Годы становления Ибсена

Рассматривая творческий путь Ибсена, можно наблюдать некоторые поразительные параллели с жизнью Шекспира, как в биографическом, так и в творческом плане: материальные трудности в семье, раннее отцовство, основательный опыт практической работы в театре, а вместе с тем, понятно, и опыт написания пьес. Объединяет Шекспира с Ибсеном, пожалуй, и то, что оба творили в пространстве двух жанров: драмы и лирики. Именно этим художникам слова удалось изящно перекинуть художественный мост между двумя жанрами. Возможно, как раз лирика и способствовала тому творческому прорыву на поприще драматургии, который произошел в творчестве Ибсена в 1860-е годы.

Около 1860 года Ибсен создает весьма значительные поэмы — «На высотах» и «Терье Виген». Он и раньше искал себя, пробуя работать в разных литературных жанрах, но лишь в этих двух поэмах ему удается на достойном художественном уровне решить поставленную перед собой задачу — изобразить героев, принимающих принципиально важное жизненное решение, делающих нравственный выбор.

Ибсену понадобилось немало времени, прежде чем он обрел почву под ногами как профессиональный литератор, то есть человек, чье призвание — художественное творчество. Путь, по которому он продвигался, отнюдь не был прямым и легким — долгие годы работы, предшествующие так называемому творческому прорыву, полны проб, ошибок и неудач. Лишь в «Борьбе за престол» (1863), а затем и в «Бранде» (1866) становится очевидным, что период поиска завершился и что Ибсен в полной мере овладел профессиональным мастерством. «Бранд», как и «Пер Гюнт» (1867), был изначально обращен лишь к читательской аудитории — Ибсен считал оба эти объемные произведения драматическими поэмами. Но вскоре перед ними открылась и сценическая перспектива.

В 1875 году Ибсен назвал тот период жизни, когда ему пришлось работать в Бергене (1851—1857), годами своего становления. Это действительно так, поскольку речь идет о приобретении знаний и навыков, касающихся требований сцены. Повседневная работа в театре подготовила будущий мировой успех Ибсена-драматурга. Но прошло немало времени, прежде чем ему удалось достаточно плодотворно использовать свой бергенский опыт. К тому же знать законы сцены еще недостаточно для того, чтобы преуспеть на поприще драматургии.

В своем эссе «Люди современного прорыва» Георг Брандес утверждал: «Случилось так, что в жизненной борьбе лирический конь Ибсена оказался загнанным»¹. В этом утверждении, возможно, есть доля правды; как бы то ни было, в 1870-е годы Ибсен отказался от стихотворной формы. Возникает, однако, законный вопрос: разве не лирическое творчество Ибсена основательно подготовило его становление как драматурга? Поэзия требует сжатых форм выражения и предельной ясности. То есть высокой меры «осознанности» в том, что касается языка и структуры произведения. Сценическое искусство предъявляет к автору сходные требования.

События в пьесах Ибсена имеют внутреннюю связь и логическое развитие, подобные тем, что мы наблюдаем в поэзии. Одним из важнейших приемов лирики является повтор. Он прослеживается также и в драматургии Ибсена — к примеру параллельные сцены и перекликающиеся реплики персонажей. В двух его крупнейших поэмах, относящихся к концу 50-х — началу 60-х годов, Ибсену удалось продемонстрировать во всех смыслах завершенную творческую целостность, а именно в поэмах «На высотах» (1859—1860) и «Терье Виген» (1861—1862). В них мы можем видеть, как Ибсен «драматизирует» лироэпическое изображение тернистого пути человека — через кризис, связанный с выбором, к свету.

Структура обеих поэм напоминает о том, что Аристотель называл «фабулой трагедии», то есть последовательным ходом событий. Мы видим, например, как в поэме «Терье Виген» Ибсен заставляет изменяться цвет волос главного героя (от насыщенно-черного до полной седины), отражая различные фазы его жизни. Параллельные сцены и повтор драматического столкновения между Терье Вигеном и англичанином — столкновения, которое имело место в прошлом, — все это свидетельствует о четком владении формой. Объединяет эти две поэмы также то, что обе они построены вокруг центрального конфликта и последующего его разрешения. Аристотель называл это соответственно завязкой (lesis) и развязкой (lysis).

