Нансен — охотник за белыми медведями

В один из июльских дней Фритьоф, посмотрев на календарь, в первый раз за все это время с поразительной ясностью представил себе, что на его родине проходит лето, полное мягких красок и запаха сосны; брат его охотится на белок, удит рыбу, отец сидит в саду до позднего вечера, мать с увлечением работает на огороде. Фритьофа не то чтобы потянуло домой, но очень захотелось поохотиться с ружьем за каким-нибудь зверем. Уже больше недели не появлялись тюлени. Фритьоф видел, что настроение экипажа сильно упало, хотя никто еще вслух ничего не говорил. Вдруг вошел капитан Крефтинг с озабоченным лицом.

Он заговорил как всегда лаконично и спокойно:

— Ребята волнуются, боятся голода, боятся льда, нужно убедить, что опасности большой нет, нужно придумать, чем кормиться.

Фритьоф предложил тотчас же устроить собрание и обсудить положение. Прежде всего было важно, чтобы экипаж понял, что от него ничего не скрывают и товарищески с ним советуются.

Через полчаса все уже были в сборе.

— Друзья, — начал Нансен свою речь, — я вижу уныние среди вас. Пловцам по северным морям это не подходит. Я в первый раз попал в такую переделку, но я много читал и изучал условия этих мест и знаю, что ничем особенно страшным это нам не грозит. Едой мы снабжены вдосталь, а не хватит — еда живьем попадет к нам в руки: эти места кишат медведями, оленями, мускусными быками, наконец, мхом, как приправой к этим лакомствам. Если мы всего этого еще не имеем, то только потому, что не ищем. В случае, если судно будет раздавлено льдами, мы переберемся в Гренландию, — Фритьоф сделал жест, говорящий, что туда рукой подать, — и обоснуем там новый поселок. Мы еще поживем, друзья мои!

— А вот и еда, — крикнул голос с бочки, сторожевого поста «Викинга». Невдалеке виднелись три медведя, один большой и два маленьких, очевидно, самка с двумя медвежатами. Оратор мгновенно забыл всю торжественность момента и бросился за ружьем. Впрочем уговаривать никого долго не пришлось: мгновенно несколько человек, перепрыгивая через льдины, с ружьями наготове, бежали к медвежьему семейству. Все три медведя были убиты и начались приготовления к горячему ужину. В эти дни с бочки было замечено до двадцати медведей. Фритьоф совсем потерял голову; в нем проснулся охотник, и он все время бегал за медведями.

Как-то вечером он занял пост на бочке, чтобы срисовать берег Гренландии. Люди, все ушли на покой, и на палубе было тихо; только матрос, стоявший на вахте, шагал взад и вперед. Нансен так углубился в работу, что почти забыл, где он, как вдруг он услышал крик матроса: «Да ведь тут медведь!» И действительно, медведь стоял внизу у самого носа корабля. Карандаш и альбом полетели в сторону, а Фритьоф помчался вниз на палубу, затем в каюту за ружьем и патронами. Но медведь испугался и удрал вместе с товарищем, который оказался тут же поблизости.

Нансен, одетый в шерстяную куртку и обутый в легкие парусиновые башмаки, пустился было в погоню за медведями, но они удирали с неимоверной быстротою, и вскоре на «Викинге» был выкинут флаг, призывавший Нансена воротиться; пришлось повиноваться. Разумеется, капитан не упустил случая подразнить его за удивительное уменье караулить медведей. «Да, да! Славного молодца посадили на бочку: не видит медведей, даже когда они под носом!»

Но Нансен свое взял: 14 июля он охотился на белых медведей в последний раз и тут получил полное удовлетворение в беге взапуски с ними. Вот как он сам описывает это:

«Показался большой медведь и вдали еще два, но все трое пустились в бегство. Мешкать было нельзя: медведь удирал со всех ног. Мы пустились за ним, стараясь при этом держаться под прикрытием ледяных глыб. Впопыхах, однако, часто забываешь об осторожности, и я забыл о том, что льдины бывают обманчивы на вид; кажутся твердыми, плотными, тогда как на самом деле вода настолько размыла их снизу, что они представляют лишь весьма тонкие, хрупкие, ненадежные помосты. Мы подбежали к широкой полынье, через которую предстояло перепрыгнуть; я приготовился к заправскому прыжку, но оказалось, что край льдины был как раз хрупким, и я вместо того, чтобы перепрыгнуть, очутился с головой в воде. Немножко холодно, но главное надо спасти ружье; перебросил было его на следующую льдину, но опять беда: край ее был высок, и ружье не попало туда, а скатилось в воду. Нырнул за ним, поймал. Потом подплыл, отыскал место, где можно было выкарабкаться, и поднял ружье. Один миг на осмотр дула и замка и снова во весь дух вперед. Патроны не пострадали — у меня были непромокаемые.

