Неоромантизм и «новый реализм» в норвежской литературе. С. Унсет. Г. Гамсун

Норвегия, обретшая национальную самостоятельность, быстро пошла по пути промышленного развития, что не могло не способствовать росту пролетариата и, конечно, связанного с ним рабочего движения. И все же одним из центральных в общественной жизни страны продолжал оставаться крестьянский вопрос, обсуждение и формы решения которого нередко объединяли и художников разных направлений — романтиков и реалистов, занимавших ведущее место в национальной литературе. При достаточной остроте ставившихся социальных проблем преимущественное положение начинает занимать психологический роман — как исторический, так и современный (С. Унсет, У. Дуун, С. Хуль, Ю. Борген, К. Гамсун и др.).

Сигрид Унсет (1882—1949), дебютировавшая в 10-х гг. романами о женской эмансипации («Фру Марта Эули», «Счастливый возраст», «Пенни» и др.) и стилизованной в духе «викингских» саг повестью «Вигальот и Вигтис», приобрела широкую известность двумя фундаментальными историческими романами — «Кристин, дочь Лавранса» (1920—1924) и «Улав, сын Аудуна из Хествикена» (1925—1927). Исторические «средневековые» эпопеи были подготовлены и богатой национальной традицией — исторической концепцией Ибсена и психологическим романом.

Трилогия «Кристин, дочь Лавранса» — центральное произведение С. Унсет, отмеченное Нобелевской премией. В противовес бытовым романам и рассказам из современной жизни, повествовавшим об обитателях городских окраин, «маленьких людях», усталых и обездоленных, иногда способных взбунтоваться, но почти всегда примиряющихся с обстоятельствами или погибающих, герои ее исторического романа, величественные в своих дерзаниях, напоминают цельных и непосредственных людей древности, Идеалы добра, справедливости и красоты писательница ищет в прошлом — в языческой древности эпохи викингов или в «рыцарском» средневековье, романтизирует не только «патриархальную» простоту нравов, труд земледельца, охотника или мореплавателя, но и рыцарское благородство (в этом отношении для нее были важны и занятия по обработке и переводу древнеисландских саг, а также легенд о короле Артуре и рыцарях Круглого стола).

Общественный идеал С. Унсет (как и Гамсуна) связан с крестьянством. Но если Гамсун акцентировал внимание на патриархальных иллюзиях и принципах собственничества, то для автора «Кристин» и «Улава» трудовая деятельность свободных крестьян — бондов составляет основную созидательную силу общества, которая помогает ему преодолеть пассивность.

С. Унсет казалось, что современная ей эпоха лишена большого гуманистического идеала. Но и в историческом романе писательницы, во многом, конечно, актуальном, события внешней жизни сведены до минимума. Автора больше интересует внутренний мир человека. И все же в «Кристин» XIV век избран не случайно. Бедная событиями первая половина этого столетия свидетельствовала об общественной пассивности, результатом которой явилась вынужденная кабальная уния с Данией. Тем контрастнее на этом бледном фоне выступают натуры недюжинные, способные активно отстаивать свое право. Такова прежде всего сама Кристин, унаследовавшая от отца беспокойный нрав и непримиримость. Она сродни гордым героиням саг и исторических драм Ибсена. Кристин борется с патриархальными нравами, с устаревшими родовыми обычаями и представлениями. Она подлинная дочь народа. Как Лавранс и Симон Дарре, Кристин на стороне истины и справедливости.

Первые две части трилогии исполнены внутреннего движения, в них мастерски раскрыты сложные линии многопланового сюжета. Гораздо противоречивее последняя часть трилогии, в которой отразилось влияние католицизма. Теперь нравы языческой эпохи предстают во всей своей жестокости, а христианская религия оказывается якорем спасения.

Романтикой овеяны характеры героев, сохранивших в труднейших условиях самообладание, выдержку. Гимн человеку и созидательному труду, проклятие войне, изначальному злу — таков актуальный смысл романа, определивший его значение в норвежской и европейской литературах.