Очевидно, что Ибсен придает поэме драматический характер: в решающий момент выбора герой произносит, обращаясь к читателю, монолог, который заменяет привычное эпическое повествование от первого лица. В этих поэмах мы также замечаем, что Ибсен начинает создавать свой собственный ландшафт — поэтический, символический и в то же время типично норвежский, — где горы и море имеют куда большее значение, нежели простые декорации или фон, на котором проходит жизнь героев. Горы и море играют особую роль в художественном мире Ибсена — такую же роль впоследствии будет играть у него закрытый светский салон. Большим городам, лесам и равнинам в творчестве этого писателя не находится места.

Бьёрнсон о лирике и драме

Бьёрнсон однажды высказался в том смысле, что опыт работы в таком «концентрированном» жанре, как лирика, может оказать благотворное влияние на судьбу писателя-драматурга. В период своего творческого становления, в 1861 году, он как раз трудился в Риме над своими крупнейшими драматическими проектами: «Королем Сверре» и «Сигурдом Слембе». Одновременно он писал и небольшие поэмы.

В одном из писем, отправленных на родину, в Кристианию, Бьёрнсон выражает уверенность в том, что те поэтические опыты были для него весьма полезны. «Лирический жанр, — писал он, — требует кропотливого, почти ювелирного труда. Опыт создания даже самых незначительных из моих поэтических опусов помог мне сделать реплики в моих драмах более отточенными. Когда приступаешь к работе над крупными, значимыми темами, то оказывается очень кстати умение обращаться к окружающему миру, передавать все его краски и оттенки».

Вполне вероятно, нечто подобное испытывал и Ибсен. Можно с уверенностью утверждать, что поэмы «На высотах» и «Терье Виген» имели большое значение для формирования Ибсена как драматурга. Эти поэмы показывают нам два — принципиально различных в этическом плане — варианта экзистенциального выбора, с которым может столкнуться человек.

Таким образом, перед нами предстают и две ипостаси автора этих поэм, два лика Ибсена, о которых говорил Георг Брандес, — суровый и мягкий. Такая двойственность, без сомнения, сформировалась под воздействием сурового жизненного опыта и переживаний писателя в трудное для него время — в шестидесятые годы. Отсюда фундаментальная двойственность всего творчества Ибсена — и внутренний диалог, который происходил в нем на протяжении всей его жизни. Вечная дилемма творца.

Самореализация

Рассматривая годы становления Ибсена, можно также отметить, как медленно и неуверенно создавал он свою собственную писательскую вселенную, на которой отчетливо видна печать его личности. Ему как драматургу, без сомнения, требовалось накопить материал для исследования конфликтов, требовалось четко осмыслить противоречия во взаимоотношениях, ценностях, формах существования и взглядах на жизнь, требовалось научиться сталкивать их между собой.

Он ощущает потребность ставить своих персонажей в такие жизненные ситуации, где им приходится делать выбор — основополагающий выбор приоритетов и взаимоотношений. А пребывание в таких ситуациях предполагает внутреннюю борьбу и неуверенность в исходе. Этот выбор должен быть свободным в том смысле, что возможны различные варианты, а когда этот выбор все же делается, он должен стать логическим следствием того в характере драматического персонажа, что можно назвать греческим словом «этос».

Характер сам по себе не является готовой величиной — он существует лишь как возможность, которая реализуется посредством выбора. Именно этот принцип и становится с каждым разом понятнее для юного Ибсена: самореализация человека может происходить лишь посредством решающего выбора, выбора пути, выбора ценностей, который одновременно является и экзистенциальным выбором. Но пройдет немало времени, прежде чем Ибсен в полной мере овладеет чисто писательским мастерством в решении этой задачи, прежде чем он поймет, что главное в изображении любого конфликта — это проблема личности.

Нетрудно заметить, что уже в самом начале творческого пути Ибсен делает первые шаги в этом направлении — как, например, в стихотворении 1850 года «Рудокоп». А в своей дебютной драме «Катилина», относящейся к тому же году, он ставит главного героя в такую ситуацию, где ему приходится выбирать между двумя образами жизни, которые олицетворяют две женщины: Фурия и Аврелия.