Капитан между тем очутился немного впереди; увидев, что я провалился, он перепрыгнул на другую льдину и продолжал погоню. К счастью, я в тот день был одет легко: парусиновые башмаки и шерстяная куртка, так что воды набралось немного, и она быстро стекла. Таким образом, я скоро наверстал упущенное и, увидав, что медведь скрылся за высокой ледяной глыбой, пошел ему наперерез. Только что обогнул глыбу — столкнулся лицом к лицу с Мишкой. Ружье к щеке — но он быстрее меня: моментально бултых в воду, и пуля попала ему только в зад. Подбегаю к краю льдины, чтобы дать выстрел по Мишке в воде, но его не видать. Куда он девался? Вижу в глубине белеет что-то, ага, вот в чем дело. Полынья была длинная, надо было перебраться на другой край ее, чтобы принять Мишку там. В середине полыньи плавали две небольшие льдины. Прыжок предстоял большой, но я решился и удачно перепрыгнул на первую льдину. Она едва-едва могла сдержать меня. Стараюсь удержать равновесие и вдруг вижу голову медведя у другой льдины.

С ревом бросается он на нее, еще минута — И бросится на меня. К несчастью для него я предупреждаю его; нахожу точку опоры и влепляю ему пулю в грудь почти в упор, так что шерсть вокруг почернела от пороха. Мишка закачался и издох — чуть не сказал "на моих руках". В сущности я поддерживал его за уши, так как он выказал поползновение погрузиться в воду, что, собственно, было в высшей степени удивительно, — ему бы в это время года следовало как раз всплыть наверх, столько в нем было жира. Спутники мои скоро подоспели мне на подмогу. Пришлось вытащить медведя с помощью кожаного пояса; другого ничего под рукой не было. Затянули его вокруг шеи медведя и мало-помалу общими усилиями вытянули его на лед. Он оказался огромным, самым большим из всех убитых нами. Шкура его лежит теперь под моим письменным столом и я в буквальном смысле могу сказать, что "попираю пятою голову своего врага".

Возвращаясь обратно на судно, я увидел вдали трех матросов, из которых двое, по-видимому, были с ружьями. Когда я спросил о них на судне, мне сказали, что они отправились на медведя, но что мне нечего надеяться принять участие в охоте, так как они уже на выстрел от медведя. Ну что ж, подумал я, с меня довольно на сегодня, пусть себе охотятся. Но вдруг я узнаю, что медведь не один, а целых три. Этого уже для них слишком много! Одного я им уступил бы, но из трех один мог остаться и на мою долю! И я опять пустился бегом, насколько позволяли ноги. Я уже успел промокнуть, так что измокнуть немножко больше, немножко меньше, не играло никакой роли. Скоро я настиг людей; они легли подстерегать медведя, который шел на них. Я остановился на некотором расстоянии, чтобы не помешать им, но они, боясь, как видно, что я предупрежу их, поторопились выстрелить и только поранили зверя, который с ревом бросился прочь от них.

Тогда пришла моя очередь. Я пустил ему пулю в грудь. Он упал, но затем поднялся опять и продолжал путь. Я побежал за ним и, когда он обернулся и пошел на меня, прострелил ему голову. Очередь была за следующим. С корабля дали нам знак, мы отправились по указанному направлению и немедленно открыли зверя, который уплетал остатки тюленя. Он был так поглощен своим занятием, что мы незамеченными подошли к нему на выстрел. Не надеясь на других, я решил выстрелить и свистнул, чтобы привлечь внимание зверя, — хоть бы что! Я еще раз — тот же результат. Я свистнул изо всех сил — он поднял голову. Я прицелился в спину и выстрелил, и в то же время выстрелили и двое других. Медведь заревел и шарахнулся в воду. Я бросился к краю полыньи и спокойно остановился там, полагая, что медведю уже досталось, как следует, и что я докончу его выстрелом, когда он переплывет полынью и вылезет на лед по ту сторону ее, чем избавит нас от труда вытаскивать его тушу. Но я ошибся в расчете: медведь изловчился выйти под прикрытием глыбы, легко, как кошка, вскарабкался на лед и пустился удирать. Я послал ему вдогонку пулю, но мимо, а затем началась погоня, вознаградившая меня за испытанное разочарование.

