Введение

Творчество Ибсена поразительно по своей эпохальной протяженности. Его истоки — в конце XVIII века, в сентиментализме и в бунтарском движении бури и натиска, а поздний Ибсен был причастен к течениям, ознаменовавшим рубеж XX века, — к символизму и неоромантике.

Пресловутыми тремя периодами, на которые делится путь столь многих великих писателей, у Ибсена обойтись нельзя. Периодов у Ибсена было не только больше, но они и разительно отличались друг от друга, а слышались в них отклики различнейших писательских манер. На первый взгляд может показаться, что Ибсенов было много.

30 марта 1&66 года Бьёрнстьерне Бьёрнсон — второй (но долгое время считавшийся первым) из плеяды замечательных норвежских писателей, выступивших в середине прошлого столетия, писал виднейшему датскому критику Клеменсу Петерсену: «Что же такое Ибсен? Сперва он подражает Виктору Гюго в «Катилине», затем Герцу, затем саге и мне, затем Палудану Мюллеру и Байрону — затем он погружается в негативное мышление Германии и переносит к нам его варево».

Это было написано уже после появления «Бранда» — и именно «Бранда» имеет в виду Бьёрнсон, когда говорит о погружении Ибсена в «негативное мышление» Германии.

Но уже вскоре неправота Бьёрнсона стала очевидна. Как раз после «Бранда» и последовавшего за ним «Пер Гюнта» особость творчества Ибсена стала заметной для читателей, у которых эти произведения сразу нашли живейший отклик, а через некоторое время и для критиков. (В постепенно разраставшейся до необозримости литературе об Ибсене мысль о цельности ибсеновского творчества и его своеобразии утвердилась прочно и непоколебимо, причем было установлено, что эта цельность охватывает все этапы развития писателя, от «Катилины» до последних пьес). В предлагаемой здесь книге выявлению такой цельности Ибсена уделяется существеннейшее внимание, в связи с чем в данном издании книги значительно расширяются главы, посвященные творчеству молодого Ибсена.

Вместе с тем здесь, как и в первом издании, показывается также, что, оставаясь самим собой, Ибсен был необычайно отзывчив на преображения в облике исторической действительности. Менялись приметы времени, менялась его внутренняя суть, иными, хотя и в очень сложном взаимодействии, становились и тематические, и стилевые черты ибсеновского творчества. Особенно примечательна структура интеллектуально-аналитической драмы, созданной Ибсеном в конце 70-х годов как отклик на ту форму исторического бытия, которая водворилась в Европе после франко-прусской войны 1870—1871 годов. На Западе нет другого драматурга, который в такой мере воплотил бы XIX век в его движении, был бы таким достоверным свидетелем этого века, как Ибсен. И в то же время на Западе нет ни одного драматурга, который столько бы сделал в XIX веке для структурного обновления и углубления драмы, для усложнения ее поэтики, для развития ее языка. И ни один драматург не пользовался такой мировой славой в последние десятилетия XIX века, как Ибсен.

Драма «Катилина» юного Ибсена была единственным произведением норвежской литературы, в котором отразились революционные события в Европе 1848 года. Но при всей отзывчивости Ибсена на мировые потрясения и сдвиги, он был необычайно чуток и к специфическим условиям развития социальной действительности в своей родной стране, в Норвегии. А норвежская специфика была чрезвычайно велика. Глубокие демократические корни сочетались в ней с совсем иными тенденциями. Для характеристики норвежского своеобразия я приведу здесь два высказывания о Норвегии Фридриха Энгельса — одно широко известное и непосредственно затрагивающее Ибсена, и другое, написанное значительно ранее, еще до выступления Ибсена в литературе, и цитируемое значительно реже.

Сначала обширные отрывки из знаменитого письма к Паулю Эрнсту, написанного Энгельсом 5 июня 1980 года в ответ на попытку Эрнста объявить норвежскую литературу мещанской: «...в Норвегии мелкое крестьянство и мелкая буржуазия, с небольшой примесью средней буржуазии — примерно так же, как было в Англии и во Франции в XVII веке, — представляет собой нормальное состояние общества в течение многих столетий. Здесь и речи нет о насильственном отбрасывании назад к устаревшим порядкам из-за поражения крупного движения или из-за какой-либо длившейся 30 лет войны. Страна отстала вследствие своей изолированности и природных условий, однако ее общее состояние вполне соответствует ее условиям производства и поэтому является нормальным. Лишь в самое последнее время в стране начали спорадически появляться кое-какие ростки крупной промышленности, но для сильнейшего рычага концентрации капитала, биржи, здесь еще нет места... Но тем не менее благодаря этому и при таком застойном состоянии началось движение, и это движение нашло свое выражение также в подъеме в области литературы.

Норвежский крестьянин никогда не был крепостным, и это дает всему развитию — подобно тому как и в Кастилии — совсем другой фон. Норвежский мелкий буржуа — сын свободного крестьянина, и вследствие этого он — настоящий человек по сравнению с вырождающимся немецким мещанином. И норвежская мещанка также отличается как небо от земли от супруги немецкого мещанина. И каковы бы, например, ни были недостатки драм Ибсена, эти драмы хотя и отображают нам мир мелкой и средней буржуазии, но мир совершенно отличный от немецкого, — мир, в котором люди еще обладают характером и инициативой и действуют самостоятельно, хотя подчас, по понятиям иностранцев, довольно странно»¹.