Жизнь на глазах у общества, жизнь на арене борьбы противопоставляется жизни в замкнутом домашнем мирке, среди уюта и покоя. И тот и другой образ жизни по-своему привлекательны для Катилины, и он колеблется, какой из двух путей ему выбрать и какую — из этих двух женщин. Ведь и та и другая мечтают им обладать. Фурия убеждает Катилину поставить на кон его собственную жизнь и жизни других ради обретения непреходящей славы. Но в конце концов победу в борьбе за него одерживает Аврелия. Женская любовь в конечном счете оказывается величайшей силой на свете.

При жизни Катилина предпочитал стихию страстей, отдавался соблазнам славы и власти, но когда настал его смертный час, светлая любящая Аврелия берет верх над мрачной и мстительной Фурией. Ибо сулит Катилине мир и успокоение. Аврелия приходит к нему на помощь в момент наивысшего отчаяния и спасает его, невзирая на то, как он прежде жил и что делал. Любовь этой женщины служит ручательством, что в Катилине все же осталось зерно благородства. Властолюбец, бунтарь — но он желал Риму добра.

Пьеса «Катилина» интересна главным образом тем, что она является талантливой увертюрой ко всему последующему драматическому творчеству Ибсена. Когда Ибсен вновь возвращается к «Катилине» в 1875 году, то обнаруживает, что многое из написанного им за прошедшие двадцать пять лет уже было заложено в этой его первой драме. И он посчитал, что дебют получился удачный. Но очевидно и то, что молодой неискушенный писатель еще не мог вполне гармонично осуществить задуманное — он замахнулся на слишком многое. «Каталина» вышла одновременно и революционной драмой, и трагедией мести, и любовным треугольником главного героя. Кроме того, в ней содержатся элементы драмы, где затронута тема соотношения христианских и языческих ценностей.

С написанием «Фру Ингер из Эстрота» (1854) Ибсен как драматург сделал большой шаг вперед. Ситуация выбора, в которой находится главная героиня, изложена намного понятнее. Более последовательно выстроен ход событий. Художественная реальность в пьесе соткана из сложных, запутанных интриг. В ней есть место и письмам, и недомолвкам, и всевозможным недоразумениям. (Становится ясно, что Ибсен идет по следам французского драматурга Эжена Скриба, который занимал тогда главное место в репертуаре театров.)

Ситуация выбора, в которой оказывается фру Ингер, связана с императивом, относящимся как к ее собственной судьбе, так и к будущему Норвегии. Тема «призвание важнее, чем жизнь» звучит в этой драме гораздо отчетливее по сравнению с «Каталиной». Миссия, возложенная на фру Ингер, заключается в том, что ей предстоит поднять знамя борьбы на своей скованной узами унии² родине. Эту миссию она возложила на себя добровольно, хотя и под влиянием окружающих.

Ибсен кладет на одну чашу весов потребность в общественно значимом, героическом деянии, к которой всегда могут примешаться эгоистические мотивы честолюбия и властолюбия, а на другую чашу — собственную жизнь героини и ее любовь к мужу и ребенку. Отчаянно маневрируя между этими столь несхожими ценностями, фру Ингер в конце концов пытается их совместить. Она прислушивается одновременно и к голосу своей материнской любви, и к голосу социальных амбиций. В результате же происходит ужасная трагедия: по ее вине погибает ее единственный, горячо любимый сын.

Эти драмы — «Катилина» и «Фру Ингер», несмотря на все их слабые места, ясно очерчивают контуры той творческой вселенной, которую создает для себя молодой писатель. В основу обеих пьес он положил историко-политическую тему. Ибсен прекрасно осознавал, что историческая трагедия предъявляет к драматургу высочайшие требования и сталкивает его со множеством трудностей. В театральной рецензии 1857 года он пишет: «Едва ли какой-нибудь другой из форм поэзии приходится преодолевать столько затруднений, чтобы завоевать внимание и любовь публики, как исторической трагедии» (4: 620).