Матрос Олуф без ружья, с одним ломом и веревкой в руках последовал за мной, но отстал у первой же широкой полыньи, через которую нельзя было перепрыгнуть. Я же, не желая делать круг, пустился вплавь и услышал позади себя взрыв хохота. Это захохотал Олуф над новым, еще невиданным им способом переправы через полыньи. Он хотел поступить похитрее, ломом сдвинул в середину полыньи льдину и прыгнул на нее, чтобы с нее перескочить дальше. Но тут настала моя очередь хохотать: он очутился по пояс в воде и достиг противоположного края полыньи весь мокрый, набрав полные сапоги воды. Ему пришлось заняться выливанием ее; я же в своих низких парусиновых башмаках не нуждался в этом и не стал дожидаться окончания этой процедуры.

Таким образом, состязание продолжалось между мной и медведем, и оба мы, по-видимому, решились постоять за себя.

Для него дело шло о голове, для меня о чести, — было бы из рук вон упустить медведя из под носу. Моя нуля угодила ему в спину, но, по ошибке, я взял патрон с неразрывной пулей, которая только слегка поранила зверя. Кровь из его раны, однако, так и струилась, и мне нетрудно было гнаться за ним по этому следу. Пули двух моих спутников не попали в него. И вот мы летели по льду, как только несли ноги; то я почти настигал медведя, то он вновь далеко опережал меня. Мы оставляли позади себя одну полынью за другой; если они оказывались слишком широкими для прыжка, я переплывал их, — обходить было некогда. Сначала медведь как будто не обнаруживал усталости, но когда мы пробежали километра два, он начал делать извороты, я же продолжал бежать напрямик, что немало помогало мне. Я понял, что Мишка начал уставать, и немного убавил ходу, но вдруг он скрылся за глыбой.

Пользуясь тем, что и он не видит меня из-за глыбы, я припустился на всех парах, чтобы подбежать к нему на выстрел. Но нет, он пронюхал мою уловку и тоже прибавил рыси. Опять пролетели некоторое расстояние, и опять медведь пошел тише. Наконец, я настиг его и пустил ему пулю, которая попала в грудь. Он сделал еще несколько прыжков и упал; пуля в ухо покончила с ним совсем. И вот я очутился один с убитым медведем. Единственным оружием моим было ружье без патронов да перочинный ножик. Прежде всего надо было подать знак на судно, чтобы мне прислали подмогу, но от судна были видны одни мачты. Пришлось вскарабкаться на самую высокую глыбу и оттуда махать шапкой, надетой на дуло ружья. Потом я принялся снимать перочинным ножиком шкуру с медведя, чтобы по крайней мере ее унести с собой. Трудненько было выполнить эту работу, — приходилось ведь отрезать голову и лапы, чтобы не испортить шкуры. Но с терпеньем и стараньем все-таки оказалось возможным справиться с делом. Я уже почти кончал его, когда услышал вдали чей-то голос. Я влез на глыбу, чтобы посмотреть. Это был Олуф, который, наконец, добрался по следам. Как он был рад, что напал на меня, а то он бежал, замирая от страха, что наткнется на медведя; вооружен же он был одним ломом да пачкой патронов. Мы сняли с Мишки шкуру и поволокли его к судну.

По дороге Олуф все интересовался моим способом переправляться через полыньи; очевидно, он нс мог забыть своей остановки с непромокаемыми сапогами, из которых пришлось выливать воду.

На пути мы встретили людей, посланных капитаном, выславшим нам пива и съестного для подкрепления сил. Присланное пришлось мне и Олуфу как нельзя более по вкусу. На судне я узнал, что и третий медведь был неподалеку, но теперь уже скрылся. Надо было бы и его прибрать к рукам для ровного счета; а то мы убили за это время всего девятнадцать медведей, ну да и этого было довольно».

Несколько дней спустя после этой погони неожиданно разошелся лед, судно вышло в свободные воды океана. Время охоты на тюленей уже прошло и «Викинг» прямым рейсом без особых приключений понесся на всех парусах на родину в Норвегию.