Роль Норвегии в деятельности разведки Запада

Помимо Турции, вступившей в альянс в 1952 г., Норвегия была единственной европейской страной — членом НАТО, имевшей общую границу с СССР. Поэтому с начала 1950-х гг. территория Норвегии вызывала большой и постоянно растущий интерес американцев в качестве «площадки» для сбора разведывательных данных. Помимо общей потребности в любой точной информации о военном потенциале Советского Союза, американцев и других союзников все больше интересовали сведения о северо-западе СССР как зоне базирования советского флота и дальних бомбардировщиков. Этот район также считался важным маршрутом для нападения стратегической авиации США на центральные области России. Первые скромные усилия молодой Разведывательной службы Норвегии (РСН) по созданию вдоль границы станций для прослушивания радиопереговоров советских армейских частей и ВМФ привлекли внимание американских разведслужб в 1952 г., и в результате через два года было подписано официальное норвежско-американское соглашение «NORUSA» о сотрудничестве в области разведки¹. С этого момента щедрые денежные вливания и поставки новейшего технического оборудования позволяли РСН строить и расширять сеть своих станций на севере, даже при том, что ее представители настаивали на проведении всех операций под норвежским контролем и обслуживании станций силами норвежского персонала. Вскоре сфера их деятельности расширилась за счет электронной разведки, обнаружения, выявления и оценки возможностей советских радарных установок в регионе, что позволяло установить границы «мертвых зон», которые могла использовать союзная авиация при выходе на цель. Сама Норвегия была заинтересована в этой деятельности по двум причинам: во-первых, норвежским военным, естественно, было необходимо четко представлять себе, какими силами располагают Советская армия и ВМФ и какие мероприятия проводят в приграничном регионе, а также своевременно получать информацию о передвижениях войск, потенциально носящих угрожающий характер. Кроме того, точные данные о потенциале СССР на территории Северо-западного военного округа позволяли норвежским властям влиять на оценку союзниками военной угрозы на северном фланге, а значит — и на их стратегическое планирование. Как указывалось в аналитической записке РСН в октябре 1956 г.,

«положение Норвегии в качестве зоны раннего предупреждения для западных великих держав — Северной Норвегии для США и Канады, Южной Норвегии для Соединенного Королевства — гарантирует крайнюю заинтересованность Запада в расширении операций в области электронной разведки в Норвегии. ...Кроме того, сегодня существует реальная ситуация, при которой Норвегия необходима Соединенным Штатам в качестве «пункта оповещения» не только на первых этапах возможной войны, но и на весь период военных действий. Это порождает резко усилившуюся заинтересованность американцев в том, чтобы норвежская территория не подверглась оккупации при условии, что деятельность Норвегии в области раннего предупреждения поддерживается на приемлемом уровне»².

Американцы и далее продолжали настаивать на расширении сети станций прослушивания на севере страны, и Комитет правительства по обороне и безопасности шел им навстречу. Премьер-министр Эйнар Герхардсен, у которого уже появились сомнения относительно других аспектов интеграции Норвегии в военные мероприятия союзников, и особенно США, тем не менее был согласен, что «в принципе следует положительно относиться к тому, что Норвегия, из-за своего географического положения, способна сослужить особую службу делу совместной обороны благодаря таким чисто оборонительным мерам»³.

