Жизнь и свобода неразделимы

Эйдсволл. Название этого городка стало символом и призывом к борьбе за независимость, а семнадцатого мая перед каждой избой в деревне, на стенах каждого дома в городе взвиваются национальные флаги и вся страна повторяет слова заздравной песни в честь эйдсволлдцев, написанной поэтом-трибуном Бьернстьерне Бьернсоном:

Любой клочок для пашни новой,
Любой корабль, отплыть готовый,
И сердца каждое биенье,
И наше каждое свершенье,
Всё на алтарь народных благ,
Во всем — свободы новый шаг!

Пожалуй, не было ни одного норвежского писателя, который в стихах ли, в прозе, так или иначе не отозвался, не описал празднование дня Эйдсволла.

Затерянный в ледяной пустыне в морозное утро семнадцатого мая, не зная хорошенько, где он со своим единственным спутником находится, как далеко неизвестная земля, от которой их отделяют бесчисленные торосы и полыньи, лежа в спальном мешке на плавучем льду, — Фритьоф Нансен вспоминал о том, как торжественно празднуют этот день на родине, мечтал хоть еще раз в жизни увидеть развевающиеся на фоне голубого неба красные полотнища флагов, на солнечные блики, падающие сквозь свежую зелень молодой листвы. Теперь, побывав семнадцатого мая в Осло, я гораздо лучше, чем раньше, понимаю строки, занесенные в тот день Нансеном в дневник: «Воображаю себя среди детских процессий и людского потока, который течет в этот час по улицам города, — радость светится в каждом взоре... О, как все там дорого сердцу и как красиво!»

Обогнув очередную полынью, Фритьоф Нансен двинулся со своим спутником дальше по ледяной пустыне, вперед, к заветной земле. Трехцветные, укрепленные в честь праздника флаги развевались на нартах.

А в эти же самые дни тревожащийся о судьбе Нансена Бьернсон, не ведая, где находится тот сейчас, все же был твердо уверен: если Нансен жив, где бы он ни был, он подымет семнадцатого мая флаг своей родины.

В том флаге воплотил он дух суровый,
Стальную веру, мужество свое...
Бог весть, когда мы их увидим снова,
Эмблему и носителя ее, —

писал Бьернсон.

Прошло больше половины столетия, и Тур Хейердал «Путешествие на Кон-Тики» не случайно открыл страницей своего дневника, на которой стояла дата «17-е мая»...

Сейчас день Эйдсволла отмечают торжественными процессиями школьников, а ведь было время, когда народ, вышедший на улицы в этот день, «усмиряли» силой оружия.

Но были годы, когда и отказ от празднования семнадцатого мая становился актом мужества.

Во скольких романах норвежские герои — по любому поводу — подымают флаг у своих домов.

Но семнадцатого мая сорокового года на частоколе флагштоков не взвилось ни одно красное полотнище с синим крестом — ни один флаг не трепетал на ветру! Осло был захвачен гитлеровцами. Эйдсволл также. Отряды норвежской армии отступали на север. Бои шли уже у Нарвика.

Нурдалю Григу — замечательному поэту современной Норвегии — было поручено правительством вывезти золотой запас.

«Я не «верю в то, что у моей колыбели было предсказано, что я буду спасать сокровища, накопленные в течение столетий, тонны золотых крон, золотых франков и тяжелых талеров Марии-Терезии. Но у нашего груза была своя таинственная жизнь. Это был залог свободной Норвегии, это была возможность купить оружие, создать войска и очистить страну от всей той грязи, которой покрыла ее победа чужеземцев», — писал Нурдаль Григ.

Перед отъездом, в еще свободном Тромсе, он семнадцатого мая выступил перед микрофоном, и над всей Норвегией прозвучало его слово. Прочитанное им в тот день стихотворение «17 мая 1940 года» стало вторым гимном движения Сопротивления.

Над Эйдсволлом наше знамя
Не реет, — но в этот час
Свобода, одна свобода
Дороже всего для нас...

