«Нас пугали Россией»

Хорнсрюд задумался на мгновение, а потом встал, выпрямился во весь рост и сказал:

— Первые пятьдесят лет жизни я отдал борьбе за независимость, за отделение от Швеции. А теперь порой думаю, — горько усмехнулся он, — может, все это было зря? Швеция страна с традиционным нейтралитетом, и если бы Норвегия не порвала с ней, то мы тоже были бы нейтральной страной. Не надо было бы сейчас выкарабкиваться из НАТО.

Меня поразила и живость его мысли и то, как неожиданно и остро воспоминания о прошлом оборачивались сегодняшней злобой дня.

Хорнсрюд снова уселся в кресло и снова погрузился в воспоминания.

— Ты понимаешь, сколько сарказма в его словах, — шепчет мне на ухо Мортенсен, — дошло это до тебя?

— Да, конечно.

И снова Хорнсрюд возвысил голос:

— Ведь и тогда противники пугали нас Россией. Говорили: «Маленькая Норвегия, отделенная от Швеции, окажется беззащитной, и русский медведь подомнет ее под себя». В газетах печатались сенсационные сообщения о том, что несколько бродячих точильщиков разоблачены как русские шпионы. И что же, многие призадумались. Даже такой человек, как Бьернсон. Для других это было доводом голосовать за монархию. Чтобы зря, мол, не раздражать царя. А что оказалось на самом деле? Россия первая признала нашу самостоятельность... И сейчас, когда мы требуем выхода из НАТО, нас снова пугают Россией, Советской, которая была нашим верным союзником, освободила север Норвегии и без всяких напоминаний вывела войска с нашей территории! Интересно это совпадение, — продолжал Хорнсрюд, — тогда Россией нас стращали те, кто боролся против независимости, а сейчас Советский Союз превращают в пугало те, кто требует, чтобы мы не выходили из НАТО.

Он замолчал.

Я взглянул на часы. Время, которое мы собирались провести здесь, истекло. Хорнсрюд же говорил все с еще большей и большей энергией.

— Да, мы так были поглощены агитацией против унии, что классовая борьба отошла на второй план... А за это пришлось расплачиваться... В руководстве Рабочей партии оказался честолюбец-карьерист адвокат Людвиг Мейер и такой человек, как пастор Альфред Эриксен. Правда, он был прекрасным оратором и незаурядным гипнотизером. Этим и зарабатывал на жизнь да кое-что уделял на нужды партии.

«Пожалуй, в словах Хорнсрюда, тогдашнего председателя партии, Плеханов мог найти более точный ответ на вопрос, почему некоторые члены Рабочей партии голосовали за монархию, чем в шутке Брантинга», — подумал я.

— Пришлось выдержать большую борьбу, чтобы вернуть партию на классовые позиции. — И Хорнсрюд называет имена тех, кто вынес на своих плечах эту борьбу: А. Ниссена, Х. Кнудсена, К. Греппа.

— Он в этом деле был не из последних, — шепотом говорит Мартин.

«Но, к сожалению, и не из первых», — думаю я.

После того, как осенью 1923 года увлекаемая центристом Транмелем норвежская Рабочая партия большинством всего в два голоса постановила выйти из Коминтерна, произошел раскол. Левая ее группа во главе с такими выдающимися деятелями, как О. Шефло, А. Эгеде-Ниссен, Э. Левлиен, создала Коммунистическую партию Норвегии. Хорнсрюда среди них не было. Он оставался с реформистами, полагая, что сможет внутри партии воздействовать на изменение ее курса. А она шла все вправо и вправо. И на самом деле получилось так, что транмелевцы использовали авторитет Хорнсрюда в своих интересах...

А Хорнсрюд продолжает:

— О, Кнудсен! Это был действительно пролетарский вождь. И я горд, что дружил с ним. Настоящий человек. Не то, что Транмель... Транмель такой, что, когда получает большинство, требует, чтобы все плясали под его дудку, а когда остается в меньшинстве, кричит: «Терпеть не могу слова «дисциплина», оно унизительно для человеческого достоинства». Не могу простить ему 1928 года...