На последнем приколе

Когда на другой день после спуска корабля дома у Нансена собрались друзья, условились не произносить торжественных спичей. Нансен не терпел краснобайства. И если по началу чьей-нибудь речи видно было, что она будет длинной и «красивой», двое друзей (об этом заранее просил их хозяин) отодвигали стулья, бежали на кухню и принимались насосом качать воду...

Если вчера еще многие гадали, как будет назван этот корабль: именем ли жены — «Ева» или именем дочери — «Лив», именем родины — «Норвегия» или местом, к которому он устремился — «Северный полюс», — то сегодня за столом оставалось лишь вспоминать, как, взойдя вместе с Нансеном на мостки, Ева сильным ударом разбила о нос корабля бутылку шампанского и громко сказала: «Фрам — имя ему».

Фрам значит вперед!..

...Сейчас якоря «Фрама» лежат на бетонном полу. Просмоленная обшивка его сильно выгнутого корпуса, укрепленного на массивных опорах, закрывает от нас — мы идем вдоль днища — высокие мачты. И только поднявшись по железному трапу до уровня палубы, мы видим, что на средней мачте (32 метра над уровнем моря — высота одиннадцатиэтажного дома) прилажена дозорная бочка, а клотик подходит чуть ли не вплотную к вершине крыши...

В корпусе «Фрама» — специальная прорезь, чтобы была видна почти что метровая толщина бортов, — двойная обшивка, между которой залит толстый слой вара, паутина балок толстенных внутренних подпорок, распорок из дуба, пролежавшего перед тем на складах верфи тридцать лет.

Впрочем, стоит ли вновь рассказывать о том, что так точно и подробно описано самим Нансеном. Деревянное это судно вынесло и трехлетний дрейф и сжатие льдов и вернулось невредимым из своего легендарного плаванья, как бы подтверждая правоту поговорки поморов: на деревянных судах плавают железные люди. Тот же, по воле которого построили «Фрам», — мечтатель, а не фантазер. Смелости его равнялась лишь скрупулезная точность расчета.

В Петербурге на заседании Русского географического общества, отвечая на вопросы ученых, Нансен сказал: «Если меня спросят, почему я не выстроил «Фрам» из стали, отвечу: не потому, что я сомневался в возможности сделать его достаточно крепким при постройке из стали, но потому, как справедливо замечает адмирал Макаров, что люди всегда склонны доверять больше тому, что они знают».

А норвежцы знают деревянные суда и умеют на них ходить. Викинги отплывали в дальние странствия на дубовых драконах, рыбаки — днюют и ночуют в море на сосновых шнеках-улитках. Но и рыбаки, и викинги избегали царства льда и снега Нифлехейма, возникшего на севере еще до сотворения земли. Оттуда шли снег, бури, морозы и всяческие невзгоды. В отличие от христиан, уготовавших для грешников вечный адский пламень преисподней, язычники-скандинавы отправляли своих грешников в царство холода и мрака, — Нифлехейм во владения Хель, дочери бога зла Локки. Зал в ее доме называется несчастьем, ее блюдо — голод, ее нож — жажда, лень — ее раба, медленность — ее служанка, падение — ее порог, ее постель — печаль... Кто же по своей воле станет стремиться в царство Хель?

Но путь «Фрама» по воле Нансена лежал к Нифлехейму.

Его экспедиция была не только делом географа-исследователя, но и борьбой за национальное самоутверждение. Пора наконец считать не по числу голов, а по числу горячих сердец. Норвегия должна стать независимой! У нее остались не только саги о древних героях. И сегодня сыны ее могут во имя человечества совершить не меньшее! Ее Орфей — Эдвард Григ покорил Европу, стихи Бьернсона звучат на всех языках земного шара. Пьесы Хенрика Ибсена, лучшего драматурга современности, потрясают всех мыслящих людей на свете. И вот теперь на весь мир звучит имя человека, ученого, уже известного тем, что он свершил то, что почиталось невозможным, — на лыжах пересек Гренландию.

Слава Норвегии — в деяниях ее сынов.

Вот почему стортинг на постройку «Фрама» и экспедицию Нансена вотировал немалые суммы. Вот почему «властитель дум» — Бьернстьерне Бьернсон в стихах, посвященных спуску «Фрама» со стапелей, возглашал:

Прославишь ты Норвегию в веках!

И на всех берегах Норвежского моря народ, провожая «Фрам», выходил навстречу ему на яхтах, на шлюпках, приветствуя и ожидая подвига!

И Нансен не мог не совершить его...

С каким душевным трепетом хожу я по палубе, опускаюсь в трюмы «Фрама», вхожу в машинное отделение корабля, имя которого теперь принадлежит истории, так же как имя каравеллы, на которой Колумб открыл Новый Свет, — «Санта Мария», или «Аврора», залпы которой возвестили рождение нового мира.

«Фрам» совершил больше, чем то, к чему его готовили. После первого дрейфа во льдах Арктики он под командой Отто Свердрупа ушел в четырехлетний рейс-экспедицию вдоль ледовитых берегов Америки. А затем трехлетнее плаванье и сенсационный успех — «прыжок» Руала Амундсена к Южному полюсу.

Когда во льдах на «Фраме» Нансен подымал «чисто» норвежское знамя (без шведских эмблем), это было актом гражданского мужества, призывом к борьбе. Когда Амундсен на Южном полюсе поднял норвежское знамя, независимость Норвегии была уже отвоевана.