А в 1847 году, в статье «Гражданская война в Швейцарии», Энгельс писал: «Существуют в Европе две страны, где древнее христианско-германское варварство сохранилось в своем самом первобытном виде, чуть ли не вплоть до питания желудями: это — Норвегия и верхние Альпы, т. е. старая Швейцария... Как Норвегия, так и старая Швейцария организованы демократически. Но существуют различного рода демократии, и необходимо, чтобы демократы цивилизованных стран сняли наконец с себя ответственность за норвежскую и старошвейцарскую демократию... В Норвегии мы находим столь прославленное крестьянское правление (bonde regimente), а в старой Швейцарии видим, как массой невежественных пастухов, несмотря на их демократическую конституцию, управляют на патриархальных началах несколько богатых землевладельцев, вроде Абиберга и т. п.»²

Конечно, эти замечания Энгельса предельно заострены, поскольку они являются откликом на войну между старыми кантонами Швейцарии, проводившими ультрареакционную, подчеркнуто клерикальную политику, и кантонами более передовыми. Но они с полной ясностью показывают, что демократическим традициям Норвегии были свойственны и консервативные черты. И эта противоречивость оказала существеннейшее влияние на развитие ибсеновского мировоззрения и творчества — особенно в годы молодости Ибсена, но в значительной мере и позднее. Она содействовала, хотя отнюдь не была здесь единственной причиной, выработке у Ибсена очень сложной, неоднозначной социально-этической позиции, подчас мучительной. Недаром Ибсен уже в конце своего творческого пути назвал свою жизнь «долгой-долгой страстной неделей».

Даже в годы своего длительного пребывания за границей, в Италии и Германии, Ибсен воспринимал (и выражал в своем творчестве) «большую», мировую действительность сквозь призму своей «малой», норвежской действительности. Известно, с каким величайшим вниманием читал Ибсен, находясь вдали от Норвегии, норвежские газеты — вплоть до объявлений.

Глубокая связь Ибсена с XIX веком делает понятным, что, когда начала вырисовываться подлинная действительность XX столетия, в преддверии первой мировой войны и в последующие годы, драматургия Ибсена оказалась оттесненной. В период стремительного взлета экспрессионизма на передний план выходят пьесы другого скандинавского писателя — шведа Августа Стриндберга. В 20-е годы возникает театр Бертольда Брехта. Все больший вес приобретают пьесы Чехова. И начинают звучать имена новых талантливых драматургов, названия новых направлений в драматургии. В разные десятилетия и в разных странах.

Но примечательно, что творчество Ибсена все снова и снова в XX веке оживает. И в новых постановках ибсеновских пьес — в театре, на киноэкранах, по телевидению. И в использовании ибсеновских пьес для создания балетов и опер. И в тех чертах, общих с драматургией Ибсена, которые проступают в пьесах многих драматургов, выдвинутых XX веком — в том числе таких драматургов, которые были принципиальными противниками ибсеновского театра, как, например, Брехт.

В связи со всем этим во второе издание книги вошла заключительная глава, в которой, в частности, подробно трактуется и судьба ибсеновского наследия в XX веке. Кроме того, углубленнее характеризуются более поздние пьесы Ибсена, начиная с «Дикой утки», о которых в первом издании было сказано лишь скороговоркой.

Второе издание вообще значительно отличается от первого. Заново написаны Введение и главы 1, 2, 3, 6, 11, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20. Правда, в некоторых из них есть вкрапления, взятые из первого издания — особенно в главах 1, 3, 14, 19. С другой стороны, и те главы, которые сохранились из первого издания, подверглись значительной переработке: стилистической правке, сокращениям, дополнениям. Сокращения оказались необходимыми из-за того, что иначе было бы невозможно внести в книгу необходимый новый материал. Ведь размер книги весьма ограничен.

Несмотря на радикальную переработку книги, ее основная концепция в своих главных чертах осталась прежней. Единственным существенным сдвигом представляется здесь замена традиционной характеристики «новой драмы» Ибсена, то есть той серии пьес, которая начинается «Столпами общества». Если прежде особенность композиции этих пьес определялась, в соответствии с традицией, как аналитическая, то в данном издании вводится понятие интеллектуально-аналитической композиции ибсеновской «новой драмы», что имеет отнюдь не только терминологическое значение. Подробно об этом говорится в главе 11.

Литература об Ибсене необъятна. Основополагающие работы появились в конце прошлого века³ и первые десятилетия нашего века⁴. Но непрерывно появляются все новые книги и огромное количество статей. Здесь, однако, ссылки на эту литературу ради экономии места даются крайне скупо, лишь в случае особой актуальности. Исключение сделано для вышедшей в русском переводе книги об Ибсене норвежского писателя и литературоведа Ханса Хейберга, поскольку это издание доступно нашему читателю.

Цитаты из прозы Ибсена даются в переводе А. и П. Ганзен, преимущественно по изданию. Ибсен Г. Собр. соч.: В 4 т. М., 1956—1958. Стихотворные цитаты из Ибсена даются, если это специально не оговорено, в переводе автора этих строк.

Примечания

1. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 37. С. 352—353.

2. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 349—350.

3. Jager Н. Henrik Ibsen. K.0benhavn, 1888; Brandes G. Henrik Ibsen. Kobenhavn, 1898.

4. Koht H. Henrik Ibsen: Eit diktarliv. Oslo, 1928—1929. V. 1, 2; Gran G. Henrik Ibsen: Liv og verker. Christiania, 1918. V. 1, 2; Вull F. Henrik Ibsen // Norsk Literatur-Historie. Oslo, 1960. Bd. 4.