Радиоразведка велась не только станциями, расположенными на суше. В Баренцевом море курсировали принадлежащие РСН суда, замаскированные под рыболовецкие сейнеры, оснащенные разнообразной аппаратурой прослушивания и слежения. В 1976 г. их состав пополнился разведывательным кораблем специальной постройки. С другой стороны, воздушная разведка в основном осуществлялась самими американцами и англичанами. Помимо уже существующих баз для американских самолетов-разведчиков в Гренландии, США и Великобритания, начиная с 1952 г. стали проявлять все больший интерес к использованию норвежских аэродромов в качестве пунктов промежуточной посадки при облетах арктического побережья СССР. Считалось, что подобное использование попадает под категорию визитов и учений, разрешенных в рамках «базовой политики», поэтому норвежское правительство не возражало против такой деятельности, пока она осуществлялась в разумных пределах и не была связана с нарушениями советского воздушного пространства. Но к концу 1958 г. из-за возросшего количества подобных полетов союзной авиации и обоснованного опасения, что они могут привести к «инцидентам» между натовскими разведчиками и советскими истребителями в приграничной зоне, руководитель РСН и правительство пришли к выводу, что эта деятельность начинает выходить из-под контроля. Этот вывод подтвердила и советская нота протеста, врученная норвежскому послу в Москве в январе 1959 г., после чего правительство выступило с публичным заявлением, что союзным самолетам не будут разрешаться полеты над норвежской территорией за пределами 24 градусов восточной долготы.

В советской ноте протеста, врученной в январе 1959 г., не упоминалось о полетах самолетов НАТО над советской территорией, хотя в настоящее время известно, что самолет-шпион У-2, базировавшийся в Западной Германии, по крайней мере один раз, в 1957 г., нарушил воздушную границу СССР на севере перед заходом в воздушное пространство Норвегии. Но после нового протеста Москвы, последовавшего всего через три недели, ставки в игре сильно возросли: на этот раз вопрос поставил лично Никита Хрущев, упомянув о нарушении воздушного пространства СССР американским самолетом, вылетевшим из Норвегии. На самом деле произошло следующее: самолет У-2 после того, как два таких самолета прилетели на авиабазу в Будё для «полетов с целью метеорологических наблюдений» над международными водами, как заявлялось, на обратном пути на свою базу в Турцию случайно залетел в воздушное пространство СССР. Это насторожило норвежские власти, но не желая полностью останавливать абсолютно законные полеты над международными водами с норвежских баз, они решили удовлетворить лишь ограниченную часть из длинного перечня запросов на такие полеты, только что представленного союзниками. Но к концу 1959 г. ВВС США и Великобритании передали еще более длинный список запросов, на сей раз уведомив руководителя РСН, что целью полетов, которые будут проходить над международными водами, является сбор радиотехнических разведданных о советских ракетах. Обсудив ситуацию с членами Комитета по обороне и безопасности, премьер-министр принял следующее решение, зафиксированное в протоколе:

«Премьер-министр согласился, что Норвегия может внести ценный вклад путем развития системы слежения и оповещения в Северной Норвегии и что против этого вида деятельности Советский Союз не может возражать. Далее он заявил, что беспосадочные пролеты союзных самолетов над территорией Норвегии не могут вызвать особых последствий. С другой стороны, разрешения на полеты с норвежских аэродромов время от времени могут выдаваться, но лишь в строго ограниченных пределах»⁴.

Однако 1 мая 1960 г. над советской территорией был сбит самолет У-2. Он вылетел с базы в Пешаваре в Пакистане и, войдя в воздушное пространство СССР, пролетел над ракетно-испытательным полигоном Тюрятам в Казахстане, взяв затем курс на свою следующую главную цель — ракетную базу в Плесецке к югу от Архангельска. Его полет закончился недалеко от Свердловска, судя по всему, в результате повреждения или нарушения устойчивости самолета под воздействием ударной волны от взрыва советской ракеты класса «земля—воздух» рядом с хвостовой частью У-2. Пилот Гэри Пауэрс выбросился с парашютом и был задержан. Тогда и выяснилось, что конечным пунктом его маршрута был аэродром в Будё на севере Норвегии.