Вторая трилогия «Улав, сын Аудуна из Хествикена» переносит действие в конец XIII в., в эпоху, также не богатую внешними историческими событиями. Но это было и время надежд. Как и в предыдущем романе, писательница большую роль отводит натурам недюжинным, как Улав, остающийся верным своему долгу и чувству к Ингунн, дочери Стейнфинна. Сюжетную канву романа, собственно, и составляет «неторопливое» повествование об их любви, препятствиях на пути к счастью, страданиях и «печальной» поре брака, об этом «долгом» эпилоге, олицетворяющем наказание за совершенный грех. Словно злой рок господствует над ними. Улав волею обстоятельств вынужден долгие годы странствовать в чужих краях, Ингунн продолжает горячо любить жениха, но от случайной связи с исландцем Тейтом у нее родится сын, и это обстоятельство лишает их безмятежного покоя. Оба, Улав и Ингунн, находят какое-то спасение в религиозной экзальтации. И все же Ингунн в благородстве мужа, прилежно воспитывающего пасынка, не обретает радости. Надломленная нравственно и физически, она безвременно умирает. Кристин «угасала» спокойно, с сознанием выполненного долга, Ингунн, наоборот, тосковала по «настоящему», «несбывшемуся».

Критика обычно обращает внимание на близость стиля романа С. Унсет к саге: объективная манера повествования, немногословность героев, отсутствие авторского «я» и т. д. Но в реалистическую прозу романа вторгается лирическая взволнованность в передаче чувств и переживаний героев, романтически-вдохновенное описание природы. Так нарушается «единство», присущее беспристрастному стилю саги. Подробно выписывая детали быта, писательница далека от безоговорочной идеализации средневековья, она смело и прямо показывает и его отвратительные черты.

В поисках этического идеала и разрешения противоречий действительности С. Унсет в 1924 г. приходит к католичеству. Споры по религиозным вопросам, отнявшие у писательницы немало времени и сил, оказывают существенное влияние на ее позднее творчество конца 20—30-х гг. (эссе «Этапы», романы «Неопалимая купина», «Ида-Элисабет» и др.), что значительно ограничивает его общественную ценность. Попытки Унсет выйти за пределы этих проблем незамедлительно давали ощутимые результаты: это сказалось в ее обращении к собственной художественной традиции в книге воспоминаний «Одиннадцать лет» (1935), повествующей о годах юности, в переводческой деятельности, в интересе к эстетическим проблемам кукольного театра. Но наибольшее значение приобретает решительный поворот в общественных устремлениях Унсет, развивающий ее прежние гуманистические настроения: в годы второй мировой войны и оккупации Норвегии гитлеровскими войсками писательница в знак протеста эмигрирует сначала в Швецию, а затем в США, где ведет активную антифашистскую деятельность.

Кнут Гамсун, начиная с 20-х гг., вступает в новый этап своего творческого развития. После известного спада в его художественной прозе явно обозначаются поиски новых путей трансформации в сферах романтизма и реализма. Ставя на широкое обсуждение вопрос о судьбах норвежской деревни и крестьянства, Гамсун, естественно, обращал внимание на то, что упадок деревни связан с новыми способами хозяйствования, с процессом капитализации. Писатель воспринимает происходящее отнюдь не созерцательно, призывая к активной защите крестьянина, его высокой нравственности. В эпическом романе «Соки земли» (1917), отмеченном Нобелевской премией, Гамсун выдвигает романтическую концепцию крестьянства, своеобразную патриархальную утопию. Его герой Исаак, крестьянин-собственник, является той позитивной силой, которая, по мысли автора, способна спасти деревню. Суровый и мудрый, он олицетворяет непреклонность развития природы, борьбы за существование. Образ Исаака поражает своей эпической монументальностью, напоминает библейского патриарха. И хотя его «библия земледельца» отнюдь не идеальна, все же концепция романа утверждает идею о том, что соки земли питают лишь тружеников на ней, которых писатель считал единой силой, противостоящей городу¹. Эпос Гамсуна связан не только с утверждением принципов консервативного утопизма. Голос писателя действительно прозвучал и «как песнь мира, как послание к исстрадавшимся людям, призывавшее их вернуться к мирному труду от полей сражений»².

В романе «Последняя глава» (1923), как и в «Волшебной горе» Т. Манна, дана внешне сходная критика буржуазных устоев, хотя в философском и художественном решении поднятых проблем Гамсун, естественно, уступает немецкому писателю. Обитатели санатория Торахус хотят преодолеть бессмысленность своего существования. В действительности же они бегут не столько от смерти, сколько от жизни. Не случайно героя романа Магнуса автор именует «самоубийцей», поскольку для него истина — в смерти и в религии, ее обожествляющей.