В одной из последующих глав мы подробнее разберем, как Ибсен работал над многообразным и хитросплетенным историческим материалом, стараясь заставить его вписаться в весьма строгую драматическую форму. Сейчас скажем только, что он с самого начала рассматривает историю как материал для своего творчества. И лучше всего это ему удается, когда он углубляется в историю собственного народа и создает «Фру Ингер из Эстрота».

В других ранних пьесах Ибсена заметна некоторая неуверенность в построении сложной драматической интриги. Эта неуверенность бросается в глаза и в том, какой сценический материал он выбирает и откуда берет литературные прообразы для своих персонажей — из произведений Шекспира, Шиллера, Виктора Гюго, Эленшлегера, а также из саг и народных сказаний. Но ведь на таком уровне существовала почти вся тогдашняя драматургия — особенно характерным примером был «театральный ремесленник» Эжен Скриб.

Позитивный урок, который Ибсен мог извлечь из сценического опыта Скриба, заключался в том, что интрига в драме должна быть логически мотивированной. Однако влияние, оказываемое на писателя так называемой «хорошо сделанной пьесой» (piece bien faite), может быть и опасно — прежде всего тем, что такие чисто внешние эффекты, как недомолвки, путаница, всевозможные недоразумения, невероятные совпадения и постоянные интриги, способны разрушить основной нерв драматического действия. Зрителям и читателям бывает трудно разобраться, кто есть кто и что именно с каждым из них происходит.

Влияние Скриба еще долго будет преследовать Ибсена. Его можно заметить уже в самой первой ибсеновской драме — например, неоднократно встречающийся прием использования писем как причины для завязки конфликта. Конечно, это влияние кое в чем могло быть даже полезным. Скриб, например, точно знал, какими именно средствами создается сценический эффект. Но техническая сторона пьесы должна подчиняться и служить во благо тематической. В этом у Ибсена не было никаких сомнений. В одной из своих статей 1857 года он пишет, что новая французская драматургия, как правило, создает шедевры мастерства, виртуозно владеет техникой, но «за счет сути искусства» (4: 619). Кроме того, ей сильно не хватает поэтичности. А вот Ибсен точно знал, в чем та самая «истинная поэзия» (4: 615).

В драмах, которые называются «Пир в Сульхауге» (1856) и «Воители в Хельгеланде» (1858), Ибсен попытался отвлечься от проблем наподобие тех, которые решала фру Ингер. В этих пьесах действие в куда большей степени зависит от литературных персонажей — и лишь в заключительной части каждой из этих пьес Ибсен отчетливо противопоставляет друг другу альтернативные жизненные ценности и ориентиры. Пока он еще не ставит в центр конфликта христианское мировоззрение, как он сделает значительно позже. Похоже, ему с трудом удается вписать ценности христианства в конфликтные ситуации этих драм. Здесь он удовлетворяется вариациями на темы несчастной любви, любовного треугольника, а также различных интриг, связанных с борьбою за власть.

Что наиболее впечатляет в этих двух драмах и что кажется в них особенно жизненным, так это изображение любви как судьбы, трагической женской судьбы — неутоленная тоска Маргит и Йордис по своим возлюбленным, которых они тайно любили все годы своей несчастливой жизни.

Мир сквозь призму христианства

Бесспорно, христианство наложило отпечаток на мировоззрение, которое формировалось у молодого писателя в 1850-е годы. В какой мере на него повлияла господствовавшая в обществе традиционная идеология и насколько сам Ибсен разделял христианские ценности, сказать довольно трудно. Можно с уверенностью утверждать, что в юности он находился под сильным впечатлением от драматических аспектов христианского вероучения — от самой, так сказать, «христианской драмы». Его впечатляли картины извечной борьбы между добром и злом, между Божьим промыслом и кознями Сатаны, между небесным и земным. Его волновала проблема выбора того или иного пути, который человек ассоциирует с двумя полюсами бытия. Но религиозная жизнь как таковая мало его интересовала.

Ибсен всегда ставил человека в центр своей вселенной и сосредотачивал внимание на его личной жизни, а не на взаимоотношениях с некоей высшей силой, стоящей над ним или вне его. Именно индивид является для Ибсена настоящим субъектом действия, и судьба его изображается исключительно в рамках земной, человеческой реальности. Но поскольку Ибсен нередко использует при этом христианскую символику, то нам может показаться, что он более религиозен, чем было на самом деле.