«Жизнь и свобода неразделимы» — строка этого поэтического воззвания стала лозунгом, паролем, а само стихотворение вошло в школьные хрестоматии.

Все пять лет, пока чужеземные солдаты топтали землю Норвегии, народ демонстративно отказывался вывешивать флаги семнадцатого мая, и в этом также проявился подлинный дух Эйдсволла.

Мне повезло: вторую половину дня семнадцатого мая в Осло я провел среди тех, кто самоотверженно боролся за идеалы Эйдсволла — свободу и независимость Норвегии.

...Еще в Москве, второго мая в гости ко мне пришли Георг Русев и Сигурд Мортенсен. Я познакомился с ними на проходившем в те дни пленуме исполкома ФИРа (Международной организации бывших узников фашизма), на который они приехали делегатами Норвегии.

Старый деятель норвежской рабочей партии Сигурд Мортенсен и коммунист Георг Русев охотно рассказывали о подвигах своих друзей.

— Воспитание у нас, вероятно, было слишком гуманистическим, — говорил Мортенсен. — Наши юноши не могли представить себе, как это можно не на словах, а всерьез убивать человека, даже врага. Они могли беззаветно жертвовать собой, идти на любые лишения, голод, преодолевать ледовые перевалы и бездонные пропасти, изнывать на морозе, переплывать моря на шлюпке, когда надо было кого-нибудь спасать или что-нибудь разведать, но куда труднее было заставить себя стрелять не в мишень, а в живого человека... Вот из-за этого мы вначале и несли несоразмерно большие потери. Такое воспитание дорого нам обошлось. Но я, по правде, не хотел бы сменить его на другое, — улыбаясь говорил Сигурд Мортенсен...

В юности он был китобоем, как отец, как все братья, затем стал ученым, главным статистиком Осло, видным деятелем профсоюзного движения. Недавно его исключили из Рабочей партии за то, что, нарушив запрет руководства, он участвовал в международной встрече в Ростоке, на конференции, требовавшей превратить Балтику в «Море Мира».

На моем письменном столе Мортенсен увидел несколько книг о Финляндии.

— И вы интересуетесь нашей общей соседкой Суоми? А знаете, мне финские рабочие спасли жизнь. Дважды гитлеровцы приговаривали меня к смерти... Финские профсоюзы заявили решительный протест против казни деятелей норвежских профсоюзов, и, заигрывая с рабочими Финляндии, армия которой дралась бок о бок с ними, гитлеровцы решили потихоньку сгноить нас в заключении.

Из всех вещей, которые разрешили взять с собой в концлагерь, Мортенсен больше всего дорожил скрипкой...

— Играю я неважно, больше по слуху...

— По-моему, — сказал Русев, — игра на скрипке была главным вкладом Сигурда в борьбу с оккупантами: надо было видеть, как эти бедняги мучались, слушая его пиликанье!..

— Возможно, ты и прав, — отозвался Мортенсен.

На прощание оба приятеля — а связывало их не только общее прошлое, но и сегодняшняя борьба (Георг — секретарь Объединенного норвежского общества дружбы со странами народной демократии, а Сигурд — председатель секции дружбы с ГДР) — пригласили меня в Норвегию.

После их отъезда я достал книгу о движении Сопротивления в Норвегии и узнал из нее, что не только игра на скрипке была вкладом Сигурда Мортенсена в борьбу с нацистами. В этой книге на странице 235 сказано, что Мортенсен сразу же после вступления в подпольную группу активно участвовал в издании нелегальных газет. Одна из них — «Свободное профсоюзное движение» — печаталась у него даже в коммунальном статистическом управлении Осло, которое стало нелегальным центром движения Сопротивления.

...Верные обещанию, шестнадцатого вечером, часа через три после того, как наш самолет приземлился в Осло, Сигурд Мортенсен и Русев по телефону разыскали меня, и когда семнадцатого мая после детской манифестации я вернулся в гостиницу, они уже ожидали в холле.