пеленой. Нансенъ, съ ранняго утра рыскавшій по горамъ, страшно утомился, — ему хотѣлось слать; дулъ такой пронзительный вѣтеръ, что необходимо было отыскать себѣ какое-нибудь убѣжище. Онъ нашелъ большой камень, около котораго вѣтромъ нанесло высокій сугробъ снѣгу, протискался между камнемъ и сугробомъ, разгребъ себѣ мѣстечко, надѣлъ шерстяную фуфайку, взятую съ собой въ дорогу, подложилъ подъ голову свой ранецъ и улегся рядомъ съ собакой, которая сопровождала его въ этой безумной экскурсіи.

Послѣ нѣсколькихъ часовъ мирнаго сна онъ снова надѣлъ лыжи и при свѣтѣ луны отправился назадъ по своимъ собственнымъ слѣдамъ. Но онъ снова сбился съ пути и попалъ не въ ту долину, куда было нужно; опять нигдѣ не видно было никакихъ шалашей. Онъ рѣшилъ взобраться на высокую вершину, чтобы оттуда хорошенько оглядѣть окружающую мѣстность.

Съ вершины ему открылось такое дивное зрѣлище, «за которое не жаль отдать жизнь», говоритъ онъ. Передъ нимъ разстилалось огромное, терявшееся въ туманной дали, снѣжное пространство, «словно застывшее море съ бѣлыми волнами, изъ которыхъ однѣ взлетѣли вверхъ, другія спустились, третьи образовали широкія долины, четвертыя поднимались высокими хребтами и острыми пиками. А на это застывшее море лились потоки мягкаго луннаго свѣта, игравшаго серебромъ на вершинахъ, сверкавшаго брилліантами въ долинахъ около ущелій, окутанныхъ черными, зловѣщими тѣнями». Налюбовавшись этимъ зрѣлищемъ, Нансенъ рѣшилъ дождаться здѣсь солнечнаго восхода, выгребъ себѣ яму въ снѣгу и заснулъ. Когда онъ проснулся черезъ нѣсколько часовъ, вершины горъ уже золотились лучами восходившаго солнца; за первыми лучами скоро хлынуло цѣлое море лучей и залило огнемъ всю окрестность. Вершины горъ загорѣлись, за ними зажглись покрытые снѣгомъ скаты, а долины еще лежали окутанныя полусумрачною тѣнью. — «Видѣть подобную картину, значитъ слиться съ природой, набраться новыхъ силъ, возвыситься къ невѣдомымъ мірамъ, увидѣть отблескъ вѣчности»—въ восторгѣ писалъ Нансенъ.

Внимательно оглядѣвъ мѣстность, онъ убѣдился, что ему необходимо было перебраться черезъ высокую гору Воссъ. Опять пришлось скользить надъ пропастями, летать съ обрывовъ, чуть не ползкомъ взбираться на скалы. Достигнувъ вершины горы, Нансенъ рѣшилъ вознаградить себя за всѣ труды: онъ досталъ изъ ранца апельсинъ, взятый изъ дому, и началъ ѣсть его. Апельсинъ замерзъ и былъ твердъ, какъ орѣхъ.

— Это отлично! — утѣшалъ себя неприхотливый путникъ:—точно фруктовое мороженое!

Спускъ съ горы не представлялъ особыхъ трудностей, такъ какъ Нансенъ попалъ, наконецъ, на настоящую дорогу, и на слѣдующій день молодой консерваторъ уже сидѣлъ за своимъ столомъ въ музеѣ, погруженный въ научныя работы.

Эти работы заставили Нансена въ 1886 году съѣздить въ Италію. Онъ занимался преимущественно изученіемъ строенія и отправленій разныхъ низшихъ морскихъ животныхъ. Въ Бергенѣ онъ могъ имѣть лишь мертвые, заспиртованные экземпляры этихъ животныхъ, а ему хотѣлось наблюдать ихъ жизнь во всѣхъ ея формахъ и проявленіяхъ.

Единственный городъ Европы, гдѣ въ то время можно было съ удобствомъ заниматься такого рода наблюденіями, былъ Неаполь. Тамъ, на берегу Неаполитанскаго залива, изобилующаго всевозможными представителями морской фауны, устроена такъ называемая зоологическая станція. Среди красиваго парка возвышается большое зданіе. Подвальное помѣщеніе его отведено подъ акваріумъ со множествомъ отдѣльныхъ бассейновъ, въ которые проведена морская вода, и въ которыхъ различныя животныя и растенія находятъ всѣ условія, позволяющія имъ вести свою обычную жизнь. Въ верхнихъ этажахъ зданія расположены кабинеты ученыхъ. Сюда съѣзжаются естествоиспытатели со всѣхъ концовъ Европы. Каждый изъ нихъ получаетъ свой отдѣльный столъ, всѣ пособія и инструменты, необходимые для работъ. Если для его наблюденій недостаточно животныхъ и растеній, помѣщающихся въ акваріумѣ, онъ заявляетъ смотрителю зданія, какіе организмы хочетъ изучать, и на другой же день ему доставляютъ ихъ живыми, только что вытащенными изъ моря. Къ его услугамъ богатая библіотека; а если ему вздумается покататься по морю и самому присмотрѣть за ловлей животныхъ, онъ можетъ пользоваться судами, принадлежащими станціи.

Нансенъ прилежно работалъ нѣсколько мѣсяцевъ въ Неаполѣ и былъ въ такомъ восторгѣ отъ тамошней зоологической станціи, что по возвращеніи въ Бергенъ началъ энергично хлопотать объ устройствѣ чего-либо подобнаго въ Норвегіи.

Его мысль встрѣтила сочувствіе среди норвежскихъ ученыхъ, и черезъ нѣсколько лѣтъ недалеко отъ Христіаніи была открыта біологическая станція, на которой теперь столь же удобно изучать богатую фауну Сѣвернаго моря, какъ на Неаполитанской — Средиземнаго.