Наиболее отчетливо череда религиозных аллюзий прослеживается в его творчестве с семидесятых годов. Он начинает рассматривать христианство как некую основу для поддержания негативно-авторитарной власти в обществе. Он отмечает, что деятельность священнослужителей всегда сопровождалась навязыванием господствующих ценностей и ограничением свободы индивида. Ибсен также останавливается на теме добровольной жертвы, которую приносят люди, избравшие стезю служения церкви, он размышляет о тягостном бремени монашества и о том, как ослабить теологическое влияние на моральный суд в отношении человеческих поступков. Лишь в наиболее поздних своих стихотворных произведениях Ибсен вновь возвращается к некоторым драматическим аспектам христианского вероучения — возможно, благодаря тому, что около 1890 года был отменен запрет на использование религиозных тем в литературном и театральном творчестве.

Разумеется, Ибсен прекрасно осознавал, какое большое влияние оказало христианство на умы и души людей. Драма «Кесарь и Галилеянин» (1873), которую он считал главным своим произведением, подтверждает это, как и то обстоятельство, что он сам находился под властью «Галилеянина». «Издаваемый мною теперь труд, — писал Ибсен, — будет моим главным произведением. В нем трактуется борьба между двумя непримиримыми силами мировой жизни, борьба, которая повторяется постоянно во все времена, и в силу такой универсальности темы я и назвал свое произведение "мировой драмой"» (4: 701, письмо Людвигу До от 23 февраля 1873 года).

Ибсен был усердным читателем Библии. Вновь и вновь он возвращался к ветхозаветному повествованию о сотворении мира и человека. В «Кесаре и Галилеянине» Максим говорит Юлиану Отступнику:

«Видишь, Юлиан, когда в страшной мировой пустоте клубился хаос и Иегова был один, в тот день, когда Он, согласно древним иудейским писаниям, мановением руки Своей отделил свет от тьмы, воду от суши, — в тот день великий творящий Бог находился в зените Своего могущества.

Но вместе с появлением на земле людей появились и другие воли. И люди, и животные, и растения стали творить себе подобных по вечным законам; вечными законами начертан и ход светил в небесном пространстве.

Раскаивается ли Иегова? Во всех древних преданиях говорится о раскаивающемся творце.

Он сам вложил в свое творение закон самосохранения. Раскаиваться поздно. Сотворенное хочет сохранить себя и сохраняется.

Но два односторонних царства ведут между собой войну. Где он, где тот царь мира, тот двойственный, который примирит их?»

(4: 223)

Вот какие мысли излагал на бумаге Ибсен в 1870-е годы, в это поистине переломное время — переломное как для духовной жизни европейского общества, так и для собственной жизни писателя. Однако в начале своего творческого пути Ибсен не оспаривает то, что Бог всемогущ — по крайней мере, в символическом смысле. В юношеском мировоззрении Ибсена нет места бунтующей воле, которая дерзает против Всевышнего. Скорее наоборот — он полагает, что взбунтовавшийся на Бога человек сам становится жертвой последствий, которые влечет за собой его бунт. Зато позже Ибсен начинает смотреть на богоборчество совершенно иначе — в однозначно позитивном свете. Ведь и власть, оказывающая влияние на общество, становится в глазах Ибсена совсем иной: теперь она изображается как секуляризованный и негативный общественный институт.

В «Комедии любви» и «Бранде» ветхозаветные мифы взяты за основу для символического изображения жизни человека и ее высшей цели. Грехопадение, изгнание из рая, заблуждение и упадок рода Адамова представляют собой аллегории, необходимые Ибсену для создания образа современного человека и общества, в котором он живет.

Красной нитью в раннем творчестве Ибсена проходит противопоставление идеала окружающей действительности. Для изображения идеала он использует образы, иллюстрирующие христианскую доктрину — ведь она была знакома и близка его публике.