Гибель У-2 и пленение Гэри Пауэрса привели к ряду серьезнейших политических последствий, наиболее эффектным из которых, несомненно, было решение Хрущева прервать встречу на высшем уровне с Эйзенхауэром в Париже. Эта история хорошо известна. Мы же ограничимся здесь кратким анализом последствий инцидента для отношений Норвегии с обеими сверхдержавами. Советская реакция на участие Норвегии в обеспечении полета У-2 была резкой, выразившись в устных заявлениях самого Хрущева и министра обороны Малиновского, подкрепленных 13 мая официальной нотой протеста. Прозвучали угрозы нанести по Норвегии ответные удары со ссылкой на то, что СССР имеет «право принять любые меры, какие мы захотим, против этих баз и аэродромов, и мы можем ударить по этим базам так, что от них ничего не останется»⁵. Негативные последствия возникли и в отношениях с США: Норвегия выступила с протестом против несанкционированного использования своей авиабазы для полета, связанного с нарушением советского воздушного пространства, хотя ярость норвежского правительства по отношению к американцам несколько умерялась подозрением, что шеф РСН знал об этой операции больше, чем был готов признать. В любом случае Советское правительство, судя по всему, было более или менее удовлетворено норвежским протестом в адрес Вашингтона. Однако вскоре советскими истребителями у побережья Кольского полуострова был сбит американский самолет РБ-47, и Москва вновь заняла наступательную позицию. Хотя американский самолет был сбит над международными водами, советская сторона заявила, что он нарушил воздушное пространство СССР, а Норвегия активно участвовала в организации полета.

Помимо наращивания усилий в области радиотехнической разведки, в 1950—1960-х гг. Разведывательная служба Норвегии организовала также агентурную сеть среди моряков — в основном офицеров многочисленных кораблей норвежского торгового флота, совершавших рейсы в советские, восточноевропейские и даже китайские порты (Норвегия была одной из первых западных стран, признавших коммунистический режим Мао Цзэдуна). После минимальной подготовки, получив самые современные фотоаппараты и телеобъективы и пройдя инструктаж у опытных офицеров разведки, они отмечали и фотографировали все, что представляло потенциальный интерес с военной точки зрения, используя свои суда как передвижные наблюдательные пункты. В 1950-х гг. масштабы этой деятельности были довольно скромными, но уже в 1960-х сотрудники РСН и разведслужб НАТО ежегодно получали тысячи фотопленок для дальнейшего изучения. Кроме того, норвежские военные самолеты, летающие вдоль советских границ, вели аэрофотосъемку — для этого их оснащали бортовыми камерами. В начале 1950-х гг. РСН даже проводила эксперименты в духе, более близком традиционному шпионажу «плаща и кинжала», засылая через финскую и норвежскую границы агентов для наблюдения за военными объектами на севере России⁶. Хотя все норвежские агенты — а всего такие задания осуществлялись 17—18 раз, одиночками или группами по два человека — благополучно вернулись назад, полученная разведывательная информация не оправдывала связанного с этим риска. И все же сам факт, что этот эксперимент продолжался около двух лет, свидетельствует о том, как отчаянно в эти годы западные разведки нуждались в точной информации о том, что происходило за «железным занавесом».

Одним из результатов сбора и анализа разведданных силами РСН был четкий вывод о том, что северные регионы России становились все более важными для советских военных. Северный флот усиливался, строились новые базы, чтобы разместить возрастающее количество подводных лодок: в стремлении воспользоваться преимуществами региона — незамерзающими заливами и прямым выходом в северную часть Атлантического океана. Кроме того, когда СССР начал испытания атомных подводных лодок и ракет морского базирования — сначала обычных, а затем с ядерными боеголовками, — полигоном для испытаний новых типов субмарин стало Баренцево море. Уже в январе 1958 г. шеф резидентуры ЦРУ в Осло выражал серьезную озабоченность в связи с ускорением темпов развертывания в регионе не только сил ВВС, но и Северного флота. В записке, адресованной начальнику РСН, он назвал имеющиеся на вооружении Северного флота примерно 100 подводных лодок, многие из которых были новыми и обладали очень большим радиусом действия, крупнейшей потенциальной угрозой морским перевозкам союзников в Атлантическом океане в случае войны. Хотя оценки этой угрозы в разное время варьировались, в 1960-х гг. борьба с подводными лодками противника занимала все большее место в американском стратегическом планировании. А поскольку базы на Кольском полуострове предоставляли советским подводным лодкам прямой выход в Атлантику, ВМФ США проявлял очевидный интерес к тому, чтобы следить за их передвижениями.