В цикле романов «Бродяги» (1927), «Август» (1930), «А жизнь идет» (1933) снова обнаруживается утверждение в духе свойственного Гамсуну универсализма идеи сильной личности. Бродяга Август противостоит ущербности и пессимизму; его сила и предприимчивость у него в крови — качества, противостоящие накопительству зажиточного крестьянина Эзры. Действие этих романов развертывается как полотно норвежской действительности за много лет — в течение последней трети XIX и первых десятилетий XX в. Однако писатель все же сужает их социальный диапазон, сосредоточивая внимание в первую очередь на переживаниях героя, гибнущего в «схватке» с капиталистическим прогрессом.

Абель — герой последнего романа Гамсуна «Кольцо замыкается» (1936) — предстает как порождение и трагическое олицетворение буржуазного общества, с его аморализмом и цинизмом, и потому приходит в тупик. Да и поток жизни, захвативший его, движется по замкнутому кругу — таков пессимистический вывод автора, вводящий в роман мотив обреченности.

Действие его развертывается на двух уровнях. Чрезвычайно бедное внешними событиями (которые, как и в других произведениях писателя, отмечаются календарно — сменой времен года, праздниками), оно вместе с тем отличается насыщенностью внутреннего мира человека. Духовный мир героя дан не только в настоящем, но и при помощи «раздвинутых» границ времени (воспоминания, возможное по логике жизненного процесса) в прошедшем (годы детства и юности) и будущем (старость, трагический конец).

Таким образом, категория времени решается подобно тому, как это свойственно растительному миру природы, в котором, несмотря на цветение или увядание, естественное остается неизменным в своей сущности.

Внешние моменты в повествовании отмечены однообразием жизни. Набережная норвежского городка символизирует эту застойность провинциального существования обывателей. Даже скитания героя (сначала юнгой, а затем в качестве капитана парохода) по разным странам (пребывание в Австралии, Америке, на родине) как бы подчеркивает разномоментность его бытия, все же угнетающего его обычностью, будничностью.

Основное «действие» в повествовании перенесено в сознание персонажей, сосредоточено на их переживаниях. Герой романа, безнадежно ищущий в других ответное чувство, не находит его и по «роковому» стечению обстоятельств становится на путь преступления. Отроческие годы Абеля, еще не конфирмованного вихрастого подростка, но уже влюбленного в кокетливую и тщеславную дочь аптекаря Ольгу, очень напоминают историю Юханнеса из «Виктории». Но Гамсун на этот раз как бы продолжает подобную историю. Абель отправляется в широкий мир, чтобы в общении с ним найти себя. И все же для окружающих он, «бродяга», продолжает оставаться «закрытым», окруженным романтическим ореолом таинственности, какой-то особой индивидуальности. Недаром один из персонажей, адвокат Клемент, противопоставляя Абеля обыкновенной среде, говорит о нем как о пришельце «с другой, неведомой планеты».

Поиски «настоящей» жизни в Америке, стране ранней юношеской мечты Абеля, не дали, естественно, ожидаемых результатов. Далекий мир ферм и негритянских песен, олицетворявший в мечтах беззаботную жизнь на лоне природы, идиллическую руссоистскую антицивилизацию, на деле обратился к нему своей подлинной стороной — жестокостью буржуазных законов, условиями, в которых человек попадает в «бесконечное время» страданий и унижений.

Любящий «только одну женщину», Анджелу, Абель искренен и бескорыстен в отношениях с другими — замужней Лилли, с Лоллой (которая позже становится женой Клемента), часто вспоминает Ольгу — близкую, но утраченную и никогда его не любившую, «Американский» мотив в его жизни, казалось, всецело был связан с Анджелой, сулившей ему счастье, однако внутренний конфликт, нараставший постепенно и порожденный в немалой степени прозябанием, бездуховностью существования, не замедлил вылиться наружу, Острая ревность к Лоуренсу делает чувство Абеля животным, безотчетным. Так он оказывается убийцей Анджелы — самого близкого ему существа. В убийстве заподозрен вор Лоуренс, кончающий на электрическом стуле и подтверждающий своей судьбой типичность американской трагедии.

Но все это для Абеля в прошлом. Теперь же размышления его о жизни, о содеянном, ощущение вины перед казненным развертываются как бы «по Достоевскому» — надо вернуться в Кентукки, отдаться в руки правосудия и умереть и тем самым выполнить свой последний долг. Буржуазная критика по-разному оценивала образ и «искания» Абеля: одни видели в нем «асоциальный тип», другие говорили о полном нравственном падении преступной натуры. Конечно, столь крайние суждения тем более отдалялись от истины, чем глубже критики отдавались во власть психоанализа и отказывались от социального объяснения как самого происшествия, так и вызвавших его причин.