Ибсену требовалось ввести свое творчество в традиционные христианские рамки, которые тогда еще в значительной степени довлели над европейской культурой. Он использовал в своих произведениях эту традицию, так как именно она могла интеллектуально и морально объединить людей того времени. В первые годы своей творческой карьеры он созидал как раз в рамках этой традиции — даже если речь шла о символическом отражении бытия человека в его чисто земных аспектах. Для Ибсена ключевым был всегда вопрос о морально-этическом содержании личности, а не о соответствии религиозным догмам. Потому-то о «Бранде» и можно сказать, что это целиком и полностью художественное произведение, хотя главная проблема в нем религиозная. Никаких узкорелигиозных соображений у Ибсена никогда не было. Не являлся он и последователем философии Кьеркегора, как ошибочно утверждал Георг Брандес.

Символическое искусство

Однажды в 1865 году — как раз закончив работать над «Брандом», Ибсен обратился к крупнейшему критику того времени, датчанину Клеменсу Петерсену: «Вы как-то написали, что стихотворная форма с символическим содержанием является моим подлинным призванием. Я часто думал над Вашими словами, и так и сложилась у меня форма этого произведения». Возможно, именно в лирике Ибсен впервые обрел почву под ногами как писатель.

Тут мы вновь возвращаемся к вопросу о том, какое значение имела поэзия для драматурга Ибсена. Поэму «На высотах» он написал в 1859 году — в тот период жизни, который и в творческом, и в бытовом отношении можно назвать самым трудным. Он женился в 1858 году, сын Сигурд появился на свет в декабре 1859-го. В то время Ибсен напряженно работал в Норвежском театре в Кристиании, одновременно трудясь на поприще драматургии.

В одном из писем 1870 года, вспоминая то нелегкое время, он называет поэму «На высотах» важнейшей вехой в своем творчестве. Он соотносит эту поэму с собственной жизненной ситуацией, а также указывает на ее прямую связь с «Комедией любви», а затем и с «Брандом». Он, в частности, пишет: «Лишь когда я женился, жизнь моя стала более полной и содержательной. Первым плодом такой перемены явилось большое стихотворение "На высотах". Жажда освобождения, красной нитью проходящая в этом стихотворении, нашла себе, однако, полный исход лишь в "Комедии любви"» (4: 690). Ключевым выражением здесь является «жажда освобождения». Оно часто встречается в его произведениях после женитьбы на Сюзанне. Ибсен не говорит прямо, о каком освобождении идет речь. Но можно с большой долей уверенности предположить, что он подразумевает те обязательства и проблемы, которые ложатся на главу и кормильца бедной семьи, одновременно пытающегося найти время и силы для полноценного писательского труда.

Ибсен проводит также параллель между «Комедией любви» и «Брандом». Мы читаем об этом в двух других его письмах — последнее из них датировано 1872 годом: «Первое произведение ["Комедию любви"] следует, собственно, рассматривать как предвестника "Бранда", так как я в нем обрисовал свойственное нашим социальным условиям противоречие между действительностью и идеальными требованиями в области любви и брака». Интересно, что Ибсен вновь возвращается к теме брачных уз и, подобно своему герою Грегерсу, высоко держит знамя «идеальных требований». Можно видеть, как четко он разграничивает «идеал» и «действительность».

Это отголосок того, что он писал в 1867 году, в предисловии к новому изданию «Комедии любви». Там он жалуется на распространенный среди норвежцев «здоровый реализм», который не дает им возвыситься над существующим порядком вещей. Они не способны различать идеал и действительность. Именно господствующие представления о любви и браке бичует Ибсен в своей драме — и все лишь для того, чтобы навлечь на себя хулу и нарекания. В предисловии он, в частности, пишет: «Большинству нашего читающего и критикующего мира недостает дисциплины мысли и умственной дрессировки, чтобы самим понять свое заблуждение» (1: 649).