В августе 1964 г. Норвегию посетил Н.С. Хрущев. В своих мемуарах он с некоторым высокомерием описывает аудиенцию у короля Улафа V: «Мы подъехали к обычному парку, который ничем не выделялся, как и дворец, имевший вид жилища капиталиста среднего достатка... Посетитель не ощущал, что вступает во дворец короля. Встретил нас некто в военном френче цвета хаки и повел внутрь... Я сообразил, что это и есть король. Он был настолько просто одет и внешне выглядел так, что его можно было принять за садовника». (Хрущев Н.С. Воспоминания. Время. Люди. Власть. Т. 2. М, 1999. С. 548)

С конца 1950-х гг. и ВМФ США, и норвежская Организация по научным исследованиям в области обороны начали опробовать акустические системы обнаружения и идентификации подводных лодок и их передвижений. В результате в 1964 г. вступила в строй сеть подводных гидрофонов, подключенных к кабелю, проложенному от небольшой военно-морской базы на острове Аннёа в Северной Норвегии. Постоянно совершенствуемая, расширяемая, дополненная патрульными самолетами большого радиуса действия, оснащенными специальной аппаратурой для точного определения координат обнаруженных субмарин, эта система вскоре превратилась в главное средство слежения за перемещениями и тактикой становившихся все более совершенными и мощными советскими атомными подводными лодками с баллистическими ракетами, проходившими через Норвежское море на пути в Атлантический океан и обратно. Как выразился в 1972 г. в докладе Вашингтону посол США в Норвегии Филипп К. Кроу, «сотрудничество с норвежцами в военной и разведывательной областях имеет для нас весьма существенное стратегическое значение, позволяя следить за растущей угрозой со стороны советского надводного флота и подводных лодок, базирующихся в районе Мурманска...»⁷

Тем временем СССР создал на Новой Земле главный полигон для испытаний ядерного оружия, а Плесецк, расположенный к югу от Архангельска, стал первым крупным полигоном для запуска межконтинентальных баллистических ракет. С конца 1950-х гг. РСН активно занялась слежением за советскими ядерными испытаниями, не только подталкиваемая американцами и англичанами, но и в связи с обеспокоенностью самих норвежцев проблемой радиоактивных осадков. А начиная с 1964 г. РСН стала участвовать и в наблюдении за советскими спутниками, построив для этих целей специальную станцию в Фауске недалеко от Будё. В те времена спутники предназначались не только для фоторазведки, но и для радиотехнической и электронной разведки, а расположение новой станции лучше всего подходило для слежения за спутниками, размешенными на полярной орбите. Когда база в Плесецке стала полигоном для пусков советских межконтинентальных баллистических ракет (МБР), задачи по наблюдению за обстановкой в этом районе были также возложены на станцию в Фауске. Значение Северной Норвегии как места сбора разведывательной информации, таким образом, продолжало возрастать.

Явное противоречие между отказом Норвегии от размещения союзных войск и ядерного оружия на своей территории и ее добровольным и активным сотрудничеством с Соединенными Штатами в области разведки нуждается в объяснении. Один из очевидных ответов заключается в том, что сбор разведданных силами норвежского персонала и под норвежским контролем, ведущийся в основном с норвежской территории, рассматривался в сущности как оборонительная деятельность. Удивительным образом недавно рассекреченные архивные документы МИД СССР отличаются отсутствием жалоб на разведывательную деятельность самих норвежцев. Резкие ноты протеста направлялись в тех случаях, когда речь шла об американских разведывательных операциях, вовлекающих Норвегию, таких, как инцидент с У-2. Не стоит забывать и о том, что альтернативой деятельности контролируемой норвежцами спецслужбы — РСН — являлась бы масштабная разведывательная деятельность силами самих союзных великих держав на норвежской территории или вокруг нее, в ходе которой уважение к норвежской политике «снижения напряженности» неизбежно отступило бы перед насущной потребностью Запада в получении информации о постоянно усиливающейся военной активности противника на Севере. Геостратегическое значение норвежской территории, и особенно ее северных районов, в годы «холодной войны» — это непреложный факт, не зависящий от политики Норвегии. Поэтому создание Разведывательной службы Норвегии, действующей в тесном сотрудничестве с союзниками, но под национальным контролем, являлось и наилучшей из альтернатив, и наилучшим вкладом страны в совместные оборонные мероприятия Западного альянса.