В одной из кают «Фрама» хранится этот национальный флаг, который развевался на Южном полюсе.

Возвращаясь из этой последней экспедиции, «Фрам» был первым кораблем, прошедшим через Панамский канал из Атлантики в Тихий океан.

Одного нет на «Фраме» — рации, такой привычной сейчас, связывающей любую экспедицию, даже ту, которая шла на плоту из бальзовых бревен по Тихому океану, — со всем миром... И сам не ведаешь, что в мире происходит, и о себе вести не подашь.

На столике в каюте Нансена фотография той, «которая дала имя кораблю и имела мужество ожидать».

Навигационные приборы, снаряжение путешественников, меховая доха с капюшоном, сапоги из тюленьей кожи, зубоврачебные щипцы, хирургические ножницы... и среди них «сооружение», известное недавно еще всем нашим домашним хозяйкам и так детально описанное Нансеном как вещь, необходимая в любом путешествии на собаках, во льдах, — обыкновеннейший примус... Тогда он был новейшим изобретением скандинавов.

В каждой из шести кают на стене табличка с фамилиями тех, кто жил в них во времена исторических рейсов «Фрама»... Каюта Нансена, каюта Амундсена, каюта Свердрупа. Все норвежцы, и среди них русский — Александр Кучин.

Его подозревали в том, что он провозил в Россию нелегальную литературу. Чтобы спастись от ареста, Кучин бежал в Норвегию и некоторое время занимался океанографией в Бергене, у друга Нансена, профессора-океанографа Хелланда Хансена.

Нансену так понравился этот энергичный, способный студент, что, помогая Амундсену готовить экспедицию, он посоветовал включить в команду и Кучина, хотя стортинг, субсидировавший эту экспедицию, объявил ее делом чисто норвежским. И Амундсен не раскаялся в том, что он и здесь послушался совета Нансена...

Через два года после открытия Южного полюса, вернувшись в Россию, Кучин стал капитаном «Геркулеса», который погиб со всей командой у берегов Таймырского полуострова при попытке пройти от Шпицбергена до Владивостока северо-восточным морским путем...

Только через восемь лет на специально выстроенном для этого корабле Амундсену удалось пройти тем путем, который оказался гибельным для Александра Кучина... Этим же путем Амундсен собирался вернуться из Аляски на родину.

И в том и в другом рейсе в экипаже «Мод» радистом (уже была рация) и матросом был русский — Геннадий Олонкин. Амундсен взял его в команду уже у Югорского Шара. На обратном пути с Аляски их осталось четверо: Амундсен, Харальд Свердруп, Вистинг и Олонкин.

История полярных исследований не знает такого примера, когда ответственнейшая и опасная экспедиция предпринималась бы при столь малом числе участников.

«Возможно, что мы подвергались очень большому риску, выходя в море на судне таких размеров, как «Мод», и имея всего лишь четырех человек для управления судном в случае бурной погоды, — писал потом об этом походе Амундсен. — Но мы все были людьми испытанными, никто из нас ничуть не опасался, как пойдет дело...»

Геннадий Олонкин остался жить в Норвегии... Он работал в метеорологическом институте в Тромсе. Приехав туда, я узнал, что мой тезка болен и лежит в Осло в больнице. Там я его после и разыскал...

Но в тот день на полуострове Бюгдой в доме «Фрама» мне об Олонкине напомнили только фамилии Кучина и Вистинга. Того самого, который вместе с Амундсеном, Геннадием Олонкиным, Харальдом Свердрупом шел на корабле «Мод» от Аляски вдоль северных берегов Сибири в Норвегию.

Вистинг был и на «Фраме», уходящем в Антарктику, в первой пятерке людей, достигших Южного полюса. Он был первым штурманом на корабле «Мод» во всех его плаваньях и участником первого перелета дирижабля «Норге» — над Северным полюсом. Когда в 1935 году уже не оставалось в живых ни Фритьофа Нансена, ни Отто Свердрупа, ни Руала Амундсена и стортинг решил сохранить «Фрам» как национальную реликвию, вполне естественно было, что Оскар Вистинг стал директором-хранителем нового музея.

Местом последнего прикола «Фрама» избрали Бюгдой... Соорудили бетонное подножье... Подвели к берегу прославленный корабль и со всевозможными предосторожностями — кранами и на талях вытянули «Фрам» на сушу, чтобы затем возвести над ним огромный бетонный шатер.

На палубе, распоряжаясь работами, направляя их, стоял шестидесятипятилетний штурман «Фрама» Оскар Вистинг, и когда корабль, навеки простившись с соленой волной, встал на железобетонные опоры, сердце старого полярника не выдержало... Оскар Вистинг умер от «разрыва сердца» на палубе любимого корабля.

Дата эта — 3 декабря 1936 года — отмечена на бронзовом мемориальном барельефе, на внутренней стене бетонного шатра...

Одна из католических монахинь фотографирует сейчас эту памятную доску...

Здесь, и особенно в машинном отделении «Фрама», их темные длинные рясы и белые накрахмаленные крылатые чепцы уже не кажутся такими «уместными», как возле «драконов» викингов. Но они не смущаясь останавливаются рядом с нами около чучела Фина, отличной эскимосской собаки на «Фраме», отличившейся во время второй экспедиции Свердрупа.

Ни одного чучела собак, взятых к полюсу Нансеном, нет. Ведь собаки эти были съедены во льдах.