Дабы изобразить, что именно означают «требования идеала», Ибсен прибегает к поэтической и символической форме. Можно отметить, что лишь в поэме «На высотах» ему удается наконец найти такую форму, которая отвечает его художественному замыслу. Эта поэма — наряду с «Терье Вигеном», который появился немногим позже, — весьма вероятно, способствовала становлению Ибсена как драматурга. Обе поэмы похожи на саги, повествующие о судьбах двух разных людей — крестьянина и моряка. Писатель ведет своих героев сквозь беспокойную юность, утраты, кризис и страдание — навстречу просветлению и душевной гармонии, которые достались им очень дорого. Все это соответствует напряженному ходу событий, характерному для драмы. Особенно полезной для Ибсена как драматурга оказалась работа по собиранию материала для изображения и структурирования драматического конфликта и борьбы между различными мировоззрениями.

В поэме «На высотах» жизнь крестьянина противопоставлена жизни охотника. Крестьянин решает удалиться на вершину горы и провести там, в одиночестве, остаток своих дней, что означает для него добровольно отказаться от любви и семейного счастья. Ради обретения новой жизни, ради прозрения он должен освободиться от прежних уз. «Жажда освобождения», которую он несет в себе, может быть и сомнительной, и проблематичной. Путь же Терье Вигена ведет к иным высотам.

Обе поэмы, вышедшие из-под пера тридцатилетнего Ибсена и повествующие о двух совершенно разных людях и судьбах, принадлежат к числу произведений, в центре которых — человек. В обеих поэмах молодой герой делает выбор между взаимоисключающими образами жизни: крестьянин оставляет семью ради доли одиночки-охотника, живущего на горных вершинах, а моряк отказывается от никчемной жизни, лишившись всего, ради чего он жил, — жены и ребенка. Один выбирает одиночество добровольно, а другой потерял своих близких. В этих поэмах можно найти зачатки того, что позже, в 1860-х годах, станет краеугольным камнем величайших творений Ибсена. Мы говорим о «Бранде» с его видениями и одинокими вершинами, и «Пере Гюнте» с его Сольвейг в бедной хижине, ставшей для нее и для Пера единственным королевским дворцом, который они обрели.

Все эти поэмы — и две ранние, и две более поздние — показывают нам двойственного Ибсена. Голос автора то веет холодом, то согревает теплом. В саду его творчества, как на могиле Терье Вигена, растут и жесткая вымерзшая трава, и цветы. Становится очевидным, что Ибсен начинает понимать, сколь высокой может быть ставка, когда приходится делать свой выбор, сколь различны жизненные ситуации и пути к обретению своего «я». И касается это не только других, но и его самого.

Посмотрим на путь Терье Вигена. В течение многих лет он мечтал о свободе как узник, отчаявшийся и бессильный, который не может взять на себя ответственность за других. А в поэме «На высотах» мы наблюдаем за юношей, устремляющимся прочь от людского мира к горным вершинам. Поэт Фальк в «Комедии любви» (1862) тоже жаждет освободиться и тоже, рискуя, устремляется ввысь, к вершинам одиночества. Навстречу потерям, но, возможно, и обретениям. Тревожит, однако, что это стремление уйти в горы несет в себе некий разрушительный элемент. Охотник ведь убивает. Фальк назван в честь хищной птицы — сокола. Здесь Ибсен показывает, для чего творцу нужен взгляд «со стороны» — для того, чтобы он мог творить. Лишения необходимы для творчества. Не потеряешь — значит, и не найдешь. С тех пор эта мысль постоянно звучит в произведениях Ибсена.

Поэма «На высотах» указывает нам путь в глубины его творческого мира. А поэма «Терье Виген» неотступно напоминает о том, что жизнь за пределами искусства тоже имеет ценность. В обеих поэмах речь идет о страдании. Терье находит освобождение от него, а молодой крестьянин вынужден жить с ним дальше. Плодом страдания может стать искусство — но не оно движет жизнь вперед. Очевидно, в то время, когда эти поэмы вышли в свет, Ибсен наконец осознал, что именно он, как художник, может извлечь из своего жизненного опыта и своих раздумий о диалектике человеческого бытия.

Примечания

1. Георг Брандес (1842—1927) — датский литературный критик, представитель левой интеллигенции, возглавивший так называемое «движение прорыва», утверждавшее принципы реалистического, социально ориентированного искусства. Основной труд Брандеса — «Главные течения в европейской литературе XIX века» в шести томах (1872—1890).

2. Имеется в виду уния Норвегии с Данией, которая была расторгнута в 1814 году.