Аудун Биркеланд и его единомышленники

Аудун Биркеланд недавно окончил университет. Учитель гимназии, или, как здесь говорят, лектор, он и поэт — пишет стихи на самнорске.

Я не знаю, так ли хороши его стихи, как он сам: двадцатитрехлетний, статный, высокий, голубоглазый, типичный скандинав, — так ли они вдохновенны, как его речь в защиту этого третьего объединяющего языка.

Действительно, не слишком ли большая расточительность для такого маленького народа — два литературных языка?! Но единого сейчас не существует... Он только в замысле. Нужно ли новое — норвежское эсперанто? И выживет ли это искусственно созданное дитя?

Биркеланд с порога отметает сомнения собеседников.

Почему «искусственно созданное», когда в самнорске сознательно слиты стихии двух живых, признанных народом языков? И старая литература останется доступной, а новый дух пронижет современную.

— Наплевать, что раньше нигде язык так не кодифицировался, не шел сверху, а вырастал снизу. Так ведь раньше его считали явлением иррациональным, отражением столь же иррациональной души... Удар по этим идеалистическим канонам нанесла и кибернетика — переводческая машина без души. А почему надо равняться на то, что было? Раньше, например, не было «объединяющего все уши» — радиовещания, звукового кино, магнитофона, патефона, которые помогут школе утвердить новые нормы, следуя живой литературной речи... И новые учебники мы постараемся создать лучше старых! Посмотрите, кто защищает букмол, — и Бикеланд кивает на лежащую на столе реакционную родительскую газету.

Рядом с ней номер студенческого журнала «Коммунист», в котором напечатаны стихи и статья Биркеланда. Обложка журнала — известного художника Мосебекка.

Со стихами Биркеланда на самнорске соседствует статья Мартина Нага об эстетике, написанная на букмоле. На букмоле же прозвучали по норвежскому радио стихи Евгения Евтушенко, переведенные тем же Нагом. Сейчас он сидит с нами за столом, где «по-студенчески», на бумаге, разложены горячие ярко-красные сосиски с янтарной горчицей, и разливает по чашкам кофе.

В жестах Аудуна Биркеланда, в его голосе — нетерпимость молодости. Все преграды кажутся ему легко одолимыми. Он — активное воплощение тех взглядов, которые несколько лет назад заставили стортинг создать облеченную большими полномочиями национальную лингвистическую комиссию. Ее задача — утверждать учебники для школ, уточнять орфографию, определяя грамматические формы, правила, и делать все, что способствует превращению двух норвежских языков в один.

Я вспоминаю предупреждение Стеблин-Каменского. Но, впрочем, и он сам тоже непримиримо занимает свою точно очерченную позицию.

Трудно человеку, не знающему норвежского языка, разобраться в этом споре. Тем более, что некоторые лингвисты считают букмол и нюнорск лишь наречиями одного языка; иные же лингвисты убеждены, что это — два разных языка; третьи говорили мне, что спор идет главным образом о правописании. В 20-х годах Илья Эренбург писал, что «стремление заменить литературный язык, общий с датчанами, своим собственным, наполовину сохранившимся среди рыбаков, наполовину извлеченным из словарей... разумеется, не на пользу ни литературе, ни науке, ни чувству международной солидарности, но в этом есть своя правда».

Теперь же мне хочется пожелать удачи Аудуну Биркеланду, и не только потому, что он лично мне очень симпатичен. Если усилиями его единомышленников, при организованном содействии государства, удастся создать из двух языков единый, это станет первым примером сознательного, органического объединения языков, будет ценным опытом в грядущем взаимообогащающем слиянии родственных языков. Ведь нюнорск, где у существительных имеются мужской или женский род, и букмол, грамматика которого не признает родов, — как утверждают некоторые лингвисты, отстоят друг от друга дальше, чем татарский от башкирского или белорусский от украинского. Впрочем, норвежцам, как говорится, виднее, когда станет исторической бытующая сейчас шутка:

— На скольких языках вы говорите?

— На семи! Из них пять норвежские.