Можно, пожалуй, согласиться с тем, что искупительная жертва гамсуновского героя была бы новым убийством. «Кольцо замыкается» — что же это такое? Возможно, речь идет о «кольце» — браслете, некогда украденном веснушчатым подростком в церкви для Ольги, или о новом кольце, подарке, привезенном им из плавания для жены, которая и на этот раз не берет его, заставляет отнести в церковь, к статуе Христа. Вернее, однако, что это философское размышление писателя о жизни человека, символом бытия которого является «круг» его существования от рождения до смерти.

Но такого рода концепция, пессимистическая и «обезоруживающая», типична не только для позднего Гамсуна. Она распространена в широких кругах западной буржуазной интеллигенции, оказывает немалое влияние на тех деятелей скандинавского искусства, которые в поисках выхода из противоречий жизни не находят нужных альтернатив.

В своих поздних произведениях Гамсун в немалой степени подчеркивает идею о фатализме и обреченности человека в мире буржуазного хаоса. Сотрудничество его в годы второй мировой войны с оккупантами было осуждено норвежской и мировой общественностью. Вместе с тем, решительно отвергая реакционные стороны мировоззрения Гамсуна и объясняя его противоречия, необходимо подчеркнуть эстетическую ценность лучших произведений писателя, особенно значение его ранних романов, выдержанных в реалистической традиции в овеянных духом высокой романтики. Последняя книга Гамсуна «По заросшим тропам» (1949) полна суровых раздумий о прожитой жизни. О «двух Гамсунах» говорит Тур Хейердал: «Время не реабилитировало его как политика. Но книги его живут»³.

В 20-е и 30-е гг. психологический роман представлен и новыми именами. Среди писателей школы «потока жизни» видное место занял Сигурд Хуль (1890—1960). Участник радикально-демократического общественного и литературного движения, связанного, в частности, с «Кларте», ученый-естествоиспытатель и педагог, затем журналист (один из редакторов прогрессивного журнала «Мут даг»), он приобретает широкую известность как романист, испытавший влияние Кафки и Фолкнера. Творческие позиции его сложны и противоречивы. Отдав дань увлечения модернизму, он мучительно и настойчиво ищет пути к реалистическому искусству.

В романах, написанных между войнами — «Грешники на летнем солнце» (1927), «День октября» (1931), «Сезам-Сезам» (1938) и др., Хуль предстает как мастер психологического повествования, умеющий убедительно раскрыть тончайшие движения душевных переживаний. Чаще всего романист дает жизнь общества «в срезе», показывая характеры людей разных классов и общественных групп. Писатель стремился в своих героях — преимущественно интеллигентах — подчеркнуть состояние скептического ожидания, «объективной» констатации сменяющихся в обществе настроений страха и надежды, усталости и энергии. В творчестве Хуля в годы второй мировой войны на смену лиризму приходят гнев и сатира. В 1943 г. в эмиграции (в Швеции) им будет начат роман «Встреча у верстового столба», в котором обосновывается необходимость преодоления одиночества и разобщенности, последовательной борьбы с нацизмом, укрепления чувства ответственности личности перед народом и историей.

Примечания

1. Довольно острую критику послевоенной мещанской городской действительности Гамсун дал в романе «Женщины у колодца» (1920).

2. Сучков Б. Кнут Гамсун. — В кв.: К. Гамсун, Избранные произведения в двух томах, т. 1, с. 32.

3. Цит. по кн.: Фиш Г. Норвегия рядом. Скандинавия в трех лицах, кн. 1. М., с. 365. О «двух драмах» К. Гамсуна писал еще Плеханов. В 1969 г. вышла книга М. Нага «Гамсун в русской духовной жизни», в которой собран обширный материал русских восприятий Гамсуна — дореволюционных и советского времени. Однако преувеличенное истолкование «влияний» Гамсуна и тенденциозная критическая полемика делают эту книгу во многих положениях спорной. Об этом см. в рец. Д.М. Шарыпкина «Русская культура и норвежские писатели (о последних книгах Мартина Нага)» в журнале «Русская литература», 1970, № 4, с. 200—213.