Что же касается не слишком многочисленной, но весьма шумной оппозиции внутри страны, выступавшей против растущего участия Норвегии в военной активности союзников, особенно американцев, то и здесь разведка имела свои преимущества благодаря полной секретности своих действий. Этого не скажешь о периодических посещениях страны союзными самолетами и военными кораблями, скрыть которые было невозможно. Учитывая, какой шум поднимали левые в тех случаях, когда сведения о проектах в области разведки время от времени становились достоянием гласности, утверждая, что эти операции подрывают основы базовой политики или — хуже того — превращают Норвегию в соучастника американских приготовлений к ядерной войне, нетрудно представить, какая буря возмущения разразилась бы, если бы стал известен весь масштаб сотрудничества Норвегии с ЦРУ и другими разведслужбами США. Стоит отметить и тот факт, что толчком к немногочисленным советским протестам против строительства разведывательных сооружений на территории страны в основном становились критические статьи в норвежской прессе. И тем не менее чрезмерная концентрация станций слежения вблизи, а то и на расстоянии прямой видимости от советской границы стала на определенном этапе вызывать некоторое беспокойство. В 1964 г., получив новые предложения о расширении разведывательной деятельности, начальник штаба вооруженных сил счел необходимым предупредить, что подобные акции могут вызвать раздражение русских. Однако начальник РСН Вильгельм Эванг сумел добиться одобрения этих планов, заметив, что, если Норвегия откажется от наращивания усилий в области разведки, западные союзники постараются добыть нужную информацию другими способами, представляющими гораздо большую опасность для советско-норвежских отношений.

Имея общую границу с СССР, Норвегия стала играть важную роль в сборе разведывательной информации об обстановке на территории советского Северо-западного военного округа. Только воды Баренцева моря отделяли две радарные и разведывательные станции слежения в Вардё, изображенные на снимке, от Кольского полуострова.

Следует признать, что, с точки зрения внешней политики Норвегии в обстановке «холодной войны», сотрудничество с Соединенными Штатами в области разведки в целом не нанесло особого ущерба ее усилиям убедить Советский Союз в отсутствии агрессивных намерений, а возможно даже — учитывая, что альтернативой являлась повышенная активность союзных разведок в регионе, — способствовало сохранению на Крайнем Севере низкого уровня напряженности в период конфликта между Востоком и Западом. С другой стороны, в глазах союзников, и особенно американцев, готовность Норвегии к сотрудничеству, несомненно, служила противовесом мнению о Норвегии как недостаточно активном члене НАТО, вызванному ее многочисленными «добровольными ограничениями», направленными против полной интеграции в военные мероприятия союзников.

Примечания

1. Основой для данного раздела послужила моя книга: The Norwegian Intelligence Service 1945—1970 (London, 1999).

2. Archives of the NIS, copy file H: draft for letter from general Lambrechts to Defence Minister Handal, 12 October 1956. (Архив РСН, дело «Н» (копии документов). Проект письма генерала Ламбрехтса министру обороны Хандалю, 12 октября 1956 г.).

3. Ibid. P. 104.

4. Ibid. P. 70.

5. Об этих и других подробностях инцидента с У-2 см.: Rolf Tamnes, The United States and the Cold War in the High North (Oslo, 1991). P. 178—182.

6. Очевидно, что эти и подобные действия проводились с молчаливого согласия финских властей, если, или до тех пор, пока советская сторона не узнавала о таких операциях и не требовала их прекращения.

7. Цит. по Rolf Tamnes, Ibid. P. 236.