Между войнами

Литература Скандинавии, как и других стран, с 20-х гг. нашего столетия вступает в новый этап своего развития. Исторически это связано прежде всего с теми коренными изменениями в общественной жизни, которые были вызваны Октябрьской революцией, оказавшей решающее воздействие на мировой процесс.

Для подлинно прогрессивных сил эпохи надежным ориентиром явился марксизм-ленинизм, помогающий выработать четкие критерии и в сфере эстетической, решить проблемы народности и партийности искусства. Идеологическим проводником этих принципов стали коммунистические партии, возникшие в начале 20-х гг. и в Скандинавских странах. Вместе с тем в рядах социал-демократии единство не было достигнуто, и это обстоятельство оказало немалое влияние на политический климат и на судьбы культуры северных стран.

Обостряется борьба литературных направлений, впитывающих различные доктрины. Действительно, по остроумному замечанию Лакснесса, современный человек может легко запутаться в «ста пятидесяти мировоззрениях», если «ни одно из них не является его собственным». И перед художественной интеллигенцией Скандинавских стран все чаще вставала проблема выбора пути, горьковский вопрос: «С кем вы, "мастера культуры"?»

Позади остались события войны 1914—1918 гг., вызвавшие в довольно широких кругах растерянность и ужас. Пройдет немного времени и станет очевидной опасность новой войны. Литература «потерянного поколения» оказывалась способной выразить лишь пацифистские настроения и надежды на абстрактно понятый гуманизм и общечеловеческую культуру. Шел быстрый процесс девальвации ценностей в области идеологии, морали. «Гибель» буржуазного радикализма зафиксировал в романе «Разрушение» Том Кристенсен, один из провозвестников датского модернизма. А его соотечественник Якоб Палудан в романе «Норген Стейн» показал, что «такие понятия, как «человек» и «культура», нужно было осознать и определить заново».

Не менее выразительно «кризис мировоззрений» передавали философские и эстетические искания и дискуссии. В Скандинавии и теперь сказывалось засилье различного рода неопозитивистских, эмпирических, психоаналитических, теологических (в формах католицизма или неопротестантизма) концепций. Один из наиболее влиятельных теоретиков Упсальской школы Аксель Хегерстрем, создатель теории «нигилизма ценностей», пытался именно в сфере психологии, наиболее близкой искусству, найти «объективные» критерии познания, которые, однако, сводились к «личностным» понятиям, к «самовыражению» — принципам, казавшимся менее затронутыми метафизикой или формализмом. Историки литературы в подобной позиции усматривали проявление социального фактора, в чем-то «родственного» марксистскому мировоззрению¹.

Философско-религиозное течение нашло отражение и в литературе. В противовес тем, кто считал, что после войны концепция христианства потерпела крушение, возникали учения, возлагавшие надежды именно на религию, поскольку, как представлялось, «война подорвала веру в разум», а «новые теории строения атома и теория относительности Эйнштейна, казалось, — при поверхностном к ним подходе — ставили под сомнение возможность научного познания мира и законов природы», что «создавало основу для мистицизма и иррационализма»². В литературном творчестве и этических исканиях датского проповедника Кая Мунка сказалось воздействие учения Киркегора (значение последнего для искусства XX в., как известно, не исчерпывалось собственно «религиозной» сферой). В религии искали якорь спасения даже отдельные крупные писатели-реалисты, затем, однако, так или иначе осознавшие ложность или ограниченность подобного рода путей.

Литературный процесс в Скандинавских странах 20—30-х гг. развивается по принципам «преемственности» и «контраста»: в первом случае преобладали модернистские тенденции, знаменовавшие возвращение к «хаосу», эксперименты в области формы и открытый вызов «традиционности», во втором — усиливается трезвый взгляд на вещи, провозглашается идея необходимости связи искусства с жизнью, «боевые тридцатые» оказывают решающее влияние на дальнейший рост реализма. «Преемственность» состояла и в том, что развитие реалистического и нереалистического искусства было процессом непрерывным, хотя и очень неровным, подчас противоречивым.

Критический реализм представлен именами многих выдающихся мастеров художественного слова. Своеобразие их определялось не только индивидуальными творческими данными, но и близостью к известным философским и эстетическим системам. Сказывалось это и в продолжении романтической традиции (С. Унсет, У. Дуун, Гамсун), во влиянии экспрессионизма (Т. Кристенсен, П. Лагерквист), сюрреализма (Лундквист, Лакснесс), разных форм экзистенциализма (С. Хуль, Х. Кр. Браннер), традиции ранней пролетарской литературы (Ю. Фалкбергет, поэзия и публицистика «Кларте», «статарская школа», молодая проза «школы Нексе»), скандинавской и русской классической литературы (К. Микаэлис, К. Беккер, Ю. Борген, Х. Лакснесс) и др.

Развитие социалистической литературы было процессом интенсивным. Особо важное значение имела общественная и литературная деятельность М. Андерсена-Нексе на новом этапе. В процессе обновления его художественного метода важное место занял роман «Дитте — дитя человеческое», созданный в начале 20-х гг. Под новое знамя встало немало скандинавских писателей среднего и младшего поколений (датчане Отто Гельстед, Ханс Кирк, Ханс Шерфиг, норвежцы Рудольф Нильсен, Нурдал Григ, шведы Юсеф Челлгрен, Ивар Лу-Юханссон, Муа Мартинсон и др.), хотя в методе многих из них еще преобладали черты критического реализма.

В условиях антифашистской борьбы пробудилось к жизни патриотическое движение Сопротивления. Передовая литература северных стран откликалась на важнейшие проблемы современности, вступала в борьбу за мир и социальный прогресс. Многие писатели участвовали в подпольной печати, подвергались преследованиям, вели антифашистскую деятельность в эмиграции, а некоторые сражались с оружием в руках.

Радикальные идеи и формы были характерны для значительных произведений художественной литературы и публицистики — от реализма до модернизма, хотя, конечно, решение новых задач в каждом из направлений было принципиально различным. Сближение литературы с наукой приводит к появлению «философских» форм — обобщений на уровне синтеза, «диффузных» жанров. Широко используются миф и притча, противоречивее передается психологическая напряженность характеров и событий (в формах «размышлений», «воспоминаний», «дискуссий»), видоизменяются литературные приемы (внутренний монолог, поток сознания, символика, аллегории, метафоры, подтекст, ирония и сатира, даже типы документального и исторического повествования, воспитательного романа и др.). «Объективным» формам выражения нередко противопоставляется «жанр времени» (или «прорыв» во «вневременное пространство» романтического типа), «эпизация» драмы, авторское вторжение в ход событий, комментирование.

В связи с новыми процессами в литературе любопытны и преломления традиции классики в традиционных и современных формах. Уроки Ибсена и Стриндберга, Достоевского и Толстого, Уитмена и Шоу, Чехова, Горького, Нексе и других писателей всемерно способствуют развитию многообразных стилевых решений в реалистическом искусстве или получают субъективное истолкование, что проявляется в попытках экспрессионистского, сюрреалистического или экзистенциалистского «прочтения» их текста.

Литература Скандинавских стран, при всем ее своеобразии, и в новейшую эпоху не представляла явления исключительного. Процесс ее развития в годы между войнами в целом был подчинен тем же закономерностям, что и в остальных странах Западном Европы. Одной из первых на новый путь вступила датская литература.

Примечания

1. См.: Ny illustrerad svensk litteraturhistoria, del 5, Sth., 1958, s. 474. (Комментарий в кн.: Мысливченко А.Г. Философская мысль в Швеции, с. 182—183).

2. Кристенсен С. Мёллер. Датская литература..., с. 53.